Хрустальная пыль, Диссиденты десятники Опции

[тень]

Чтоб слегка развеяться от выборной грязи. и набраться оптимизма перед НГ, начинаю выкладывать вот это...
Просьба строго не судить, но в коментах отписывать не только хорошее, но и плохое.

ХРУСТАЛЬНАЯ ПЫЛЬ (ДИССИДЕНТЫ ДЕСЯТНИКИ)

Часть первая. Исключительно благородное общество.

Глава 1. Знакомьтесь, Эммануил Штосс.

Давайте я вам его представлю. Эммануил Штос. Младший научный сотрудник сельскохозяйственного НИИ. Тридцать лет. Женат на Вере Николаевне Полесской, представительнице древней дворянской фамилии Трубецких. Эммануил ярый противник всего коммунистического, истинный поборник старорусских ценностей, диссидент, в самом высшем значении этого слова! Пользуется непререкаемым уважением и авторитетом в среде своих единомышленников. Желанный гость на всех собраниях и во всех салонах города Москвы и области. Истинный монархист. Кавалер нескольких орденов нововоссозданного императорского дома Романовых.

Именно таким хотел бы себя видеть Леонид Штакетников.
Лёня Штакетников всегда был недоволен своим именем и фамилией. Посудите сами, мало того, что он носил то же имя, что и узурпатор Брежнев, так ещё и до обидного смешная фамилия. Знаете, сколько смешных прозвищ было от неё произведено?
Поменять имя и фамилию было давней мечтой Лёни. Но…
Но, он не мог этого сделать ни в 14, ни в 20 года при получении и переоформлении паспорта.
Дело в том, что Лёнин дедушка был уважаемым и авторитетным учёным – почвоведом. Простой крестьянский сын, в тяжёлые двадцатые, перебрался из своего села в город. Днём работал на заводе, ночью учился. Потом вернулся в село, уже образованным агрономом. Толковый председатель сразу отметил парня, стал прислушиваться к его советам. Колхоз вырвался в передовики. Председатель пошёл на повышение, и забрал с собой агронома. За тем война. Афанасий Иванович (так звали Лёниного дедушку) дослужился до майора артиллерии, заслужил много орденов и медалей (сколько и за что – Лёня никогда не интересовался) и закончил войну в Австрии.
После победы Афанасий продолжил учёбу в Сель хоз академии, ну а дальше пошёл по научной стезе.
Лёня не любил вспоминать деда. Нет, он конечно был ему благодарен за то, что тот помог откосить от армии, без проблемно поступив в институт. За тем помог устроиться при НИИ. Но!...
Но его происхождение! Простой крестьянин, батрак… Лёня этого очень стыдился.
Была и ещё одна потаённая обида. С юных лет Леонида тянуло к прекрасному. По мнению друзей, он отлично рисовал и писал стихи. И не его вина, что не смог поступить в художественную академию. Просто дед не пошёл и не попросил. А отец отказался заплатить. Хоть и были деньги. Отец Леонида, в отличии от деда, пошёл по торговой части, и работал завмагом. Но увлечения сына считал не серьёзным дурачеством, а картины и стихи браковал на корню. Крестьянский сын, что он может понять в современном творчестве? Во всплеске эмоций и чувств, выплеснутых в наш мир по средствам кисти и красок!?
Теперь вы понимаете, почему Леонид не желал иметь ничего общего с роднёй?
Именно по этому везде и всюду он представлялся как Эммануил, и строго следил, чтобы это имя не сокращалось до вульгарного Эмма и Маня. Фи, моветон, господа!

Вообще, всё это плебейство, низкородность и пролетарское мещанство были глубоко противны Леониду. Духовность, соборность и дворянские принципы – вот что составляло сущность Эммануила. Были у него не высказанные подозрения в том, что его маман была не совсем верна отцу. Иначе как бы у такого вульгарного пролетария мог родится такой до мозга костей аристократический отпрыск?! Из изученного в институте Эммануил знал, что репей не в состоянии породить розу.
И какое счастье, что Эммануил был не одинок! У него были соратники, сподвижники, единомышленники. Такие же осколки благородного прошлого Российской империи.
Раз в неделю (иногда чаще, иногда реже) они собирались у кого-нибудь на квартире, говорили об месте интеллигенции в современном обществе, читали стихи, пили шампанское! Называлось это «Вечера» или «Литературные салоны». На одном таком салоне восемь лет назад юный Эммануил и познакомился со своей горячо любимой супругой Верочкой! Вера Николаевна Полесская происходила из почтенного рода Трубецких, и была на семь лет старше Леонида. О, прошу прощения, конечно же Эммануила! Разве мог он представиться своим плебейским именем в столь изысканном обществе!?!
Сперва Вера была холодна. Но, познакомившись с роднёй Эммануила, (и узнав, что он является единственным наследником двух квартир почти в центре Москвы), воспылала к нему пылкой девичьей любовью. Свадьбу отпраздновали пышную. В качестве подарка дед преподнёс молодым двухкомнатную квартиру в престижном доме сталинской постройки, где они и проживают до настоящего момента. Проживают, как иногда кажется Эммануилу, в любви и согласии. Хотя несколько раз уже доходило до развода. Но они так и не расстались. Потому что во первых, развод это моветон, а во вторых, Вера грозила отсудить себе квартиру деда, а значит Эммануилу придётся перебираться к отцу с матерью, а это не вариант. Во первых, он уже отвык от их мещанского быта, а во вторых врядли они позволят собираться там на «вечера».

Эммануил стоял у окна и смотрел на серую, замусоренную московскую улицу.
- А ведь при царе всё было иначе, - Думал он, - При царе везде были бородатые степенные дворники, чисто метущие мощёные улочки. Важные, но почтительные, снимающие овчинную шапку и низко кланяющиеся, когда мимо них проходил дворянин.
Потом Эммануил вспомнил о своём происхождении, о том, что ему дворник кланяться бы не стал, и на душе стало тоскливо.
- Водки выпить что ли…
Он подошёл к столу, нашёл более менее чистую рюмку, без жирных отпечатков пальцев и следов помады на стенках, и плесканул в неё из графина.
Залпом выпил. Поморщился. Водка была со вкусом сивухи и паленой резины.
- Ух, проклятые пролетарии, довели державу. Великая водочная держава разучилась водку гнать!
Поискал глазами, чем бы закусить. Но на столе остались только раскрошенные куски чёрного хлеба, да сиротливый развалившийся маринованный помидорчик. Причём лежащий не в тарелке, а прямо по середине стола.
- Довели державу! Красные сссволочи!

- Милейший Эммануил, прошу вас, не выражайтесь так эмоционально. Вы же не в подворотне морду люмпену бьёте…
Хозяин квартиры Альберт Карлович Хвостов озорно посмотрел на Эммануила. Потом, представив как тщедушный, патлатый Эмма бьёт здоровенного верзилу, заулыбался и отвёл глаза в сторону.
- Да поймите, Альберт Карлович, противно же!... Ну, доколе? Сколько ещё мы будем терпеть эти пережитки? Эту жидовско большевистскую власть?! Ради чего мы боролись? Ради чего свергали их в девяносто перовом?
- Успокойтесь, Эммануил. Не стоит быть столь горячив в таких тонких вопросах.
- Моня, заткнись! Не порти людям отдых.
Подала голос Вера. Она сидела в глубоком потёртом кресле и курила. При этом красивым, слегка жеманным жестом, стряхивала пепел прямо на пол.
- Верочка, я же тебя просил, не называй меня Моней! Хотя бы не при людях!.
- Фи, - Отмахнулась Вера, - Витольд, дорогой, сыграйте нам что-нибудь!
- Да как же «фи»!? Что значит «фи»? Неужели вы не понимаете, что они опять пролезли вверх! Те же красные уроды, перекрасились в благородные цвета, и продолжают пить нашу с вами кровь!
- Ой, да сколько у тебя, крови-то этой? Витольд, ну сыграйте, ну просим, просим!
В туалете зашумела вода. Открылась дверь и из неё, на ходу застёгивая ширинку джинсов, вышел князь Чавчавадзев.
- Э, Вытолоьд, да.. Сиграй, дарагой, выдищь какайа жэнщина тэбэ просит!
- Ах, князь, вы такой мужественный! – Защебетала Вера.
- Да какие к чёрту песни, когда Россия гибнет!? Господа!
Неожиданно для себя заорал Эммануил.
- К чёрту песни! Не до песен сейчас! Мы должны бороться!
И он ударил кулаком по столу. Да так сильно, что подпрыгнули тарелки и рюмки.
Все притихли и удивлённо посмотрели на оратора. Даже на кухне прекратились возня и томные вздохи.
А Эммануил обвёл всех мутным, полным тоски за Россию взглядом, сграбастал графин с водкой и налил себе полный пластиковый стакан. За тем залпом осушил половину и сильно, смачно в обе ноздри, занюхал краюхой хлеба.
- Гибнет Россиииия… - Протяжно, на распев, протянул он….
- Вера Николаевна, голубушка, - Тихим вкрадчивым голосом произнёс Альберт Карлович, - Вы бы убрали от Эммануила водочку подальше. А то будет как в прошлый раз…
Вера резво схватила графин и отошла с ним в глубь комнаты.
- Проклятая красная сволочь! Мало тебе крови!? Мало!?! Деда моего… то есть прадеда… Прадеда моего красная гэбня на штыки подняла. А за что?! За веру, царя и отечество! Уррра!!!!
И Эммануил влил в себя остатки водки.
- Бороться надо….
Прошептал он, и уронил отяжелевшую голову на стол…

_____________________________________________________________________________

- А ведь он прав.
В наступившей тишине тревожно зазвенели нотки приближающейся бури… Все молчали, осмысливая произнесённые кем-то слова…
- Он чертовски прав. Именно бороться!
- Ч… что?
Эммануил оторвал от стола налитую чугуном голову.
- Что вы сказали? Я прав?
- Вне всяких сомнений, любезный. Вы правы!
- Я прав? Вы так считаете? Господа, вы так считаете? Я прав?
- Я полностью согласен с нашим гостем, Эммануил, вы совершенно правы.
- Спасибо, Альберт Карлович. Спасибо! Мне так важна ваша поддержка. Вера, Витольд, князь! Мы должны бороться! Вместе мы сила! Мы, российская интеллигенция, поведём за собой народ! Как в девяносто первом! Наш народ давно ждёт перемен. Он устал от гнёта красных оборотней. Ему только нужен знак. Нужен тот, кто первым скажет слово. Господа! МЫ! Мы с вами скажем это слово. И слово это СВО БО ДА!!!
- Вай, харашё сказал! Дай я тэбэ пацылую!
- Но нынешние правители не отдадут так просто власть. Придётся бороться. Вы готовы, Эммануил, к борьбе? Вы готовы стрелять?
- Да я всю эту красную шваль к стенке!... Да я их за деда!... Тоесть за прадеда! Жаль, нагана нет.
- У мэнэ есть! У мэнэ есть нагана. Даже дыва!
С этими словами князь Чавчавадзев вытащил из карманов два больших чёрных пистолета. И одну большую, тоже чёрную, гранату.
- На, дарагой, бэри. Стрэляй. Ничего для тэбэ ни жалко!
- Эммануил, какой ты отважный, - Восхищалась Вера.
- Мы должны сшить флаг. Помните, как в девяносто первом? Чтоб народ знал за кем идти. Альберт Карлович, нет ли у вас случайно флага?
- Вам какой? Бело-сине-красный? Или чёрно-жёлто-белый?
- Хм… Дайте ка подумать… Если мы возьмём бело-сине-красный, то народ подумает, что это очередная правительственная демонстрация. И не пойдёт за нами. А если мы возьмём чёрно-жёлто-белый, то народ подумает, что мы освободители и пойдёт за нами.
- Но как же народ узнает, что мы именно освободители? Народ же глуп.
- А мы будем петь «Боже, царя храни…» и они поймут кто мы.
- Господа, давайте споём! Споём, и пойдём в народ!
И они запели:
Боже, Царя храни!
Сильный, Державный,
Царствуй на славу, на славу нам!
- Эммануил, - Торжественно вскричала Вера, - Веди нас! Веди нас, мой герой!

И не было смысла больше таиться и прятаться по углам. Не было надобности прикрывать рот, когда говоришь, и использовать кодовые словечки во время телефонного разговора! Они открыли дверь и пошли.
На лестничной площадке открылась соседская дверь
- Что за шум? – Спросил сосед Альберта Карловича.
- Свобода! – Ответил Эммануил.
- Народность! – Прощебетала Вера.
- Самадэржавие, да! – Пробасил князь.
- И я с вами! – Вскричал сосед, - Пора очистить Кремль от красной нечисти. Вот только ботинки одену!
Они вышли на улицу и пошли! А за ними шёл народ. В основном молодежь, но попадались и благообразного вида, белобородые старцы.
- Мы выгоним их из кремля, и установим новое справедливое временное правительство! – Рассуждал в слух Эммануил, - Это будет поистине свободное, народное и демократическое правительство!
- Эммануил, друг мой, окажите честь! Займите кресло президента!
- Просим!
- Просим!
- Спасибо, господа. Мне очень лестно ваше предложение. Я с удовольствием его приму. Но только до тех пор, пока в ходе демократических выборов не будет избран законный, истинно народный президент.
- А зачем на президент? – Крикнул кто-то из толпы соратников. – Россия испокон веков была монархией! Даёшь царя для России!
- ЦАрЯААААА!!!
- Царя на царство!
- Мы создадим временное правительство! Мы вылечим Россию от красной чумы. Мы превратим её в цветущий сад! В такой, которым она была до семнадцатого года! А потом! Потом мы пойдём к государю императору. Всем миром пойдём! Упадём на колени и будем слёзно молить его вернуться на царствование. На славу нам!
- Боже, Царя храни!
Сильный, Державный,
Царствуй на славу, на славу нам!
- Мы должны срочно сформировать временное правительство. Страну не должна захлестнуть волна безвластия и беззакония!
- Верно! Верное решение!
- Вах, кырасифа сказал! Маладэц!
- Ты мой герой! Я горжусь тобой!
- Альберт Карлович, не сочтите за труд, возьмите на себя международные отношения. Кому как не вам?!...
- С превеликим удовольствием. Я подключу все свои связи. Назад хлынут толпы диссидентов, сосланных комуняками!
- Князь, вы человек из торговли. Возьмите на себя экономику.
- Вах, дарагой! Я четыре палатки имею! Я эту экономику фсю знаю! Я тэбэ такой внэшний ринок сдэлаю, палчики облыжэшь!
- Вера, душа моя, на тебя ляжет груз социального блока.
- Я сделаю для тебя всё, мой герой!
- Ну а я, с вашего позволения, кроме президентства, возьму культуру. После многолетнего унижения красными песнями, её нужно заново, с ноля поднимать!!!

