За душу берет, пролог Опции

[makson]

Это пролог к книге "Мы погибнем вчера" , автор Алексей Ивакин
"Меня нашли в воронке. Большой такой воронке - полутонка хорошие дыры в земле роет. Меня туда после боя скинули, чтобы лежал и воздух своим существованием больше не портил.
Лето сменилось зимой, зима летом, и так 65 подряд лет. Скучно мне не было, тут много наших, да и гансов по ту сторону дороги тоже хватает. В гости мы, конечно, не ходили друг к другу. Но и стрелять уже не стреляли. Смысла нет. Но и война для нас не закончилась. Все ждем приказа, а он никак не приходит.
А нашли меня осенью. Листва была еще зеленая, но уже готовилась к тому, чтобы укрыть нас очередным одеялом. Хотя мертвые не только сраму не имут, но и холода не боятся. Чего нам бояться то?
Нашли меня случайно - молодой парнишка, чуть старше меня, лет двадцати, наверно. Сел на краю воронки, закурил незнакомым ароматным табаком, и с ленцой ткнул длинным щупом в дно. И надо ж, прямо в ногу мне попал.
Он прислушался к стуку металла о кость, ткнул еще несколько раз, и, отплюнув в сторону недокуренную папиросу с желтым мундштуком, спрыгнул вниз. Расточительные у нас потомки. Мы самокрутку на четверых порой делили.
В несколько взмахов саперной лопатки, он снял верхний слой почвы надо мной.
'Есть!' - воскликнул он, когда металл отвратительным звуком ширкнул мне по черепу. Больно мне не было. Было радостно и удивительно - неужели?
Пацан отложил инструмент в сторону и достал немецкий штык-нож. Интересно, где он его взял? На той стороне подобрал? Не похоже, вроде блестит, как новенький. Не то, что мой, от трехлинейки. Тот, после последней моей атаки, так и заржавел, нечищеный.
По косточке он начал поднимать меня, а я пытался подсказать ему, где, что лежит. Конечно, мне все равно - подумаешь, зуб тут останется, или там палец, но как-то не хотелось часть себя оставлять.Ну не хотелось.
Жалко медальон осколком разбило. Хоть бы весточку моим передали, где я да что я. Впрочем, вряд ли бы она дошла. Брату, сейчас наверно уже лет 70. Где он сейчас? Жив ли? Или ждет меня уже там? Ну а Ленка точно не дождалась. И правильно сделала.
Эй, эй! Парень! Куда глину кидаешь? Это ж сердце мое, пусть и бывшее! Не услышал.Хотя сердце тогда в лохмотья разорвало.Когда мы бежали по полю, к дороге, земля в крови, кровь на сапогах, тогда и шмальнуло. Я сразу и не понял, пробежал еще метров сто, траншея с фрицами приближалась, хочу прыгнуть уже, смотрю, а винтовки нет, и граната из руки будто выпала.Оглянулся, а тело мое лежит, голова вдрызг, грудь разворочена и только ноги в ботинках еще дергаются.
Сейчас даже смешно. А тогда страшно было. И чего делать - не знаю. Упал, пополз обратно, пытаюсь винтовку схватить, а не могу. И мычу, мычу.Мне б, дураку, 'Отче наш' вспомнить. А как его вспомнить, если я его и не знал никогда? Комсомольцам религиозный опиум ни к чему. Это мне еще отец объяснил, когда колокола с церкви сбрасывали и крест роняли.
А наши немцев из траншеи тогда все-таки выбили. Покрошили не мало, но и нас полегло - почти весь батальон.
Потом половину оставшихся собрали, и они ушли над лесом на восход.Как были - с пробитыми касками, в бинтах, оторванными ногами - они шагали над землей. Красиво шли. Молча. Не оглядываясь.
А мы остались.
А парень нашел осколки медальона и матюгнулся так, что с рябинки над ним листочки посыпались. От расстройства снова закурил, разглядывая находку.И тут подошел второй. Первый молча протянул ему остатки медальона.
Второй только вздохнул: 'Эх, блин, еще один неопознанный'Первый молча кивнул, докурил и снова спустился ко мне.
Да ладно вам, ребята, хотелось мне сказать, не переживайте. Я без вести пропавший, обычный солдат. Таких, как я, много. Только подо мной в воронке еще 10 наших. Из нашего взвода. И все неопознанные рядовые. У кого потерялся медальон, у кого записка сгнила, а кто и просто не заполнил бумажку. Мол, если заполнишь - убьет. А войне по хрену на суеверия. Она убивает, не взирая на документы, ордена, звания и возраст.
Вон рядом совсем, сестричку с нашим лейтенантом накрыло одной миной. Она его раненного уже вытаскивала с нейтралки. У комвзвода, кстати, медальон есть. Я точно знаю.
Мужики! Найдите их! Вместе мы тут воевали, потом лежали вместе. Хотелось бы и после не расставаться.
Так думал я, когда наше отделение пацаны в грязных камуфляжах тащили в мешках к машине.
Так думал я, когда нас привезли на кладбище, в простых сосновых гробах - по одному на троих.
Так думал я, когда нас тут встретили ребята с братских могил. В строю, как полагается.
Так думаю я и сейчас, уже после того, как мы ушли над лесом на восток.
И оглядываясь назад, я прошу - мужики! Найдите тех, кто еще остался!"