И они шли! И становилось их всё больше и больше. Сотни тысячи. Нет! Десятки тысяч. А впереди, со стягом в правой руке, шёл Эммануил! И был он горд и полон решимости. И верил он, что правда на его стороне.
И тут душа его, наполненная благодатью, воспарила над телом. И увидел он, что не сотни тысяч – миллионы идут за НИМ! Миллионы радостных, счастливых людей, в потоках чистого солнечного света, идут туда, где засела погибель Руси. Они идут к Кремлю!
Ещё выше воспарила душа. И чудная картина открылась Эммануилу! Не только в Москве, по всей России шли люди. Они несли знамёна и его, Эммануила портреты! И был он для них путеводной звездой в счастливое просветлённое будущее!
Но! Что-то произошло! Что-то ужасное и пугающее! Дорогу преградили солдаты! Они нацелили ружья! Они ждали команды своего офицера, что бы начать стрелять в беззащитных людей.
Мгновение, и душа Эммануила вновь вернулась в тело.
- Господа солдаты! Неужели вы станете стрелять в беззащитных людей, которые не желают жить под гнётом оборотней? Неужели в ваших семьях нет невинно пострадавших от лап кровавых коммуняк???!!!
Эммануил стоял перед солдатами. Его ладони были раскрыты, его лик был просветлён.
- У меня прадеда расстреляли в тридцать седьмом, - Подал голос один из солдат.
- И у меня в тридцать седьмом.
- И у меня…
- И у меня!...
- Эммануил, мы с вами, мы не будем стрелять в наших братьев!
- Назад! – Закричал офицер!
- Господин офицер! Ну, вы же русский офицер! Как вы можете идти против русского народа? Против русской власти?
- Но я давал присягу!
- Вы давали её узурпаторам, незаконно захватившим власть в семнадцатом!
- Тем не менее, присяга есть присяга! И освободить меня от неё может только верховный главнокомандующий всех российских войск!
- Я Эммануил Штосс, президент временного правительства России!
- Но вы ещё не в Кремле! А значит, вы пока не можете отдавать мне такие приказы!

Ситуация была безвыходной. По всей России наступила тишина. Безоблачное до селе небо, быстро затягивало грозовыми тучами.
И ту раздался голос:
- Скажите, офицер, кто по вашему главнее: президент или государь император?
- Что за вопрос, - Удивился офицер, - Конечно же государь император!
- Тогда есть выход. Господа, я предлагаю просить почтенного Эммануила принять на себя бремя короны российской.
- УРРАААА!
- Эммануила на царство!!
- УРРААААААА!
- Офицер, согласны ли вы выполнять повеления императора Всероссийского?
- Да не вопрос, господа! Конечно! Теперь я в ваших рядах!
- УРРААААА!!!!!
- УРРААААААААА!!!!

По всей многострадальной Руси полилось протяжное УРРААА! Урра, государю императору Эммануилу Первому!!!

Восхищённая толпа подхватила Штосса на руки и понесла в Кремль!
А впереди бежал давешний офицер и кричал:
- Эй, стража, пошевеливайся! Настежь ворота! Государя самодержца несут! Да быстрее вы, холопье отребье!

А Эммануила несли! Несли, на высоко поднятых руках. И он парил над толпой. Над толпой своих верных подданных.
Его подняли так высоко, что не рассчитали и…. Ударили головой об свод арки.
- ААА!!!! – Застонал Эммануил.
- Моня, башку убери! – Крикнул кто-то.
И опять по голове, БАМ!
- Ооой!
- Да убери ты башку, пройти не можем!
- Да чтож вы делаете!?
Бабах!
- ОООО!

_____________________________________________________________________________

- Ты, алкаш хренов. Башку убери! Дверь открыть не могу!
От сильного удара всё поплыло в глазах. Чудный свет свободы менялся на полумрак подземелья.
Эммануил приоткрыл глаза. Он лежал на полу пыточной. Вдоль стен висело несколько несчастных тел. На полу валялись отрубленные конечности. Пахло смертью и страданиями.
- ООО, - простонал Эммануил, - Проклятые коммунисты! Красные сволочи!
- Сволочи, сволочи. Подвинь башку. Я выйти не могу. Ты дверь перекрыл.
Голос был знакомый. Очень похож на тот, что Эммануил совсем недавно слышал. Ну конечно же! Это же Витольд!
- Витольд, и ты здесь?
- Конечно здесь.
- А остальные?
- И остальные здесь! Мы ещё не расходились.
- Не… что? Где я??
Зрение постепенно возвращалось. Мрак камеры смерти превращался в полумрак коридора. Несчастные распятые тела обретали форму курток и шуб, висящих на вешалке. Отрубленные конечности трансформировались в сапоги, ботинки, тапки и чей-то стоптанный китайский кроссовок. А запахи карцера издавала куча кошачьих экскрементов, наваленная прямо в хозяйский ботинок…
- Да подвинься ты. Я дверь открыть не могу.
- А? да, да…
Засуетился Эммануил, отодвигаясь от входной двери.
- А ты куда?
- За портвейном. Водка кончилась. А на коньяк денег нету.
Витольд открыл дверь и выскользнул в подъезд.
Так это был сон! Всего лишь сон! Господи, ну почему это был сон?! Почемууу!?
На кухне забренчала расстроенная старая гитара:
За веру, за царя,
За родную страну!
Я всех комуняк
На части порррву!
И тут же, без перехода и остановок:
У мужа елда
Всего два вершка,
А у лЮбого елда
Как столбовая верста!

- Ха, ха. Ха! Альберт Карлович, вы такая душка!
- Вах, красавыца! Пасмэйся ещщо!
- Что там за шум в коридоре?
- Да наверно опять мой козёл власть свергает.
- Казёл? Нэт! Баран!
- Ха ах ах ах ах!


И тут Эммануила захлестнула обида! Козёл? Она сказала козёл? А там, в толпе кричала что герой! Власть свергает???
- Господи, неужели я всё это говорил в слух? И про временное правительство, и про царя? Как же так? Господи, и они это все слышали? Здесь же стукачей полно! Донесут ведь! Как пить дать донесут! А куда пошёл Витольд? За портвейном!? Знаем мы этот портвейн! Про Витольда давно слухи ходят, что он сексот! Точно доносить побежал! Надо бежать! Бежать! Скоро ОНИ будут здесь! КГБ больше нет? Дудки! Они не в первый раз вывеску меняют! Бежать!
Эммануил привстал на четвереньки. Его мутило, глаза застилала пелена.
- Бежать! Срочно! Опередить! Скрыться!
Прямо на четвереньках он подошёл к двери, открыл её и выполз в подъезд. Там было холодно. Пахло мочой. Но это отрезвляло. Аккуратно, по стеночке, он поднялся. Потом по ступенькам, вниз. Благо первый этаж всего. Вот и подъездная дверь.
- Бежать! Бежать! А их не предупрежу! Козёл, значит? Баран? Вот и посмотрим, кто здесь кто!
Прямо возле подъезда хлопнула дверца машины.
Волна адреналина вспрыснулась в кровь.
- Они! Они уже здесь! Опоздал! Бежать!!!
Эммануил ногой ударил по двери. Та распахнулась. Холодный ночной зимний ветер ударил в лицо. Холод на время выгнал алкоголь. Конечно же это было не КГБ. Обычная частная легковушка.
- Обычная? А не стоит ли в ней подслушивающая аппаратура? Бежать! Бежать! А этих… С позволения сказать господ… Хрен с ними! Пусть пропадают. Они всё равно ни на что не способны!

И Эммануил, шатаясь, хватаясь за стены, пачкаясь в побелке и птичьем помёте, начал отрываться от агентов КГБ.

[Blackwood]

Грациозно
Раскрытая
Антимония
Философского
Оптимизма
Может
Абстрактно
Назваться
Иным
Явлением

[Jonny]

прочитал,сначала улыбался а потом жалко стало его

[тень]

Глава 2 Салон Аделаиды Карловны.

Действие первое. Лев Викторович Вучук.


Горели свечи. Старинный патефон крутил пластинку. Тихонько грассировал Вертинский. Мелодично перезванивался хрусталь. С кухни доносились возбуждающе приятные ароматы. Аделаида Карловна на минутку присела в старинное кресло-качалку отдохнуть. С минуты на минуту должны начать приходить гости.
-Ах, - томно сплеснула руками хозяйка, - Литературные вечера. Это так изысканно, так романтично.
Вот в парадном раздались чьи-то степенные шаги. Не иначе Альберт Карлович сегодня первым пожаловали.
Мелодично затренькал звонок. На пороге возник, как всегда элегантный, граф Хвостов, с бутылкой шампанского и тремя апельсинами в руках.

Аделаида Карловна, известная, популярная, любимая народом писательница, старалась почаще устраивать литературные вечера.
Гости чинно расхаживали по двухкомнатной хрущёвке, раскланивались, обменивались новостями.
- Ах, Кики, слыхали ли вы, что наш любезный князь Чавчавадзев опять угодил в конфуз? Легавые зачистку на рынке проводили, а наш князь паспорт с регистрацией дома забыл. Ха ха ха…
- Ой, Верочка, ну насмешили вы меня! Тоже мне новость. Да наш любезный князь не вылезает из таких конфузов.

- Господа, господа! Прошу к столу!
Гости заметно оживились. Деловито, без суеты, но достаточно быстро, расселись за столом.
Сегодня у Аделаиды Карловны подавали пиццу, консервы, салаты магазинного приготовления, немного зелени, немного фруктов. Водка и вино были разлиты в изящные хрустальные графинчики, и дожидались своего часа в холодильнике. Шампанское остывало на балконе. Впрочем, не все графины томились на холоде. Часть из них, покрытая прозрачной, как слеза, испариной, покоилась на столах.
- Ах, Эммануил, Кики, ну налейте же шампанского!
В потолок ударили пробки, дамы привычно и традиционно взвизгнули, пенящаяся жидкость потекла в хрусталь.
- Господа, милостивые судари и сударыни, у меня есть тост!
- Просим!
- Просим!!!
- Друзья мои! Я собрала вас всех сегодня не только потому, что вы самое и приятное общество. Сегодня у нас есть повод! Я хочу поднять первый бокал в честь знаменательной даты! Ведь сегодня день рождения Александра Исаевича Солженицына! Ура!
- Урра!
- А действительно, это замечательный повод!
- Стоя, господа! За патриарха только стоя!
Все повскакали с мест и начали чокаться бокалами.
И только начитанный Хвостов пробормотал себе под нос:
- Эта истеричка опять перепутала. Он родился 11 декабря, а сегодня 19 февраля.

После первой, была потребована вторая, которая пилась за хозяйку дома. Причём, непременно стоя, господа!
Загремел металл о керамику. Публика, активно работая ножами и вилками, со знанием дела уничтожала поданные блюда.
Насытившись, лирическая поэтесса Эвелина Ефимовна Штейнбург, почувствовала необходимость подарить этим милым людям свой талант.
- Господа, позвольте я прочту вам свои новые стихи!
- Просим!
- Просим!!!
- О, нет, - Притворно закатила глаза Вера Полесская.
По счастью её вздох остался для поэтессы не замеченным.
Длинная, не складная, худая как палка, с коротко подстриженными не опрятными волосами, лирическая поэтесса Эвелина (псевдоним Эва Печальная) воздела очи горе и нарочито тихим голосом произнесла.
- Вчера мне не спалось. Меня одолевала бессонница! Мысли, как шаловливые котята, гоняли клубок моих чувств и воспоминаний.
От таких аллегорий, лицо Альберта Карловича невольно перекосилось. И чтоб не выдавать своих чувств он налил и выпил водки.
- Я села за стол. Включила лампу. Взяла перо и принялась писать!
Любовь! Она как крест могильный!
Как тяжкая гранитная плита!
Как толстый пласт земли над крышкой гроба!
Когда одна! Когда совсем одна аааа

- Мужика бы ей нормального. – Прошептала Аделаида сидящему рядом с ней Витольду.
- Право слово, Аделаида Карловна, кто ж на такое позарится?
А поэтесса продолжала.

- Я помню чудные часы,
Когда меня ты обнимал,
Когда к забору прижимал,
И пылко в губы целовал!

- Ну и память у неё, - Не унималась Ада, - Ведь сколько лет прошло, а она всё помнит!
Витольд захихикал.
Альберт Карлович налил себе и Эммануилу водки. Они выпили за талант Эвелины. Не чокаясь.
Но Эва Тихая этого не замечала. Восхищаясь звучанием собственного голоса, она уже не читала, она выкрикивала строфы.

- Я помню райский сад,
В котором мы с тобой,
Свершали променад,
Нам грезилась любовь!

Хвостов, выждав мгновения перехода от одного шедевра к другому, вдруг яростно зааплодировал! Его поддержал Эммануил, и вскоре все, поняв замысел графа, устроили бурные овации.
Эвелина выпорхнула из облаков своих грёз и потонула в океане восторга. Она была счастлива. Публика любит её!

Не мешкая ни минуты, разлили по третьей. Впрочем, третьей она была уже не для всех. Гости, разбившись на кучки, принялись оживлённо болтать. Тут и там слышалось:
- Ах, господа, как это очаровательно!
- Милейший друг мой, передайте пожалуйста мне воон те сардины в банке.
- Любовь, она как запах розы,
Что ты в окно мне зашвырнул!
- Лососевая икра опять подорожала…

Волею случая Эммануил оказался рядом с Кики. Львом Викторовичем Вучуком по паспорту. На вид лет пятьдесят – пятьдесят пять. Не высокий, рыхловатый. С маленькими, постоянно бегающими глазками. Кики слыл диссидентом старой закалки. По слухам, он лечился в одной псих больнице с самой Евгенией Ананьевной Старосельской!
- Эх, молодой человек, разве ж могли мы, в далёкие восьмидесятые, мечтать о таком!?
Лев Викторович доверительно уставился на Эммануила. Тот, польщённый вниманием такого человека, принялся наливать в бокалы водку.
- Вы счастливое поколение! Вам не надо бояться. Не надо прислушиваться по ночам к шагам на лестничной клетке. Услыхав шум машины за окном гадать, за вами это или за соседом?
Эмма благоговейно слушал. Он тысячи раз слыхал такие рассказы. Но каждый раз, представляя себе, как по тёмным, загаженным лестницам идут чекисты в кожаных куртках, у него холодела спина.
- Когда меня первый раз арестовывали, я, признаться, был напуган. Меня пытали. Меня ломали. Меня бииили. Но я ничего! Слышите!? (Тут он привстал с дивана и обвёл взглядом всех собравшихся) Ничего им не сказал!!!
И упал обратно на диван. Пружины скрипнули. Гости зааплодировали.

Прерванное монологом веселье, возобновилось вновь. Вертинского сменил вальс. Витольд и Вера, под ревнивым взглядом Эммануила, неумело но старательно попытались закружиться в танце. При этом Вера несколько раз довольно чувствительно наступила на ногу Витольду. А тот конкретно пощупал партнёршу за пятую точку.
- Пойду бабу срисую, - Доверительно сообщил Кики Эммануилу и удалился в сторону поэтессы. Та, не веря собственному счастью, несколько секунд поупрямилась, а потом полностью отдалась во власть пьяного воздыхателя. Со стороны их вальс больше походил на танго.

Альберт Карлович подсел к пышущему праведным гневом Эммануилу.
- Друг мой, послушайте моего совета. Кики, конечно же уважаемый в наших кругах человек, но мой вам совет, не доверяйте ему личных тайн. Ходят слухи, что он сэксот.
- Что? Да как же? Альберт Карлович, я отказываюсь этому верит! Лев Викторович не может сотрудничать с органами! Он же сидел! Его гнобили в псих больнице! Нет! Это определённо не возможно!
- Эммануил, дорогой и наивный вы мой человек, не горячитесь так. Что вы знаете о нашем Кики? Разумеется, кроме того, что он сам о себе говорит? Знаете ли вы его историю? Нет? Ну так я вам расскажу. Налейте водки.
Так вот, наш Лёва родился и рос во вполне благополучной и обеспеченной семье. Окончив школу, он поступил в весьма приличный вуз, и его будущее в совке могло сложиться более чем удачно. Но Лёва сам всё испортил. Он рос, его потребности увеличивались. И однажды этот способный мальчик придумал способ как заработать денег на карманные расходы, на девушек, на рестораны, которые он так любил.
Лёвин папа, желая приобщить сына к искусству, подарил ему на день рождения замечательный фотоаппарат и полный комплект для проявки. Сперва Лёва очень увлёкся фотографией. Потом она ему наскучила, аппарат был повешен на стену, а устройство для проявки фотографий свалено в одной из кладовок их огромной пятикомнатной квартиры.
До поры до времени.
И вот этот момент настал.
Что придумал Лёва? Он придумал фотографировать своих однокурсниц, так сказать, не совсем одетыми. А потом продавал эти фотографии детишкам возле школ. По рублю штука. Представляете? Так сказать, боролся с системой!
Разумеется, повязали дельца очень быстро. Аморалка чистой воды. Но вмешался Лёвин папа, который был не каким-нибудь профессором астрономии, а большим чином в МВД!
Проведя несколько часов в КПЗ, Лёва сильно испугался. Долго плакал, каялся, божился что всё осознал. Папа ему поверил. Дело заводить не стали. Даже по месту учёбы не сообщили.
Лёва взялся за ум. Пол года он усиленно учился, не грубил дома, не пропадал ночами неизвестно где.
А через пол года его опять взяли. Но на этот раз уже КГБ! Оказывается, хитрый мальчик Лёва, только с виду стал шёлковым. За те, проведённые в КПЗ часы, он многое понял. Его подвела доверчивость и наивность! Так он считал. И новое предприятие было налажено с учётом прошлого опыта и со всеми возможными осторожностями.
Используя свои старые связи, Кики связался с одним иностранцем, который сильно заинтересовался порнографией с совковым колоритом. У Лёвы появился постоянный клиент, который платил уже не деревянными, а долларами! Тот иностранец брал отщёлканные Лёвой плёнки, вёз их в штаты, и там уже проявлял.
Но однажды попался на таможне. Понимая, что ему грозит за такую контрабанду, он с чистой душой сдал Лёву, получил не въездной штамп, и спокойно улетел домой.
В этот раз Лёву не мог спасти даже папа. КГБ это тебе не гаишник, от него не откупишься.
Впрочем, папа не сильно горел желанием спасать отрока. Во первых, за плохое воспитание сына, он получил выговор по партийной линии, и досрочно был отправлен на пенсию. А во вторых, среди девочек в сарафанах, кокошниках и сапожках, было несколько фотографий девиц в милицейском парадном мундире на голое тело. В мундире, со всеми знаками различия и орденами! Представляете?
И мотал бы Лёва срок за аморалку, но сжалилось папино сердце. Рискуя собственной шкурой, отговорил он у системы сына. Естественно Лёва опять во всём покаялся, всё осознал. В знак раскаяния сдал всех, кого только мог: от крупных теневых дельцов, до мелкой фарцы. Подписал соглашение на сотрудничество с органами.
Но и этого ещё не всё. Друг семьи, профессор психиатрии выдал справку, что Лёва с детства болен на голову и не всегда отвечает за свои поступки. И наш порноделец на целых три месяца был отправлен в психиатрический санаторий. А вот о том, что именно там он познакомился с Евгенией Ананьевной говорят чистую правду. Я это от неё самой слыхал. Они, кстати, довольно быстро сошлись на почве неприязни к совку. Ведь после такого скандала Лёву попёрли и из института, и из комсомола. И была ему только одна дорога – в трудовые резервы страны. То есть стать тем, кого он всю жизнь презирал – простым серым заводским быдлом.
Вот такая вот история жизни нашего Кики. Так что, голубчик, вы уж поосторожнее…

[тень]

Действие второе. Спаситель достояния.


А веселье шло своим ходом. Патефон давно был заменён на ноутбук. Из которого теперь гремело что-то про несчастную Русь и поруганную честь.
Вера и Кики пытались под это танцевать, но со стороны происходящее больше напоминало процесс соблазнения. Причём Кики был в роли жертвы.
Вера могла себе это позволить. Во первых, господа не сдадут. А во вторых, Эммануил, как самый младший, был отправлен в гастроном за добавкой спиртного.
По комнате порхала счастливая Эвелина.
- Друзья мои! Друзья мои! Как хорошо. Что мы все вместе собрались! Давайте же я вам почитаю!
И, не дожидаясь разрешения, она загнусавила:
- Вы жертовю пали
В борьбе роковой,
С проклятым
Безбожным режимом!
Как девкой дворовой
Толпа комиссаров
Владела несчастной Россией!

- Наша дурочка опять села на своего конька. Что не стих, то пошлятина, - Проворковала Вера на ухо Кики.

- Пропахшие водкой
И кровью людской.
Они, точно дикие звери,
Владели несчастной
Моею страной
Под именем славным
Россея!!!

- Браво! Браво, Элька!
- Не плохо… Только начало я вроде где-то слышал.
Пробормотал Альберт Карлович. Он, как обычно, сидел в кресле и с нездоровым интересном наблюдал за танцующей парочкой.
- Господа, вам понравилось? Вы действительно считаете, что это хорошо!?
- Бесспорно, Эва, бесспорно! Особенно про то, как проклятые комиссары насиловали девку! Эти твари всё могут!
Кики, оттолкнув Веру, грозно упёрся руками в стол. Вообразив, что это трибуна, он продолжал речь.
- Красные сволочи, как я их ненавижу! И, господа, эта зараза опять лезет на свет Божий! Люди, быдло тупое, опять выползают с аршинными портретами Ленина-Сталина на площади! Красный шабаш...История ничему не учит....За что боролись эти тваристчи? Понастроили заводов и не способны были ни тогда, ни сейчас, выпустить что-либо достойное, что бы покупали за рубежом…Совковые врачи, говорите? Хреново лечили, лечат и будут лечить! Мою гонорею, суки, так и не залечили!
Тут он замолк, обвёл притихшее собрание мутным взглядом. Цапнул чей-то стакан с недопитой водкой и тут же влил содержимое себе в рот. Потом продолжил.
- Вы думали, что люди поумнели? Как вы ошибааааааааетесь... А я ненавижу это быдло! Слышите? НЕ-НА-ВИ-ЖУ!!! Когда я слышу слово «коммунист», мне хочется блевать! Блевать! Блевать!
Тут его лицо побледнело. Кики резко с места взял высокий старт и пулей вылетел в сторону туалета. Дверь он не закрыл, и всё благородное собрание получило возможность оценить его степень ненависти к коммунизму, выраженную посредством исторжения из себя пищи. Попросту говоря, Кики блевал.
Под не самые приятные звуки, присутствующие неловко замолчали и стали поглядывать друг на друга.
- Витольд, голубчик, может вы прикроете дверочку? – пролепетала Аделаида Карловна. – А то нам, право слово, не ловко как-то…
Но тут Кики полегчало. Он прекратил блевать, шумно испустил ветер. Потом решил подбодрить себя патриотической песней. Из туалета раздалось:
- Тык за царрря. За ррродину. За вэээру! Мы хрянем хромкое уррра! Ура! Урээауээээляаа!.
Кики вновь рвало.
Витольд захлопнул дверь. Звуки стали значительно тише.
- Ах, этот шалун Кики, с ним всегда так! – Прощебетала Эвелина.
Хозяйка квартиры сделала звук погромче.

Но в этот момент вернулся Эммануил. И не один. С ним пришёл красавец и любимец всех женщин Ники.
Послышались радостные охи, ахи, целования, возгласы и прочее, что сопровождает приход нового человека на вечеринку, где все женщины уже изрядно под шафе.
Альберт Карлович весь съёжился, при виде нового гостя. Он отвёл Эммануила в сторонку и зашипел ему на ухо.
- Эмма, ну зачем вы привели сюда этого мерзавца? Вы же прекрасно знаете, как я его не терплю! Это гнуснейший человек!
- Но, Альберт Карлович, как я мог отказать ему? Это же не благородно!
- Вы с ума сошли, какое может быть благородство в отношении этого человека!? Это же мерзавец! Именно из за него я мотал свой третий срок!
- Альберт Карлович, но при всём к вам уважении… Николай дал денег на водку. Вы же меня отправили, не дав ни копейки. А моих сбережений хватало только на две бутылки вульгарного портвейна. А с Николаем мы купили две ноль пять водки и бутылку вина для дам.
- Прекратите называть его именем святого царя!
- Помилуйте, а как же мне его называть-то?
- Как мама с папой назвали. Денисом. Вы думаете этого мерзавца действительно зовут Николай? Как бы не так! Эти бакенбарды, эти усы, бородка… Имя, в конце концов. Этот подлец усиленно имитирует образ Николая второго! Но он не достоин этого! я вас умоляю. Прекратите называть его этим именем.

А веселье продолжалось. Из туалета, с радостными криками:
- Ба, кто к нам пришёл!
Вышел Кики.
Кики и Ники обнялись. При этом последнего чуть не вывернуло от исходящего от Вучука запаха.
Пока женщины хлопотали, накрывая на стол, отделавшийся от Кики вновь пришедший Николай-Денис, отвёл Эммануила в сторону и зашептал.
- Голубчик, что ж вы меня не предупредили, что эта мразь тоже здесь?
- Ваше сиятельство, вы сейчас о ком?
- Ну не об этом же пропойце, с расстёгнутой ширинкой конечно! Я говорю об стукаче и крохоборе Хвостове! Что он тут делает?
- Он гость этого дома. Так же как и вы и я.
- Аделаиде Карловне следует быть более разборчивее в выборе гостей. Иначе она рискует отвадить от себя всех порядочных господ. Вы знаете, что в своё время, сделал этот мерзавец? Он сдал меня! Сдал органам! И я просидел три года в тюрьме!

- Господа. Прошу к столу. Давайте же выпьем за прекрасный вечер!
- Ура!
- Урра!
Зазвенели сдвигаемые бокалы. Каждый постарался «чокнуться» со всеми. Лишь Ники и Хвостов демонстративно проигнорировали друг друга.

Патриотические страдания неизвестной певицы с пропитым голосом, были заменены на задорные речитативы Верки Сердючки. Гости запрыгали в вёсёлом озорном танце «молодых козлят».
Лишь хозяйка дома не принимала участие в веселье. Она присела в кресло и с умиление смотрела на гостей.
Эммануил посчитал, что более подходящего момента для решения волнующего его вопроса, трудно найти. Он подсел к Аделаиде Карловне, и спросил.
- Любезная Аделаида Карловна. Я сегодня получил нагоняй от обоих весьма уважаемых мною господ. Причём говорили они друг о друге практически одно и тоже. Какая кошка меж ними пробежала?
- Ах, Эммануил, вы так молоды! Молоды и наивны! Вам не довелось жить в наши не лёгкие и беспокойные времена! Тогда было всё так не просто!
Дело в том, что и Хвостов и Литькин (такова настоящая фамилия нашего Ники) одно время были, как бы сейчас сказали, деловыми партнёрами. Вы знаете историю Альберта Карловича? Знаете сколько раз и за что он седел?
- Ну, в общих чертах. Первый срок он, кажется, при Сталине за антисоветчину получил. Говорят, что сидел в ГУЛАГе…
- Ну, возможно можно сказать и так… Первый свой срок он получил в 1954, года ему было всего 14 лет, а Сталин на тот момент уже год как умер. Четырнадцать лет, какая к чёрту, антисоветчина? Всё было проще и прозаичнее. Альберт с шайкой таких же малолетних уголовников, решил взломать продуктовый ларёк. Его, как самого младшего, поставили, как говорится, на стрёме. И он прозевал опасность. Ни в каком ГУЛУГе он не был! Ему дали год тюрьмы для малолетних преступников.
Второй раз Альберт сел в 1965 или 66 году. Дело было очень шумное. Этот делец с подельником ездили по деревням, взламывали ещё оставшиеся после красной чистки церкви. Воровали иконы, имущество и деньги. Всё награбленное сбывали через сеть фарцовщиков иностранцам. Правда, когда их поймали, то факт продажи доказать не удалось. Да к тому же, говорят, какой-то милицейский чин сказал: пусть попы лучше своё добро охраняют. Вот если б эти бандиты кассу ограбили, или магазин – тогда да! Тогда по всей строгости. А за поповское добро, зачем строго судить!?
В результате они получили всего по два года поселений.

Эммануил ошалело смотрел на своего бывшего кумира. А тот, совершенно не ведая о том, что его авторитет в глазах Эммануила, разбит и разлетелся в дребезги, самозабвенно прыгал под ухарские ритмы, стараясь ни в чём не отстать от более молодого Ники.

- Ну а в третий раз Альберт сел уже в восьмидесятые, прямо пред началом перестройки.
Тогда они, на пару с Денисом, решили возродить старый бизнес. Ездили по заброшенным сёлам, где покупали, где выменивали, а где и попросту воровали у бабушек иконы и прочие старинные вещи. За тем Хвостов, по налаженным через диссидентскую сеть каналам, переправлял всё это за границу. Но, говорят, в этой цепочке нашёлся не порядочный человек, который сдал всю сеть. В том числе и Хвостова с Литькиным.
А дальше, на Лубянке к ним применили допрос. Уж не знаю, кто первый заговорил. Скорее всего оба. Но вот Альберт получил пять лет лагерей, а Литькин всего три. Да и то, вышел досрочно через полтора года.