[Случай]

Ион Лазаревич Деген - танкист-ас

В июле 1941 года добровольно пошёл на фронт в истребительный батальон, состоящий из учеников девятых и десятых классов. Красноармеец. Воевал в составе 130-й стрелковой дивизии. Был ранен при выходе из окружения. Попал в полтавский госпиталь; по счастливому стечению обстоятельств избежал ампутации ноги.
15 июня 1942 года добровольцем был зачислен в отделение разведки 42-го отдельного дивизиона бронепоездов, дислоцированного в Грузии. В дивизион входило два бронепоезда — «Сибиряк» и «Железнодорожник Кузбасса» и штабной поезд. Боевой задачей дивизиона осенью 1942 года было прикрытие направления на Моздок и Беслан. Командир отделения разведки. 15 октября 1942 был ранен при выполнении разведзадания в тылу противника.
После выписки из госпиталя — курсант 21-го Учебного танкового полка в городе Шулавери. Затем переведён в 1-ое Харьковское танковое училище (Чирчик). Весной 1944 года закончил училище с отличием и получил звание младшего лейтенанта.
В июне 1944 года назначен командиром танка во 2-ю отдельную гвардейскую танковую бригаду, которой командовал полковник Ефим Евсеевич Духовный. После летнего наступления 1944 года в Белоруссии и Литве, получил за живучесть прозвище «Счастливчик». Впоследствии — командир танкового взвода; командир танковой роты (T-34-85). Является одним из советских танковых асов: за время участия в боевых действиях в составе 2-й отдельной гвардейской танковой бригады экипажем И. Дегена уничтожено 12 немецких танков (в том числе 1 «Тигр», 8 «Пантер») и 4 самоходных орудия (в том числе 1 «Фердинанд»), много орудий, пулемётов, миномётов и живой силы противника.
Перенес ожоги и четыре ранения, в которых ему достались двадцать два осколка и пуль. В результате последнего ранения 21 января 1945 года наступила тяжёлая инвалидность.

Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.
Декабрь 1944 г.

[Случай]

Ион Лазаревич Деген - танкист-ас



Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.
Декабрь 1944 г.

Вот-те раз!

В преддверии дня военной разведки. Коренев Александр Кириллович - командир взвода дивизионной разведроты. Четырежды ранен.



1942 г.

Вьюга, ночь... Поле, полное мертвых.
Поле боя метель замела.
Кровь фонтанами так и замерзла
На окоченевших телах.
На мальчишеских трупах застывших
Стынут конусы красного льда.
Мой товарищ, ты стонешь, ты жив еще,
Что ползешь через поле сюда?
Мой товарищ, спасти тебя поздно мне,
Ты в крови, ты людей не зови.
Дай-ка, лучше, таща тебя по снегу,
Отогрею ладони свои.
Не кричи и не плачь, словно маленький,
Ты не ранен, ты только убит,
Дай-ка, лучше, сниму с тебя валенки,
Мне еще воевать предстоит.

Штрафники

1943г.

Сидит... и ждет штрафная рота.
Когда плацдарм последний, у реки,
Не могут взять
ни танки, ни пехота,
То атакуют штрафники.
Они возьмут,
Во что бы то ни стало,
Все загражденья всех рядов.
Но для накачки
Я тащусь от штаба
К ним, по запутанным кишкам ходов.
И дождь занудный,
И в траншее тесно,
Так тихо, что одна река, звеня...
Да развалились штрафники небрежно,
С насмешкой глядя на меня.
Кто в чем, цыгане!
— Покурим, что ли?..
И вместо речи, в эти пять минут,
Защекотало почему-то в горле...
— Давайте лучше перекурим тут.
Они рванутся
Через пять минут,
В упор, на доты!
Им нельзя назад.
И половину — на бегу убьют,
А половину — унесут в санбат.
И вот пошла,
п о ш л а
Штрафная рота,
В безмолвии... на судорожный бой дзота.
Пулеметы, огненно ощерясь,
Мечут смерть... Все ближе штрафники
Бегут, ругаясь...
А в пустой траншее
Окурков еще гаснут огоньки.

ДНЕМ БУРАННЫМ 1943 г.

Жутко выглядит, странно,
Когда тихо рассвело,
После всех ураганных
Ударов... село.
Отыскать бы только хатку
И похрапывай, солдат!
Но настроен я как-то
На возвышенный лад.
Вон: мир звездный, прекрасный.
Я пригрелся в углу.
Но о тропке о вчерашней
Думать... нет, не могу!
Там наткнулись на скользкий
Ком из тряпок: на труп,
Он истлел уже... «Колька!» —
Опознали мы вдруг.
Кто воскликнул? Я, что ли?
Мы стоим, не сводим глаз.
(Ведь он в поиске, в поле
Был на днях, среди нас.)
Об усталости о зверской
Разве в строчке передашь?
О трассирующих, с треском,
Через нас — очередях, —
Все же... страшен весь этот
Покореженный уют.
Щей сейчас бы тут, да хлеба,
Голод утренний лют!
А похрупаешь, заляжешь:
На уме уж не еда,
Лишь о женщине... и даже
Ну, о бабе... мечта!
Синька сизая за окнами.
Просто чудо привал!
Спим в шинелях, как в коконах,
Сном чугунным, вповал.
И: подъем!.. Идем, как прежде мы
В темени передвечерней,
Как раскопками древними,
Заметенной деревней.