Льются песни, льются вина,
И стучат, стучат, стучат,
Бокалы в такт!
Ще не вмерла Украина,
Если мы гуляем так.

- Щоо не вмеэээрла Россииийааа!
Надрывался в танце Кики. В расстёгнутой рубашке, он скакал по полу, изображая присядку.

Тут в дверь забарабанили. Аделаида Карловна прекратила рассказ и пошла открывать дверь.
На пороге стояли разъярённые соседи и участковый. Началось разбирательство и требование прекратить балаган. Присмиревшие и притихшие при виде сотрудника милиции гости, начали потихоньку расходиться.
Ушли и Эммануил с Верой. Та, растрёпанная, с размазавшейся косметикой, всё время вертела головой, стараясь, чтобы муж не заметил раскрасневшихся и покусанных кем-то губ супруги. Но Эммануилу Штоссу было не до измен жены. Его мир в этот вечер дал трещину. Его кумиры, люди которыми он восхищался, которым он подражал… Оказались обычными уголовниками… Как же так?
Всю дорогу он думал. Вере даже стало обидно: неужели он настолько чёрств, что даже не ревнует? Это, как минимум, бестактно! Это обидно!

И уже почти подойдя к своему дому, Эммануил понял! Ну конечно же! Не уголовники! Нет! Борцы! Ведь именно таким образом, изымая у безбожных большевиков церковные ценности и переправляя их на Запад, Альберт Карлович СПАСАЛ их! Ведь только так ценные старинные иконы могли быть сохранены! Настанет тот день, когда все спасённые церковные ценности, вернутся из эмиграции, как это сделал Солженицын! Да! Этот день настанет! И он, Эммануил Штосс, приложит все усилия, чтобы этот радостный день наступил как можно скорее!!!

[тень]

Глава 3. Пена волн девяностых…


Вообще камин, это очень изысканно и благородно. Во всех дворянских усадьбах были камины. И отнюдь не в качестве вульгарного средства отопления. Камин - это дом огня. Сосредоточение тепла и уюта. Не даром все званные вечера проводились в каминных.
Альберт Карлович Хвостов очень гордился тем, что и у него дома есть камин. Правда настоящий, на дровяном отоплении в хрущёвку не поместился. Зато, по случаю, удалось приобрести отличный японский электро камин, с эффектом мерцания пламени и звуком потрескивания раскалываемых огнём полешек. А если около камина чуть-чуть побрызгать искусственным дымом для шашлыка, то создавалась полнейшая иллюзия присутствия не в банальной хрущёбе, а где-нибудь в Зимнем дворце.
Альберт Карлович любил зимними вечерами посиживать в роскошном кресле, ногами к камину. При этом пить кофе и читать что-нибудь философско-нравоучительное.
На этот раз внимания Хвостова удостоилась книга Бориса Минаева «Ельцин». Альберт Карлович с интересом вчитывался в текст, временами прерываясь что бы посмеяться, сделать глоток кофе или машинально, по старой зековской традиции, сплюнуть сквозь зубы «на сухую» в особенно спорных местах.

Внезапно тишину разорвали резкие, частые, настойчивые трели звонка. На мгновение Хвостова сковал страх. Так звонить могли только ОНИ!! Но потом он взял себя в руки, успокоился, пробормотал:
- Щас им не тридцать седьмой…
И, сунув ноги в домашние тапочки, пошёл открывать дверь.
На пороге квартиры стоял сильно взволнованный, растрёпанный и взлохмаченный Виктор Балабанов, известный в некоторых кругах как Витольд Оболонский.
- Витольд, друг мой, что с вами? За вами гонится ЧеКа???
- Ах оставьте, Альберт Карлович, ваши неуместные шуточки.
- Стряслось что-то важное?
- Да!!!
- Ну проходите в дом, не на пороге же нам беседовать.
Пока Витольд судорожно, нога об ногу, снимал ботинки, Хвостов прошёл на кухню и щёлкнул включателем электрочайника.
- Витольд, вы так взволнованы, как будто к власти опять пришли коммунисты. Кофе не желаете?
- Да! Представьте себе, да!
- Что да? Да, желаю кофе, или да, пришли коммунисты?
- Да, на оба вопроса!
- Господь с вами, Витольд.
Они прошли в комнату. Оболонский нервно начал мереть её шагами. Потом подошёл к окну, крадучись выглянул на улицу. Хвостова охватило некоторое волнение. Что могло произойти???
- Не томите, что случилось?
- Что случилось!? То случилось! Я всегда говорил, что в девяносто третьем надо было давить. Арестовывать, стрелять, сажать в тюрьму! Всех! Стоит одного упустить, и они вновь придут к власти! Краснопузые комуняки! И что мы имеем?!...
- Что мы имеем? – Эхом повторил Хвостов.
- Мы имеем надругательство над святыней, не больше не меньше! Вы знаете, что сейчас происходит? А?
- Витольд, успокойтесь и расскажите всё толком! Я ничего не понимаю! Какие святыни!? Какие комуняки?
- Извините. Извините, Альберт Карлович. Я весь на нервах. Но то, что происходит, просто неслыханное кощунство! Они сносят дом по улице Варашвилли!! Дом номер пять по улице Варашвилли! А вы знаете, чей это дом? Кто жил в этом доме?
Альберт Карлович не знал. По этому ляпнул наугад.
- Солженицын? Или нет, нет… Неужели Цветаева?
- Да какая Цветаева!? Причём здесь она!? В этом доме жил Иван Исаевич Мононевич!
- Господи, подите вы!... Витольд, как можно так пугать?
- Альберт Карлович, я вааас не понимаю? Что значит подите!? Вы что, не знаете кто такой Мононевич??? Ведь вы же сами были там в девяносто четвёртом, когда на доме открывали памятную табличку! Забыли?
- Да помню я, просто… Вы так орёте, как будто Евгения Ананьевна наконец таки преставилась… Ну сносят, и что? Сейчас пол Москвы уже снесли. А дом этот обыкновенный, двадцатых годов постройки. Исторической ценности не представляет…
- Да как же не представляет, если в нём жил ТАКОЙ человек!?! Легенда! Борец!!!
- Борец с чем? За что?
- Чтооо? Что значит с чем!? Борец за нас, за Русь! За русского человека! Против коммунистов и фашистов!
Хвостов задумался, потом подошел к книжным стеллажам, с самого низа вытянул картонную коробку. Покопался в ней немного и вынул картонную канцелярскую папку.
- Вот…
- Что это?
- Это, Витольд, самиздат. В прежние времена за хранение такого могли десятку смело впаять. Не выбрасываю из ностальгических соображений. А в частности вот в этой папке хранится машинописная копия книги этого самого Мононевича. «Народная монархия и роль мужика в ней». Значит, говорите, за Русь он бился… Ага, сейчас… Где же этот отрывок, я ж его подчёркивал…
Хвостов начал торопливо перебирать листы, ища какой-то определённый абзац.
- Ага. Вот. Послушайте, что вам Мононевич пишет: «Славяне по своей исконной природной сути есть тупое, дикое азиатское быдло, не способное к умственному развитию и прогрессу. Это рабы изначально, о чем говорит само их название – «slave». Это беглые неудачники, вытесненные в леса и тундру более пресвящёнными народами Европы, и обреченные вести там дикий, полуживотный образ существования». А? Каково? Написано им в эмиграции в 1957 году.
Оболонский слегка остолбенел. Признаться, он ничего не читал из того, что принадлежало перу Мононевича. Витольд знал только одно, что Иван Исаевич Мононевич был диссидентом с большой буквы, эмигрантом, политкаторжанином, отбывавшим срок на Соловках. В принципе, Витольду вполне хватало этой информации.
- Вы, друг мой, что вообще знаете об этом человеке? Я так и думал. Тогда садитесь в кресло, я вам налью кофе. Вы выпейте, успокойтесь. И послушайте краткую биографию человека, о светлой памяти которого вы так печётесь.
И так, Иван Исаевич Мононевич родился в начале двадцатого века. Кажется, ещё до первой мировой, хотя я могу ошибаться.
- Он родился первого ноября 1902 года. Так было написано на памятной табличке!
- Спорить не буду. Так вот, его происхождение туманно. Согласно официальной биографии, напечатанной во всех изданиях по диссидентскому вопросу, Моноевич является потомком древнего дворянского рода. Однако в списке дворянских родов, фамилия Моноевич не значится.
Так или иначе, но в двадцатых годах Ваня оканчивает РабФаковские курсы и идёт трудиться на завод Красный треугольник. Там он работает аж до тридцать пятого года, пока по глупости, вместе с подельниками, не попадает в неприятную историю с хищениями. Его судят и отправляют в лагеря. Кстати, на Соловках он никогда не был, уж в этом можете мне поверить. Отбывал он где-то под Питером, откуда, вместе с товарищем, и бежал в тридцать седьмом, при весьма странных обстоятельствах.
Попервости он скрывался в Финляндии. Да, кстати, друга его убили при переходе границы. Случайная пуля…
В Финляндии Моноевич задержался не долго. Каким-то образом добыл денег и перебрался… Куда бы вы думали? В Париж, куда же ещё!
В Париже Ваня моментально сошёлся с эмигрантскими кругами. Ещё бы, человек бежал из концлагерей совдепии! Пользуясь моментом, Моноевич быстренько состряпал книгу «Россия - концлагерь», в которой подробно описал житьё бытьё Советской России. Но книга получилась настолько глупой, неумелой и пошлой, что как пишут современные издатели «…либеральные и не знавшие жидобольшевицкого ужаса европейцы сочли её клеветнической.». Попросту говоря, книгу высмеяли.
Ваня на всех обиделся, обвинил в мещанстве и не желании спасать Россию. С кипучей энергией развил небывалую деятельность, которая чуть было не расколола эмигрантские круги. На непонятно откуда берущиеся деньги, начал издавать газету «Стон России», в которой в пух и прах громил все начинания и идеи эмигрантских обществ. Более того, он создал собственное движение под названием…
- Движение «Унтер-офицеров»!
- Совершенно верно! После этого по Парижу поползли слухи, что Моноевич работает на ЧеКа. Я не знаю, работал ли он на Москву, но что-то явно было не чисто. В конце концов одна из эмигрантских организаций предприняла ряд попыток устранить шпиона. Работали топорно, спустя рукава. Им удалось подорвать машину Моноевича. Погибли жена и сын. Но самого его в машине не было. Разумеется, по тогдашней традиции, подрыв приписали советским агентам. Советы начали открещиваться от этого, но кто ж им поверит??
А Моноевич в один день испарился. И объявился уже в Варшаве, где пришёлся ко двору, как знаток советской действительности и умелый писатель. Опять возобновилось печатание «Стона России». Там же были написаны «Исправление России», «Польский стыд России» и «Пятнадцать советов Русскому царю. Как нам преобразовать Россию».
Но и в Польше этот борец долго не прожил. Дефензива заподозрила его в связях с Германией. Был даже выписан ордер на арест, но кто-то его предупредил, и Моноевич мгновенно, как был, даже не заезжая домой за чемоданом, рванул в сторону Берлина.
В Германии след его теряется. По слухам он работал в отделе пропаганды. Сочинял воззвания к РОАшникам и рисовал листовки.
Вновь Ваня появляется на сцене в 1949 году, в Соединённых Штатах Америки. Активно участвует в работе радиостанции «Голос Америки». Даже одно время работал диктором, но был отстранён из за ужасного акцента. Написал ряд статей, где призывал американское правительство прекратить либеральничать с совдепией и сбросить атомные бомбы на СССР, и тем самым очистить Россию от большевизма. Издал несколько книг, в том числе и «Народная монархия и роль мужика в ней». Собственно, книга не содержит ничего нового. Вырванные из разных мест куски утопических идей, наскоро склеенных клеем псевдопатриотизма. Если желаете, можете взять почитать.
Ну и, как итог, Иван Исаевич Мононевич, скончался в марте пятьдесят третьего. В своей съёмной квартирке в одном из захудалых районов Нью-Йорка. И был погребён на каком-то общественном кладбище. На панихиде не присутствовал ни один представитель русской эмиграции.

Ошарашенный Балабанов сидел в кресле. Его взгляд был направлен в пустоту.
- Не может быть… - Наконец простонал он сдавленным шёпотом…
- Не может быть… Это какое-то недоразумение… Это провокация! Вы… Вы…
- Успокойся, истеричка! – Вдруг громко рявкнул Хвостов.
От этого крика, начавший было подниматься из кресла Балабанов, опять безвольно рухнул на своё место. Он закрыл лицо руками и тоненько, по бабьи, заскулил.
- Фармазон, - Процедил сквозь зубы Хвостов, - Думать надо кого в идолов себе выбирать.
Он развернулся и пошёл на кухню. Неожиданно сильно захотелось свежего горячего чёрного кофе. Пока Хвостов возился с туркой, в коридоре тихонечко щёлкнула замком входная дверь. Оболонский – Балабанов предпочёл уйти по английски.
- Слабак. Потёк бы на первом же допросе… Эх, слабая нынче молодёжь пошла…
И Альберт Карлович ловко подхватил турку с газовой горелки. Ни одна капля не выкипела на плиту.

[Jonny]

[тень]

Часть вторая. Властитель дум людских…

Глава 1. В ожидании прекрасного

Это был торжественный день! Аделаида Карловна принимала у себя самого Эрнеста Фридериковича Романова – Загоськина, знаменитейшего кинорежиссера нашего времени! Ох, сколько усилий, сколько сил и средств отдала Аделаида Карловна ради того, чтобы её салон посетил этот выдающийся человек!
Разумеется, по такому важному случаю было приглашено всё высшее общество! Все обещали быть!
Граф Хвостов обещал принести дорогущего французского коньяку. Эвочка сочинила оду в честь великого творца прекрасного.
Да, Эрнест Фридерикович без сомнения величайшая фигура современности!
Впрочем, от этой встречи хозяйка ждала не только эстетического удовольствия. В ящике её стола уже давно пылилось с десяток, без всякого сомнения талантливых, романов, только и ждущих своей экранизации. Вот например «Любовные грёзы и кровь!». Ах, какой замечательный фильм мог бы получиться!
Аделаида суетилась перед платяным шкафом (или как она любила говорить шкапом), суетливо подбирая себе праздничный наряд. Это не то! Это тоже не то! Ах, совершенно нечего одеть! Вот если бы продать для экранизации хотя бы один роман! Тогда можно было бы одеваться в лучших бутиках Москвы!
Учитывая важность гостя, Аделаида Карловна решила сама не готовить, а заказать еду в ресторане. Это вышло в приличную сумму, но оно того стоило! Впрочем, для правдивости рассказа скажем, что еда была заказана вовсе не в ресторане, а в заводской столовой, где у Аделаиды Карловны работала приятельница. Но об этом тссссс!... Это секрет!
В дверь позвонили. Аделаида отбросила примеряемое платье и бросилась открывать дверь. На пороге стояла та самая приятельница, нагруженная пакетами и сумками.
- Почему так дооолго!? Они уже все скоро придут, а у нас ещё ничего не готово!
- Ой, подруга, там такие пробки! И автобусы не ходят, еле дождалася!
- Ну надо было на такси приехать…
- Это ты у нас барыня, миллионы получаешь. А у меня на такси денег нету. Давай, где у тебя тарелки? Сейчас всё разложим, майонезом смажем, и будет как в лучшем ресторане.
Женщины занялись раскладкой, расфасовкой, заправкой специями и соусом, различных яств.
- Голубцы остыли!
- Не беда. Чичас мы их в микроволновку поставим. Где у тебя микроволновка?
- Нет у меня никакой микроволновки.
- А как же ты живёшь без микроволоновки? Тоже мне, интеллигенция. Духовка-то хоть работает? Вот не ездила бы на такси, так и купила бы себе микроволновку. Давай там разогревать.

Меж тем, к заранее назначенному часу, в гости к Аделаиде Карловне, со всей Москвы, съезжались желанные и уважаемые гости.


Эммануил и Вера вышли заранее. В принципе, на метро не так уж и далеко, но надо же ещё купить подарок хозяйке. Презент, так сказать. Лучший презент – это хорошее вино! В этом вопросе они сошлись сразу.
Эммануил с самого утра очень волновался. Ещё бы! Ему предстоит встреча с самим Романовым - Загоськиным! Автором таких культовых фильмов, как «Несколько дней из жизни императора», «Последний день императора», «Кровь и боль святого императора», «Чернь неблагодарная…». Последний фильм Эммануилу особенно нравился. Особенно сцены кровавой расправы ЧК над дворянами. Они резали их, вешали, топили в проруби. Эшелонами вывозили в Сибирь, где били палками по голове и грузили на сани. При просмотре этих эпизодов, Эммануила просто трясло от злости и ненависти. И хотелось куда-то бежать и что-то сделать. Например плюнуть на мавзолей. А лучше в мавзолее. И останавливали Эммануила от этого поступка только здравый смысл и боязнь того, что вокруг саркофага понатыкано множество видеокамер. По которым недобитые ГэБисты смотрят, кто кланяется их вождю, а кто нет…
Вера тоже волновалась. Но совершенно по другому поводу. Ей было совершенно наплевать на режиссёрские находочки Романова – Загоськина, с санями полными замороженных трупов и с торчащими оттуда ногами... Вера смотрела все загоськинские фильмы, и не один ей не понравился. Дело было в другом. Все знали, что маститый мэтр очень падок до женского пола, и Вера страсть как желала пробиться в любовницы к этому жирному коту. Это открывало дорогу в действительно высший свет. Это означало головокружительную кинематографическую карьеру! Цветы, гонорары, поклонники! И, чем чёрт не шутит, возможность захомутать какого-нибудь богатея. Наконец развестись с этим нытиком и навсегда забыть своё нынешнее жалкое существование, как страшный сон. Вера верила в свою удачу! Она потратила почти всю зарплату на новое платье, салон и причёску, и собиралась окупить все затраты!


Как и договаривались, Ники на своей машине заехал за Эвой Печальной. Так уж получилось, что всё высшее общество приписывало им некие амурные чувства. Ничего подобного не было, но Ники не хотел разрушать свой образ печального романтика влюблённого в поэтессу. Эвелине же было без разницы. Она вообще не замечала ничего вокруг, постоянно витая в облаках опиумного дыма и лирических стихов.
Вот и сейчас, не смотря на договорённость, не смотря на то, что время уже поджимало, Эва была совершенно не готова к выходу. Она была облачена в свой потёртый домашний персидский халат (купленный на рынке у китайцев за 300 руб.), пила кофе и писала очередной шедевр.
- Ах, Ники! Мой милый Ники! Я так виновата перед вами! Знаете, меня посетила муза и я совершенно забыла о времени! Ну, проходите же! Я мигом соберусь, а вы пока выпейте кофе и прочтите моё новое стихотворение!
А что было делать? Ники вздохнул, сел за стол. Чистых чашек не наблюдалось, а идти на кухню было лень. К тому же Ники из личного опыта знал, что и там чистой посуды нет. Эва, как и всякая одухотворённая личность, страсть как не любила прерывать своё творчество ради грубой домашней работы. По этому и посуда мылась только тогда, когда требовалась именно чистая чашка, без следов позавчерашнего кофе.
На столе ворохом лежали мелкоисписанные листы бумаги.
- Ах, эти чувства, что рождаются при виде утренней зари!...
Ах, эту страсть и поцелуи, ты мне, любимый, подари…
Прочитал Ники.
- Вот бредятина… Если бы не пенсия её покойного мужа, она б давно уже собирала бутылки на Казанском вокзале.
Действительно, весь доход Эва состоял из посмертной пенсии её мужа, видного писателя и литератора, которую его вдове назначили от министерства культуры, да те не многие жалкие гонорары, которые Эве временами удавалось получить за своё творчество.
Эндцать лет назад, молодая, смазливая, юркая двадцатилетняя начинающая поэтессочка смогла очаровать давно уже не молодого, но заслуженного работника культуры. И не смотря на значительную разницу в возрасте, их обоих закрутил водоворот страсти. Эта пара сразу же стала постоянной темой для разговоров. Пожилые деятели искусства тайно завидовали своему удачливому и вдовому сотоварищу. И с радостью приняли в своё общество «ту свежую струю, которую привнесла в их пыльный, замшелый мир, очаровательная Эвелина!». А вот для обрюзгших, растолстевших жён культ работников Эва стала раздражителем номер один. И очень долгое время ни одна беседа не могла обойтись без обсуждения «вульгарной выскочки» с «удивительно пошлыми вкусами».
Но, люди не вечны. Не исключение и выдающиеся маститые писатели. Отправился на тот свет и благоверный супруг Эвочки, оставив ей по завещанию не только звучную фамилию, но и роскошную трёхкомнатную квартиру, в самом центре Москвы. Правда было и ещё кое что, но это удалось отсудить у Эвы родным детям покойного, от предыдущих браков.

- Ники, как вы находите ритм?
За то время, пока Литькин читал утренний бред поэтессы, та успела открыть шкаф и пристально осмотреть гардероб.
- Господи, Эва, вы ещё не собрались! Нас же ждут!
- Ах, я буду готова через пять минут. Так как вам стихи?
- Прелестно! Обязательно прочтите их у Аделаиды Карловны. Она мне призналась по секрету, что без ума от ваших творений!
- Аах, это так приятно! – Зарделась Эвелина.
- Умоляю, одевайтесь скорее! Нас же ждут! Аделаида Карловна ждёт! Эрнест Фридерикович ждёт!
- Я мигом! Буквально пять минуточек!


Лев Викторович Вучук нервничал. Страдал и нервничал. Страдал от зубной боли и нервничал, что очередь так медленно проходит. А значит есть все шансы опоздать к столу.
Сам режиссёр интересовал мало. Фильмов его Кики не смотрел, да и о самом режиссёре знал очень мало. Но вот праздничный стол! И не важно, что врачи запретят есть два часа. Зато пить-то никто не запрещает! А Альберт Карлович (по слухам) обещался порадовать всех изумительным, баснословно дорогим коньяком!
И если бы не эта проклятущая пломба! Надо ж было, вроде взрослый человек, а так повёлся на слабо! Зато как лихо он, Кики, зубами открыл десять пивных бутылок! И пуская приз был пустячный – та же бутылка пива… Зато престиж! Уважение! Благосклонность дам!
Только вот теперь из за этого проклятого спора он рискует не попробовать чудесного коньяку… Эхх..
И Вучук невольно застонал.
- Мужчина, вам совсем плохо?
Кики посмотрел на сердобольную женщину и грустно покивал.
- Ну что же вы терпите? С острыми болями без очереди идут. Товарищи, пропустите человека, он сейчас сознание потеряет.
Очередь напряглась, но видя состояние Вучука, милостиво, хоть и с явной неохотой, уступила.
Кики изобразил мученическое выражение лица, и с торжественно вплыл в кабинет.


- Голубчик. Притормозите воон возле того киоска и подождите меня пять минут.
Альберт Карлович проворно выскочил из такси и направился к будке продавца шаурмы. Там его уже ждали. Средних лет кавказец, протянул Хвостову пакет, в котором явственно просматривались формы трёх бутылок.
- Аслан, мы от него не ослепним? – Полушутя, полусерьёзно спросил у кавказца Хвостов.
- Абижаешь, дарагой! – Воскликнул, притворно обидевшись, продавец.
- Йа сам его пю! Жена моя пёт! Дети мои пют! И все здоровы, хвала господу! Нэ веришь!? Давай при тэбэ открою, ти попробуешь, мэне спасиба патом скажешь! Такого вэна ты в жизни нэ пил!
- Да пошутил я, пошутил! Не заводись. Лучше скажи, этикетки правильно наклеил? Не перепутал?
- Ай, апять обижаешь! Яж не баран, чтоб путать! Нэ веришь, сам посмотри!
- Да сказал же, верю! Успокойся. Сколько с меня?
- Ай, Альберт, дарагой, с тэбя как с брата, по сто рублей за бутылку. Дэшевле только так подарить!
Хвостов достал бумажник (дорогой, фирменный, из натуральной крокодиловой кожи), вынул оттуда три сотенный купюры и протянул кавказцу.
- Ай, спасибо, Альберт дарагой. Если ещё понадобится, приходи. Как брату помогу!
- И тебе, Аслан, спасибо. Если что, обязательно обращусь. А сейчас извини, надо бежать. Машина ждёт.
- Конечно, дарагой, о чём речь! У настоящего мужчины всегда есть важные дэла!


Эммануил и Вера опять поругались.
Господи, как же надоели Верочке эти постоянные склоки, это постоянное нытьё и глупость овоща, по недоразумению ставшего её мужем! Если бы не квартира, с каким бы удовольствием она избавилась бы от этого балласта! Киллера, что ли, нанять… Ох, тяжело…
Вот и сейчас. В качестве презента хозяйке дома, Вера предложила купить бутылку вина. Разумеется Эммануил согласился. Да иного и быть не могло. Но потом… Только форменный идиот может дарить элитное Джорджио Примо Кьянти Классико за пять с половиной тысяч рублей! Нет, ну добро бы повод был! Юбилей, например… А то ж просто так, в качестве безделушки! Да тот же Вучук моментально пол флакона в одну харю высосет. Зачем такие понты? Вот взяли бы Элитэ Марке Виннэ. И цена приятная и бутылка красивая. И отдавать не жалко. Зачем эта пустая показуха!?
- Но Вера! Право, это же не ловко! Там же будет сам Эрнест Фридерикович Романов – Загоськин. Как же можно ему всякую мерзость подсовывать!?
- Эмма, ты дебил! Ты это Загоськину дарить собрался, или Карловне? И с каких таких доходов ты так шикуешь? Я на себе экономлю, даже к маникюрше не сходила!
- Вера. Ты не права!
- Ша!


- Боже, Эва, вы всё ещё не одеты! Ну сколько можно выбирать платье!?!
- Пять минут, Ники, всего пять минут, и я буду полностью готова!


- Ну, что же вы так, голубчик? Так неаккуратно кушаете! Зубик я вам почистил, временную пломбочку положил. Ну ка, кусните. Смелее. Воот. Первое время будет немножко больно, пока нерв не отомрёт. И через четыре дня ко мне. Вот я вам талончик на повторный визит выпишу. И смотрите, в течении двух часов от еды воздержитесь!


Такси плавно катилось по московским улицам. На заднем сиденье сидел довольный Хвостов. Рядом стоял пакет, из которого застенчиво выглядывала бутылка. На её яркой этикетке можно было прочесть: Коньяк. Элит. Реме Мартин Луи 13. Хвостов улыбался.

Это было как в молодости, когда он комбинировал. Так это раньше называлось. Когда продавал болгарские носки, уверяя простаков что это итальянская фирмА. Когда переклеивал на отечественные пластинки лэйблы западных группы, и втюхивал простакам «импортные пласты» по двадцать пять рублей за штуку! Альберт Карлович улыбался. Он на какое-то мгновение вернулся в молодость…


В дверь позвонили. Аделаида Карловна отварила. На пороге стояла мрачная чета Штакетниковых. Эммануил стыдливо протянул хозяйке завёрнутую в бумажный пакет бутылку.
- Вот и вы подошли, как я рада! – Притворно заулыбалась Аделаида Карловна.
- Ну, входите же. Витольд и князь Чавчавадзев уже здесь.
- А Загоськин ещё не пришёл? – Забеспокоилась Вера.
- Ну, дорогая моя, Эрнест Фридерикович человек занятой, может и припоздниться немного…
На кухне Аделаида Карловна распаковала презент. Вычурная форма бутылки и пестрота этикетки её ни разу не смутили. Опытный взгляд тут же определил, что цена этому Элитэ Марке Виннэ не выше семидесяти рублей, включая стоимость посуды. Ну да ничего. Всё равно на стол ставить. А Вучуку без разницы что пить…


- Эва, мы уже опаздываем! Ну сколько можно копаться!?
- Милый Ники, всего пять минуточек. Пять маленьких минуточек! Я уже один глаз почти накрасила!


- Аделаида, подруга ты моя верная, этот лицедей ещё не пришёл?
- Что-то опаздывает.
- А ты всё хорошеешь! На ка, вот, на лёд поставь.
- Ой, Альберт, ты льстец! Что там у тебя? Боже! Это же элитный коньяк! Сколько же ты за него отдал?
- Пустяки! Один мой хороший приятель в министерстве торговли работает.
- Реме Мартин Луи 13! Альберт, у тебя всегда был безупречный вкус. Кстати, зайди на кухню, посмотри, что Верка со своим хмырём притащили. Такое только Вучуку спаивать…
- Эх, молодёжь… Не понимают они что такое красота жизни!


Ожидание затягивалось. Желанный гость явно не спешил почтить своим визитом столь благородное собрание. Вера в очередной раз удалилась в туалет попудрить носик. Наводимая почти пол дня свежесть увядала прямо на глазах, а того, ради которого приносились такие жертвы, всё ещё не было.
Эммануил прибывал в нетерпеливом томлении. Почему-то в эти минуты ему вспомнилось детство, Новый год и то чувство, с которым он ложился спать в праздничную ночь, заранее зная, что утром под ёлкой он найдёт подарок. Только вот какой?
Хвостов, Чавчавадзев и Витольд тихо беседовали. Их совершенно не огорчало отсутствие классика современности. Вот если б к столу пригласили, то вообще замечательно было бы.
Но Аделаида Карловна строго предупредила, что до прихода Эрнеста Фридериковича банкет не начнётся.
И это очень печалило Кики. Он давно уже разузнал какой деликатес принёс в своём пакете Хвостов, и теперь Лев Викторович Вучук просто сгорал от нетерпения…
А желанный гость всё не появлялся…
Впрочем, не только он один. Ники и Эва так же ещё не подъехали.

Глава 2. Томление

- На Дерибасовской открылася пивная,
Там собиралося компания блатная.
Там были девочки Маруся, Роза, Рая,
И с ними вместе Васька – шмаровоз…

Из колонок весело и разухабисто надрывался Алик Фарбер. Но даже этот заряд одесского оптимизма не мог разогнать грозовые облака скуки и надоевшего ожидания, клубами носившегося по прокуренной комнате.
- Может быть кто-то желает ещё кофе? – В сто первый раз спросила всех присутствующих Аделаида Карловна.
На неё зло посмотрели. От неё отвернулись. Её проигнорировали. Вся публика, рассчитывая на богатый халявный стол, вышла из дома в весьма проголодавшемся виде. Третий час ожидания дорогого гостя, до прихода которого никак нельзя было приступить к трапезе, оптимизма и весёлости не добавлял. И кофеем голод не заглушишь.
Хвостов повернулся к Витольду.
- Дружище, на днях смотрел новый выпуск передачи «Суд над временем». Авторский проект неподражаемого Носорожцева.. Получил массу удовольствия. Не смотрели?
- Это та, в которой обсуждался позорный Брестский мир? – Присоединился к беседе Кики, - Как же, смотрел! Отличная передача! Вся ущербность краснопузых налицо! А как вам показался Малофеев? Не правда ли, хорош, сволочь!?
- Малофеев вообще потрясающий человек. Я знаком с ним. Как историк он – полный профан. Но каков эпатаж! Какая подача текста!
- И не говорите. Эти псевдоисторики, прости господи, от красной черни. Мямлят что-то, какие-то фальшивые факты суют, документики свои поганые…А Малофеев как рявкнет: Всё это бред! Комуняки и заткнулись. Крыть-то нечем!
- Да, голос у него поставленный. Профессиональный голос. Не даром человек актёрские курсы заканчивал.
- Позвольте, как актёрские? А разве он не доктор исторических наук?
- Рыба моя, имея в наличии энную сумму в рублях, любой артист, посетив подземный переход, может за пять минут стать кем угодно. Хоть доктором истории, хоть академиком медицины…
- Но суть-то вопроса это не меняет! Как он им дал!
- Вообще они в тандеме, я имею ввиду Малофеева и Носорожцева, очень хорошо работают. Только эти фальсификаторы бумажку какую сунуть захотят, а Носорожцев хоп! И меняет тему. Или рекламу вставляет.
- Да, Носорожцев настоящий профессионал. Мне ещё Запоздалов очень нравится.
- Ну, голуба моя, Запоздалов это классика! Западная школа, тут крыть нечем. Не нам, сирым и сермяжным тягаться с западом!
- Позвольте! Позвольте, Альберт Карлович, как же это не тягаться! – Не выдержал и взорвался Эммануил, - Как же не тягаться, если на 1914 год наша страна была лидером по промышленному росту! Если в 1917 году наши казаки стояли у стен Берлина! Да если б не проклятая чернь, скормленная на германских деньгах, мы бы сейчас владели половиной мира!
- Ну, Эммануил, полно вам! Ну, будет, будет… Что толку предполагать? История не терпит сослагательного наклонения…
- А гордость!? А честь, в конце концов!?
- Моня, ша!
- Вера, сколько раз тебя просить, не называть меня Моней при посторонних!?!
- Заткнись, говорю, не порти людям праздник!
При этом Вера так посмотрела на своего мужа, что тот мгновенно стих, поник и обессиленный и раздавленный устало сел на диван.
Повисла гнетущая тишина…
Ситуацию спас Вучук. Пока в комнате полыхали страсти, он пробрался в кухню, откупорил принесённую четой Штакетниковых бутылку Элитэ Марке Виннэ, основательно к ней приложился. И ему стало гораздо лучше! Душа захотела праздника и веселья. Он весёлой фланирующей походкой вошёл в комнату, бесцеремонно добавил звука на ноутбуке и самодовольно осмотрел комнату в поисках партнёрши по танцам. Учитывая не богатый выбор женского пола, выбор Кики пал на Веру.

- Красотка Роза танцевать вже не хотела,
Она вже с Ваською достаточно вспотела,
Но улыбнулася в ответ красотка Роза,
И раскраснелась морда Васьки – шмаровоза!...

- Мадам!, - Обратился Кики к Вере, - Позвольте пригласить вас на тур!
Сперва Вера хотела категорически отказаться. В танце (а особенно в танце с Вучуком) может растрепаться так старательно и тщательно уложенная причёска. Но потом подумала: Какого чёрта? Этот киношник может вообще сегодня не придёт. Так что, загубить вечер?
Она легко вскочила с кресла, Кики обнял её за талию, и они запрыгали по комнате под разухабистые напевы знаменитого одесского певца. За происходящим, из своего диванного угла, ревниво наблюдал Эммануил. Но встревать он боялся, справедливо опасаясь в очередной раз наткнуться на поучительно унизительную тираду своей ветряной супруги. Дома поговорим, решил он. Не стоит выносить сор из избы.
Перемена настроения в комнате благостно подействовала на всех окружающих. Хвостов, непроизвольно подёргивая ногой в такт песни, подумывал, а не пригласить ли ему, как в старые времена, на танец Адочку?
Сама же Аделаида Карловна решила махнуть рукой на дорогого гостя, и допустить уже всех собравшихся до праздничного стола. Тем более, что вся еда уже давно остыла.
Но в этот момент в прихожей мелодично затренькал дверной звонок!

Веселье мгновенно стихло. Эммануил кинулся к ноутбуку и одним щелчком выключил звук. Не пристало великому мэтру слышать, каким вульгарным похабством они тут развлекаются.
Вера Полесская метнулась в ванную приводить в порядок причёску и макияж.
Хвостов встал, чинно одёрнул пиджак.
А Витольд, князь и Кики проигнорировали общую суету. Им уже давно было наплевать и на гостя, и на его заслуги. Они хотели есть, а всё остальное их не касалось.
Хозяйка квартиры бросилась открывать дверь, но вскоре вернулась с весьма разочарованным выражением на лице. А за её спиной виднелись замученный Литькин и невозмутимая Эвелина.
- Добрый день, господа, - Поздоровался войдя в комнату Ники, - Прошу прощения за опоздание. В Москве по выходным такие пробки!
Тут из уборной вышла Вера. Она посмотрела на Ники, потом на всех присутствующих и спросила:
- А где Романов – Загоськин?
- А что, его ещё нет? – Не менее удивлённым тоном осведомился Ники?
- Пока нет. Ждём-с… - Печально за всех ответил Хвостов.
Поняв, что застолье опять откладывается, Вучук хотел было вновь возобновить танцы, но у Веры испортилось настроение и она категорически отказалась.
- Господа, а почему вы такие мрачные? – Подала голос жизнерадостная, только что приехавшая, сытая Эвелина.
- Хотите я вам что-нибудь почитаю?
И не дождавшись ответа она приняла позу чтеца и затянула заунывно надрывным голосом.
- Ветер проказник
Рвёт моё платье,
Ты просишь меня
Отдаться страсти!
Хвостов наклонился к сидящему рядом Чавчавадзеву и произнёс:
- Знаете, князь, таких пыток я не испытывал даже в застенках Лубянки.
- Вах, какой женщина! Её драть надо, а не стихами баловаться! – ответил Хвостову погружённый в свои мысли Чавчавадзев.
Хвостов понял, что с графа получится очень плохой собеседник, по этому наклонился в другую сторону, к сидящему рядом Витольду.
- Друг мой, вам не кажется что наш мэтр несколько не пунктуален? Нет, конечно великие люди заняты великими делами, и могут слегка задерживаться. Но заставлять себя ждать вот уже четвёртый час, это как минимум моветон!
- Я с вами полностью согласен. Только это уже не моветон, а форменное хамство. Тебя пригласили в приличное общество, так приди, пообщайся. Опаздываешь – так позвони. А вообще, я вам скажу по секрету, мне этот Загоськин никогда не был понятен как режиссёр.
- Витольд, а сколько его фильмов вы смотрели?
- Да все смотрел. Только время зря потратил.
- А вот я готов поспорить, что вы смотрели не все!
- Хм, Альберт Карлович, позвольте. Я знаю все его фильмы и готов принять пари, что смотрел все!
- Не спешите влезать в долги, мой дорогой Витольд. Возможно вы смотрели все фильмы Романова – Загоськина, но фокус в том, что это всего лишь творческий псевдоним. А настоящая его фамилия Парфюков. Иван Фёдорович Парфюков, если быть до конца точным. И под этим именем он тоже снял несколько фильмов.
- Воно как! Не знал… И какие же фильмы он снимал?
- Ох, простите старика, но названия сейчас и не вспомню. Впрочем и смысл тоже. Его фильмы очень мало отличались от того потока кроваво-гнойных картинок, которые захлестнули нашу страну в девяностых годах. Сюжет не помню, но что-то про бандитов и продажных ментов. Про героя-одиночку, отсидевшего срок по липовому делу. Там были разборки, утюги – паяльники, взорванные машины, наркотики и прочая дребедень. В общем потоке подобного ширпотреба картины растворились, и с трудом окупили вложенные в них, не такие уж и большие, деньги. Но на последней картине Загоськин, а точнее Парфюков, несколько заигрался. Он возомнил себя великим режиссёром, закрутил дорогущий роман с исполнительницей главной роли проститутки. И растратил уйму денег, предназначенных для фильма. Точнее выданных спонсором для съёмок фильма.
А спонсором был никто иной как Алик Аслабаев! Слыхали о таком?
- Ну как же! Альберт Мансурович Аслабаев, респектабельный бизнесмен, хозяин компании Сливнефть.
- Верно. Только это сейчас он респектабельный владелец заводов, газет, пароходов. А в начале девяностых он ещё не был миллионером. Шёл, как говорят наши экономисты, начальный этап накопления капитала. Аслабаев был простым бандитом, державшим в страхе ларечников половины города. Он только - только делал робкие шаги по легализации наворованного. Решил вот проспонсировать фильм, и получить с него законные дивиденды.
В общем, у нашего маститого мэтра появились проблемы, которые могли стоить ему не только карьеры, но и жизни.
Но Парфюкова спас счастливый случай. У Аслабаева была, а точнее есть, любимая дочь Лейла. Сейчас это респектабельная дама, удачно вышедшая замуж на бизнесмена и степенно ведущая домашнее хозяйство. А в девяностых девочке было всего чуть больше двадцати. И у неё была мечта. Она хотела стать знаменитой киноактрисой. Цветы, поклонники, всеобщее обожание… Ах, молодость, молодость…
Вот Аслаханов и предложил Парфюкову на выбор. Либо попрощаться с жизнью, либо срочно доснимать фильм, но уже с Лейлой в главной роли.
Парфюков долго не выбирал. В два счёта выгнал любовницу, игравшую главную роль. Срочно поменял сюжет (не пристало дочери самого Аслаханова играть проститутку). Теперь это была романтичная особа, похищенная ради выкупа, негодяями. Папе сюжет понравился, он профинансировал недостающий бюджет, и фильм вышел на экран.
Разумеется фильм сразу же был забыт и заброшен. Ну, посудите сами, в эпоху, когда главные героини должны были выглядеть как топ модели, появление на экране не высокой, полненькой, чернявой девочки врядли могло произвести фурор.
Но Лейле фильм понравился! Хотя, точнее будет сказать, не сам фильм, а та атмосфера, царившая на съёмочной площадке.
Видя радость дочери и Аслаханов был доволен. И начался разговор об следующем фильме.
В этот момент и родился Эрнест Фридерикович Романов – Загоськиин. Он как раз женился на Марии Загоськиной. Через месяц развёлся, но фамилию успел поменять. Для пущего веса добавил Романова через дефис. Поменял не благозвучные имя и фамилию, на более заметные. И вуаля! Встречайте нового светоча!
Совместно с Аслахановым и Лейлой в главной роли был снят первый шедевр «Дочь императора». Смотрели?
- Смотрел.
- И как вам?
- В целом, ничего примечательного. Но Лейла в роли Анастасии выглядела несколько… странновато, что ли…
- Ну, друг мой, это вы мягко сказали. Однако в рекламу фильма было вбухано столько средств Аслаханова. За лестные отзывы о фильме было проплачено стольким тогдашним знаменитостям, вложено столько денег в покупку первой премии конкурса «Золотой кинескоп», что фильм просто обязан был стать всероссийской сенсацией. На следующий день после начала рекламной компании, Романов – Загоськиин проснулся звездой первой величины!
После триумфа «Дочери императора» наш долгожданный гость получил чёткий штамп борца с большевистским мракобесием, разоблачителя красной лжи и светоча правды на Руси. А тут и новые фильмы подоспели: «Несколько дней из жизни императора», «Последний день императора». Их вы видели, ничего сверх естественного. Кровь, бунт черни, предательство генералов, возвышенная любовь и большевики поедающие карамельки, вынутые из кармана только что расстрелянного наследника… Короче всё то, что публика желала видеть.
Само собой росли бюджеты последующих фильмов. «Кровь и боль святого императора» уже полностью снимался в Зимнем дворце и Париже. А сам режиссер, по слухам, положил в карман миллион долларов.
- Неужели целый миллион?
- Представьте себе, да!
- А при таком отношении как-то и биография героическая сложилась. Неожиданно выяснилось, что всё старшее поколение семьи Романовых – Загоськиных было сплошняком репрессировано и сгинуло где-то в лагерях. Кстати, родная мать Парфюкова жива до сих пор, но это незначительная деталь жизнь мэтру совершенно не портит. Потом выяснилось, что сам Эрнест в молодости страдал за свои монархические убеждения. Нынешняя его биография больше напоминает сценарий к фильму о Неуловимых мстителях, только с обратным знаком. Якобы в третьем классе его хотели исключить из школы за ношение нательного крестика. Который по легенде одела ему его бабушка перед тем, как её увезли в ЧК.
Потом, уже в институте, приключилась с ним любовная страсть с одной студенткой из кап. страны. И вот за эту вот любовь нашего Ромео хотели посадить на десять лет за антисоветскую деятельность. Видимо за разбазаривание генофонда советского человека. Его уже почти закрыли, но тут на Западе (а девушка оказалась дочерью какого-то политика) начались выступления общественности в поддержку советских узников совести в целом, и Эрнеста в частности. И красным вождям пришлось заменить десятку на три года принудительного излечения в психушке. Срок излечения пылкий Эрнест отбывал в одной больнице с Евгенией Ананьевной. Правда та, как ни старалась, но так и не вспомнила вышеозначенную личность.
От услышанного рассказа Витольд слегка прибалдел. Всё это как-то с трудом укладывалось у него в голове. Великий мэтр и борец с красной фальсификацией на деле оказался простым третьесортным режиссёришкой, волею случая попавшим в струю эпохи, которая и вынесла его на олимп всеобщего обожания и поклонения! Определённо было с чего растеряться.

И в этот момент раздались трели дверного звонка…

Глава 3. Те же, и светоч…

Все замерли. Наступила гробовая тишина. Целое мгновение мир потерял все звуки. Наконец раздалось некое поскрипывание. Это в кромешной тишине было слышно, как почёсывает брюшко муха.
Секунда, и мир взорвался! Аделаида Карловна сплеснула руками, тоненько протянула
- Аааа!
И бросилась открывать дверь.
Вера Полесская, с не меньшей прытью, нырнула в дверь уборной, в очередной раз приводить в порядок причёску.
Альберт Хвостов с шумом выдохнул, встал и принялся одёргивать пиджак. Каким бы режиссёром приглашённый не был, но личность он всё-таки известная, со связями… А значит и предстать перед ним нужно в лучшем виде.
Князь Чавчавадзев нарочито громко крикну
- Ай, хорошо! Вот и дождались!
И захлопал в ладоши.
Вслед за ним и Эвелина захлопала в ладошки и радостно запищала.
А Эммануилу стало вдруг не по себе. Он перенервничал и ему очень сильно захотелось в туалет. Но идти при таком обществе в сортир, это мужланство! К тому же в сан комнате прибывала его супруга, а в прихожей уже слышалась радостная возня, щебетания хозяйки и гулкие ухонья гостя.
Сейчас вновь пришедшего будут представлять гостям. Да уж, вывалиться в момент знакомства с ТАКИМ человеком из уборной будет таким конфузом, который навсегда закроет дорогу в высший свет!
- Проходите же! Проходите же, дорогой наш Эрнест Фридерикович! Мы вам так рады!
- Уф, любезная Адель Карповна, виноват за опоздание. Каюсь.
- Полноте, Эрнест Фридерикович, о каком опоздании идёт речь? Мы только что собрались. Не так ли, господа?
- Совершенно верно!
- Вот сию минуту как пришли!
- А я вообще ещё только зашёл. Ещё и поздороваться не успел. Добрый вечер, господа!
- Уф, господа, какое приятное общество. Я прямо с кастинга. Отбирали актрису на роль императрицы в новую картину «Бастион». Подзадержались. Эти артисточки такие заполошные!
И он невольно зажмурился.
Князя Чавчавадзева перекосило от зависти. Ещё в детстве он мечтал стать известным актёром, чтоб девки ему сами на шею вешались, а он бы менял их каждый день. И девки чтоб все красивые. Не то что эти торговки с рынка…
Эммануил рассматривал легенду во плоти. Эрнест Фридерикович был невообразимо тучен. Красное потнящееся лицо он постоянно утирал тонким белым шёлковым платочком. Шикарный платок! Эммануил тут же захотел приобрести себе такой же. Чтоб краешек его небрежно торчал из кармана дорогущего, изумительно скроенного лучшим портным – евреем города Москвы. Вот из такого же костюма, как на Эрнесте Фридериковиче. Сразу видно, вещь цены не малой. Но он того стоил! И чтоб носить его с такой же обыденной небрежностью. Только вот жирные пятна с живота убрать. Это уже, господа, перебор…
Но больше чем костюм Эммануила поразил великолепный орден, привинченный на левую грудь гостя. Здоровенная, больше ладони, многолучевая звезда, щедро усыпанная рубинами и бриллиантами! А в центре искусная витая золотая монаршеская корона. По кругу вилась надпись, сделанная большими, стилизованными под дореформенный алфавит буквами, надпись «ЗА СОХРАНЕНИЕ РОССИИ». Один такой орден стоил как Эммануилова квартира! Но он бы с радостью поменялся, и ни грамма потом бы не пожалел!
Альберт Карлович Хвостов с интересом рассматривал знаменитого режиссёра. Ну, в целом, нечто подобное он и ожидал. Кричащий кич, и никакого вкуса. Прямо как в его фильмах. Явно дорогой костюм был безбожно заляпан жиром. Причём пятна были свежие. Видно не только кастинг и актрисочки задержали мэтра. Дорогие итальянские ботинки были заляпаны грязью. Разумеется гостю и в голову не пришло снять их в прихожей. Или хотя бы обтереть ноги. Кстати, вот загадка, как он умудрился так угваздаться, если его машина (как мы видим из окна) подъехала почти к самому подъезду.
Ну и добил орден. Совершенно безвкусная бирюлька, раздаваемая на лево и на право одним очень известным обществом, именующим себя Фондом возрождения Российских идеалов. Продувная организация, торгующая липовыми титулами и самопальными значками на право и на лево… У Хвостова была целая коробка таких орденов, полученных у этой и ей подобных организаций. Таскать на груди это по крайней мере безвкусно…
Вера успела выскочить из туалета в самый последний момент. Грузный человек уже вваливался в комнату. Да уж… Вера видела Загоськина по телевизору, но там он выглядел несколько иначе. Более подтянутым, более опрятным. А это что? Здоровенный кабан, в заляпанном дорогом пиджаке с вульгарной заколкой на груди. И это легенда современности? Тот, ради которого Вера потратила на салон и причёску столько денег? Тот, с которым она собиралась закрутить роман? О, Боже! Задача существенно усложняется. Кстати, что он нам говорил про кастинг на роль царицы?
А Аделаида Карловна ничего не думала. Она играла роль радушной хозяйки, при этом безуспешна старалась хоть как то прикрыть нос рукой. От великого мэтра разило перегаром.
- Ада Константиновна, дорогуша... Представьте нас,- Громогласно загудел Загоськин. При этом всем стало ясно, что имя хозяйки он забыл напрочь.
- Ох, какая я глупая! Как неловко! – Засуетилась Аделаида, - Как же я могу быть такой бестактной! Милостивый государь, Эрнест Фридерикович, позвольте мне представить вам наше общество. Всё это в высшей степени порядочные люди. Начнём с дам.
Тут Аделаида несколько подкозлила Вере, решив первой представить Эвелину.
- Граф, позвольте вам отрекомендовать нашу одарённую поэтессу Эвелина Ефимовна Штейнбург. Прекрасного человека, но к сожалению, вдовствующую и всё ещё безутешно носящую траур по безвременно ушедшему горячо любимому супругу.
Эва напустила на лицо притворную печаль, смешанную с возвышенностью, присущею только глубоко одарённым людям. И неумело сделала книксен.
Загоськин спокойно, без возражений принял титул графа и благосклонно улыбнулся Эвелине. Та заулыбалась в ответ. Загоськин недвусмысленно подмигнул. Эва пошла румянцем, потупила глазки. Потом кончиком языка, как бы рефлекторно, облизала пересохшие губы. Теперь уже Загоськин смутился.
Вера, видя весь этот разврат, происходящий на, как она считала, уже её территории, внутренне клокотала. Ну, Аделайда, ну змея! Погоди! Я тебе ещё устрою…И Селёдке этой сушёной тоже устрою!
У веры был козырь в рукаве – она знала реальный возраст обеих дам. В этом ей помог один знакомый из УВД. И Вера не собиралась играть по правилам чести, когда на карте стояло её сытое будущее. Не для того она всю жизнь выбиралась из глухой деревни под Тверью, что бы вот так, без боя сдавать позиции.
- А вот это, любезный Эрнест Фридерикович, позвольте представить, Вера Николаевна Полесская – Трубецкая. Представительница известнейшей и древнейшей фамилии Трубецких, верная супруга нашего самого юного соратника.
Вера вышла вперёд и присела в книксене. Платье было подобрано заранее и с умом. Не очень длинное, но с прекрасным декольте. В приседании (Вера заранее отрепетировало) стоящему напротив человеку открывался прекрасный вид на запретные территории.
Загоськин оценил формы и прочие прелести Веры.
- Очень рад! Позвольте ручку, мадам!
Вера стрельнула глазами, плавно взмахнула руками, при этом как бы случайно коснувшись груди, и протянула её для поцелуя.
Гость сграбастал протянутую кисть своей пятернёй и с шумом приложился к ней.
- Ах, Эрнест Фридерикович, - Томным голосом простонала Вера, - Я так много о вас слышала! И так много хочу у вас узнать…
Это был флирт в чистом виде. Все смущенно заулыбались. Эммануил негодовал! Пусть он и известный человек, но так ухлёстывать за его супругой?!!! Моветон!!!
А Загоськи отлип от Вереной ладошки и промямлил.
- Мадам, я к вашим услугам в любое время дня и ночи.
И без того недвусмысленная ситуация окрасилась в алые тона ревности!
Аделаида Карловна, как герой на амбразуру, бросилась спасать положение.
- Любезный князь, позвольте представить вам моего самого давнишнего друга. Истинного интеллигента, писателя и историка Альберта Карловича Хвостова!
Загоськин переключил внимание с Веры на другую фигуру. Ситуация была спасена.
Хвостов сделал решительный шаг вперёд, быстро протянул вперёд руку для пожатия. Но поняв, что Загоськин находится в несколько обалдевшем состоянии после Веры, ловким финтом подцепил мягкую и пухлую ладонь мэтра и сильно затряс её в рукопожатии.
- Хвостов. Граф. Смею себя рекомендовать.
- Романов – Загоськин. Режиссёр. Взаимно.
- А мы с вами, в некотором роде, уже имели честь быть в одной компании.
- Даа?
- Вы ведь эту достойную награду 6 мая получали? В день рождения государя императора в Кремлёвском дворце съездов?
- А, ну.. даа.. 6 мая, точно…
- А я тогда же был удостоен ордена Пурпурной Благодати, за многолетнюю борьбу с режимом.
- А, да да да! То-то я смотрю, лицо знакомое. Вы напротив Агузаровой на банкете сидали?
- Совершенно верно! Через три человека от Горбачёва. Вот видите, Аделаида Карловна (имя хозяйки Хвостов произнёс нарочито громко и чётко, давая гостю возможность наконец-то его запомнить) оказывается мы с князем имеем общих знакомых.
- А я не удивлена, господа. Хороших людей осталось не так то много. Нам необходимо держаться вместе.
Во время этой беседы все остальные гости стояли как по команде «смирно», терпеливо дожидаясь своей очереди быть представленными гостю. Только Вера, стараясь быть не замеченной, брезгливо отирала о скатерть руку, измазанную слюнями властителя душ человеческих…
- Что ж, господа, продолжим знакомство. Граф, смею отрекомендовать: Лев Николаевич Вучук. Эээ… Князь. Борец, писатель, историк! В настоящее время… эээ… Преподаёт в одном из престижных вузов!
От такого представления Кики просто просиял. Он не был ни князем, ни писателем ни историком. Да и преподавать он не мог, так как на данный момент вообще был безработным. Вучук кинулся к мэтру, обеими руками схватил его за ладонь, истерически затряс.
- Рад! Рад! Безмерно рад знакомству! Я смотрел все ваши фильмы. Смею утверждать, что вы являетесь лучшим режиссёром России! Да что там России! Вы лучший в Европе! Если бы не эти интриги, то прошлый «Оскар» точно должен был бы принадлежать вам!
Загоськин никогда не выдвигался на «Оскара», но лесть этого суетного человека ему была приятна.
- И я рад знакомству, Лев Николаевич.
Пока Вучук тряс в рукопожатии Романова – Загоськина, Аделаида Карловна тихонечко, в пол голоса, обратилась к Хвостову.
- Альберт, что ж ты не рассказывал про награду?
- Господь с тобой, Адочка. Нет никакой награды. Я вообще не уверен, что такая существует.
- Выходит ты соврал? Но как же тогда получилось, что вы встречались с на этом приёме?
- Мы не встречались. Я о награждении из «Светских ведомостей узнал». Там же был пропечатан список награждённых. Вот и всё. Даже если бы я там и был, врядли он меня запомнить мог. Там ордена и медали коробками раздавали, больше двух сотен кавалеров! Но признаться в том, что он меня не запомнил, ему просто стыдно, вот он и узнал меня.
- Вот оно как! Ох, Альберт, всё комбинируешь! Всё не угомонишься.
- Всё комбинирую, Адачка, всё комбинирую.
Они загорощицки подмигнули друг другу и заулыбались.
А тем временем Аделаида Карловна хоть и не специально (хотя возможно и преднамеренно) но опять накалила обстановку. Теперь уже угроза исходила от Ники.
Денис Владимирович Литькин и Альберт Карлович Хвостов были давнишними заклятыми врагами. Ники ещё мог смириться с тем, что его представляют ПОСЛЕ Хвостова (всё-таки Хвостов был значительно старше), но вставлять перед ним этого пропойцу Вучука! Это верх неуважения.
По этому Литькин взял инициативу в свои руки, одним движением бедра оттолкнул Вучука в сторону, изящным движением выдернул из кармана пиджака роскошную визитку и протянул её режиссеру.
- Позвольте отрекомендоваться, Литькин Денис Владимирович, граф! Бизнесмен и меценат. Всегда к вашим услугам!
Загоськин ошарашено принял визитку и засунул во внутренний карман пиджака.
- Романов – Загоськин. Режиссёр.
- Князь. Для меня большая честь быть представленным такому великому человеку, как вы! Ваши фильмы это живая энциклопедия горестной правды нашей растоптанной и униженной истории. Вы певец, воздающий хвалу славным страницам нашего прошлого и посрамляющий ту серость и мрачность, в которой мы были вынуждены жить последние семьдесят лет! Я восхищаюсь вами!
Ники был собой доволен. Он заранее выучил текст, и теперь выплеснул его на ошарашенного гостя. А тот только и смог произнести:
- Взаимно…
Речь была полной неожиданностью не только для Загоськина. Все присутствующие немного опешили.
- Ах, граф, как красиво, а главное верно, вы выразили те чувства, которые обуревают всех здесь собравшихся! Ну, продолжим знакомство. Любезный Эрнест Фридерикович, смею рекомендовать вам князя Вачика Аурелиевича Чавчавадзева, потомка древних грузинских князей Чавчавадзевых.
По глазам Загоськина Аделаида Карловна поняла, что это имя режиссёр не запомнит никогда!
Чавчавадзев вышел вперёд и чинно поклонился.
- Дарагой друг, - Обратился он к Загоськину, - Мне тоже нравятся твои фильмы. Ты вообще красафчик, да! Снимай, дарагой! Снимай больше! Мы всё смотреть будем! А если понадобятся тебе фрукты-щмукты, ты всегда ко мне приходи, я тебя обслужу как брата! На ринке спроси, где Вачика павильон, каждый покажет!
Речь Чавчавадзева настолько отличалась от речи Литькина, насколько стиль романса отличается от рэпа.
По этому Аделаида Карловна вновь бросилась на амбразуру.
- Князь, вы настоящий баши-бузук, право слово! Но, на самом деле, Эрнест Фридерикович, если вам понадобится помощь, вы всегда можете на нас положиться.
- Благодарю вас, эээ… господа! Я тронут вниманием!
- Похоже не только вниманием. – Прошипел из своего угла, всё ещё пышущий ревностью, Эммануил.
Чавчавадзев незаметно отошёл к Литькину и просипел тому на ухо:
- Послушай, кем она меня назвали, а?
- Баши-бузуком. Так на востоке называли смелых и бесстрашных воинов.
- Аа, понятно… Спасибо, брат.
А Карловна продолжала светский ритуал знакомства.
- Любезный граф, рекомендую вам прекрасного человека, видного публициста, члена монархического совета да и просто умница, граф Витольд Иванович Оболонский.
Витольд сделал шаг на встречу Загоскину, чинно поклонился, сухо произнёс:
- Сердечно рад.
И встал на своё место. По мнению Витольда именно так должны были держать себя благородные члены монархического совета при общении с лицедеями (к коим, без всякого сомнения, относился и новый знакомец).
Хозяйка квартиры слегка опешила от такой скупости выражения чувств, но стоически продолжила.
- И на последок, дорогой наш Эрнест Фридерикович, позвольте представить вам самого молодого нашего друга, Леонида Егоровича Штоса. Я представляю его последним, но исключительно по молодости его лет, а никак не по степени нашего к нему уважения. Леонид очень одарённый юноша, занимает видную должность в НИИ, отлично рисует и является мужем нашей несравненной Верочки.
Эммануил, красней от унижения и волнения, вышел вперёд и протянул руку для пожатия.
- Эммануил Штос, - Начал он нарочито басом, но в начале фамилии лажанул, сделал «петуха», и невольно с баса перешёл на фальцет.
Все заулыбались. Эммануил покраснел ещё больше.
Но внимание мэтра уже было направлено не на протянутую Эммануилом для пожатия руку, а совсем в иное место. За спиной Эммануила что-то происходило.
Верочка, верная жена своего мужа, как бы что-то ища, низко наклонилась над столом, и Эрнест Фридерикович вновь был удостоен чести заглянуть за девичий корсет.
- Да, да, очень приятно, - Скороговоркой произнёс он, не глядя на Эммануила.
А Верочка всё искала и искала…

Глава 4. Искусство массам!

Как ни старались присутствующие поддерживать за столом светский порядок, как ни пыжились, пытаясь воскресить в памяти прочитанное ими ранее описание светских манер, однако ничего из этого не вышло. Голодное несколько часовое ожидание (напомню, что некоторые заранее пришли голодными, в надежде на дармовые деликатесы) ни грамма не способствовало поддержанию какого-либо светского порядка за столом.
Напрасно Аделаида Карловна переживала из за остывших блюд. Эта компания смолола всё за обе щеки и не поморщилась.
Однако, настала пора и произнести тост за гостя. Аделаида Карловна удалилась на кухню, и вернулась с запотевшим флаконом дорогого коньяка Реме Мартин Луи 13. Её приход был встречен бурными аплодисментами.
Хозяйка красивым жестом откупорила бутылку, и по квартире потёк аромат коллекционного напитка… Что-то среднее, между раздавленным клопом и жжёной резиной.
Хвостов принюхался. Уж он то отлично знал, как должен пахнуть коньяк, а как не должен…
- Ох тыж, - Подумал он, - Вот ведь незадача…
А Аделаида уже разливала содержимое по коньячным рюмкам. Вучук тоскливо смотрел на маленькую тару и мысленно предлагал Аде не тянуть, а сразу плескануть в стакан.
Но Аделаида Карловна не могла слышать мысли своих гостей, однако этот запах и её насторожил.
- Господа, - Жеманно возвышенно начала свою речь Аделаида, - Разрешите мне поднять этот бокал за нашего дорогого гостя. За человека, чей гений помогает нам выжить в это не лёгкое время. Чьи фильмы дарят нам счастье, покой и умиротворение! Господа, за Эрнеста Фридериковича!
- УРРА!!!
Воскликнули все и вылили в себя содержимое рюмок.
Первым неладное почувствовал Хвостов. Точнее, он ожидал примерно такого эффекта, по этому заранее был к нему готов. То, что было налито в рюмку и выпито, меньше всего напоминало элитный коньяк.
- Ох, Аслаша, подвёл ты меня! Ну ж я тебя…
Однако нужно было как-то маскировать ситуацию. По этому Хвостов притворно закатил глаза. Почмокал губами и полушёпотом произнёс:
- Божественно!...
Аделаида Карловна принюхалась к содержимому рюмки, её лицо непроизвольно сморщилось. Но она тут же взяла себя в руки, с отвращением сделала вид, что пригубила содержимое. Потом поставила полную рюмку на стол, блаженно улыбнулась и сказала:
- Просто нектар. Теперь я понимаю, почему коньяк надо пить маааленькими глоточками.
Дальше началась цепная реакция.
Никогда не пившие элитных коньяков, и не знавшие каковы они на вкус, Эммануил и Вера, видя реакцию мэтров, сделали вывод, что всё так и должно быть.
Витольд, пивший дорогие коньяки, но не желающий опозориться в глазах публики, тоже похвалил изысканный напиток и добавил, что до революции в России тоже умели делать приличные напитки, но проклятая совдепия всё погубила.
Вучук и князь Чавчавадзев ничего не думали, а просто вылили в себя пойло. Им приходилось пить и более странные на вкус жидкости.
Эва печальная же была очень удивлена. Вкус марочного коньяка точь в точь совпадал с тем дагестанским коньяком, который она иногда для вдохновения, приобретала в гастрономе около дома.
А вот Загоськин-Романов………
В этом месте надо сделать не большое отступление. Как вы помните, Парфюкову просто однажды повезло. Волею случая он смог подняться по лестнице жизни. Он снимал дрянные фильмы, но механизм коммерции раскручивал их до масштабов шедевров. Он практически не разбирался в отечественной истории. Он понятия не имел, кто правил раньше: Пётр 3 или Екатерина 2. Однако волна общественного мнения, питаемая деньгами спонсоров, возвысила Парфюклва до светоча современного духовного возрождения.
Но при всём при этом, не смотря на липовые генеалогические древа со множеством графов и князей, в душе Ваня Парфюков оставался простым холопским сыном, с трепетом заглядывающий с низу вверх в глаза обладателям голубой крови. При виде графа или князя, Ваня терялся, как кухаркин сын, застигнутый барином в библиотеке. Парфюков крепился, надувал щёки, делал грозный вид. Но в душе он испытывал страх раба перед хозяином, истинным исполином духа, наделённым им по праву рождения, по божьему волеизъявлению.
Вот и сегодня. Придя в этот дом и оказавшись в окружении СТОЛЬКИХ божьих избранников, Парфюков не на шутку растерялся. Он не ожидал такого. Он был напуган и сбит с толку. По этому, когда в рюмке вместо коньяка оказался подкрашенный спирт с запахом палёной резины, Парфюклв, видя реакцию на напиток БЛАГОРОДНЫХ господ, так же сделал вид, что коньяк божественен, и одобрительно закивал головой.
Аделаида Карловна, видя реакцию гостя, изумилась. Неужели ему понравилось? Взяла рюмочку, пригубила. И с отвращение поставила обратно на стол. Нет, это совершенно невозможно пить! Ах, Альберт, опять скомбинировал!
Налили по второй. Выпили с таким же восторгом. Закусили.
Заметив, что гости более-менее насытились, и начали довольно отдуваться, Аделаида Карловна завела светскую беседу.
- Эрнест Фридерикович, голубчик, если это не секрет, поведайте нам, над каким произведением вы сейчас работаете?
Вот это тема Романову-Загоськину уже была близка. О своих планах он мог говорить долго и с удовольствием.
- Ну, Алевтина Карловна, какие ж могут быть секреты, когда об этом все журналы уже написали.
Всё общество мгновенно отставила в сторону рюмки и тарелки и, подобно первоклашкам на первом своём уроке, обратилось в слух.
- Будущий мой фильм будет называться «Последний бастион». Вкратце сюжет такой. Идёт страшный 1918 год. В имение князей Топольских приезжает личный адъютант императора, князь Непокалибимов. Не правда ли, очень удачная фамилия? Я сам придумал… Так вот, в имении граф знакомится с дочерью хозяина, прекрасной Ольгой. Знаете, на кастинге на эту роль пробовалось очень много девушек, но… Стать не та!
- Проклятые совдеповцы, весь генофонд перепортили! – Взвился в праведном гневе Витольд.
- Да-да. Так вот, представляете, еле нашёл. Роль Ольги будет играть несравненная Лейла Аслабаева.
- Оу! – Притворно восхитилась Аделаида, - Прекрасный выбор! Но она же вроде больше не снимается? Ходили разговоры, что она удачно вышла замуж и прекратила сниматься.
- Она развелась. И пожелала продолжить карьеру, чему я безмерно рад – Грустно ответил режиссёр.
- Так вот, господа, между молодыми пылкими сердцами пробегает искра любви и страсти. К сожалению по требованию проклятой цензуры нам пришлось вырезать несколько рейтинговых сцен, однако и того что осталось вполне достаточно, что бы передать весь фонтан их чувств.
- Аслабаева согласилась сниматься в откровенных сценах? – Удивилась Вера.
- Ну, голубушка, вы совершенно не знаете реалей киномира, - Покровительственно ответствовал режиссёр, - Зачем же ей, дочери такого уважаемого человека, матери двоих детей самой сниматься в обнажёнке? Ведь есть же дублёры!
Так вот, как я уже сказал, на дворе лето 1918 года. И так совпало, что в это время в имение прибыл отряд красных, с целью реквизировать имущество а хозяев вздёрнуть на воротах, изнасиловать и сослать в Соловки. Но Непокалибимов не может просто так сдаться. Он просто не имеет на это право! И он решает обороняться. Но перед этим Непокалибимов отправляет своего денщика за подмогой в Тобольск, к генералу Колчаку.
Тем временем красные пошли на штурм. Адъютант приказывает своему кучеру принести из коляски пулемёт, мобилизует дворовых, быстро учит их приёмам стрельбы из винтовки, и они отражают атаку! Сцена баталии получилась просто превосходно! Одной пиротехники килограммов двести заложили. Там есть такая трогательная сцена, когда красная пуля прямо в голову попадает кухарке, между прочим матери пятерых детей. И та умирая, наказывает своим детям отомстить за неё. Дети берут винтовки и на ровне со взрослыми стреляют в красных.
Вот. Когда не получилась первая атака, красные отходят в деревню и разграбляют её. Попутно взрывают церковь и вешают на кресте попа.
- Проклятые твари! – Не сдержался Эммануил.

Парфюков довольно заулыбался. Если простой рассказ приводит к такой реакции, то каково ж будет во время просмотра самого фильма?

- А дальше? – Нетерпеливо выпалила Эвелина.
- Дальше вот как. В реквизированной избе местного зажиточного кулака, которого только что живьём сожгли в конюшне, собирается совет красных комиссаров. Комиссар Кац, комиссар Бляйхман и представитель реввоенсовета Алексявичус. Они придумали коварный план: пустить перед собой мужиков и баб из деревни. Дать им в руки оглобли, типа винтовки. Защитники имения откроют по ним стрельбу и израсходуют патроны, которых у них осталось очень мало.
- Какое коварство! А дальше!?
- Дальше сцена меняется. Уже Тобольск. Туда прискакал израненный и оборванный денщик Непокалибимова. Его тут де проводят к Колчаку. Выслушав про нападение на имение, Колчак тут же отдаёт приказ седлать коней, хотя сам отлично понимает, что успеть и спасти князя Топольского и его семью с гостями, шансов очень мало. Но они скачут! Скачут, не обращая внимания на загнанных лошадей!
А тем временем в имении началась вторая атака. Как и планировалось, впереди красные погнали мирных селян, вооружённых оглоблями. Для этого заставили сломать все имеющиеся в деревни телеги и сани!
Защитники сперва не поняли что происходит, и открыли огонь из пулемёта и винтовок. По случаю у хозяина имения нашлась пушка и несколько снарядов. Видели бы вы, как самозабвенно Ольга, её матушка и старая няня заряжали, наводили и стреляли из пушки!
Несчастные крестьяне, попавшие меж двух огней, начали кричать: Браточки! Браточки, не стреляйте! Мы свои! Это коммунисты нас заставляют! Не стреляйте!
Защитники поняли что происходит и прекратили огонь. Они прекрасно поняли замысел красных, но не могли стрелять в несчастных, ни в чём не повинных единоверцев. И как только прекратился огонь, красные орды пошли на штурм. Я для этой сцены собрал массовку в полторы тысячи человек! Общие планы снимали с самолёта! Поразительная батальная сцена! Защитники вновь открывают огонь, но уже ничего сделать не могут. Красные валятся сотнями, но оставшиеся по трупам бегут в атаку. Есть там момент, когда комиссар Бляйхман стреляя в затылок струсившему солдату, ногой проламывает грудную клетку мёртвого красноармейца. И в этот момент рядом с ним происходит взрыв. Это Ольга выстрелила из пушки. Бляйхмана разносит на куски! Там такая потрясающая компьютерная графика! Такие спецэффекты!
Однако красным удаётся сломит сопротивление героев. В последний момент Непокалибимов стреляет себе в висок, из подаренного самим императором, револьвера. К тому времени возле пушки лежат два трупа. Няню и маменьку Ольги убили шальные пули. Сама Ольга, загоняет в ствол последний снаряд и подрывает себя и орудие!

В тишине комнаты явственно послышались всхлипы. Это чувственная Эвелина слишком живо представила себе эту сцену. Загоськин был доволен! Фильм обещает стать бомбой!

- А дальше? Дальше-то что? – Не унималась Аделаида Карловна.
- Дальше идут сцены расправы над защитниками имения. Папеньку несколько раз протыкают штыками. Слугу Прошку вешают на воротах, а жену его Паранью насилуют. Детей кухарки убивает сам Алексявичус, взяв за ноги и ударяя головой об стену. Потом Кац мочится на труп Непокалибимова, но в этот момент ему в голову попадает пуля. Мозги во все стороны! Это подоспели отряды Колчака! Но, к сожалению, они совсем немного опоздали! Завязывается скоротечный бой! Но это не с мирными жителями воевать! Красные быстро понимают, что их дело – табак, и сдаются.
Колчак строит пленных красных и предлагает им вступить в свою армию! Почти все соглашаются. В конце будет сцена расстрела Алексявичуса. Всё. Конец.

Общество взорвалось аплодисментами!
- Браво! Браво! Это шедеврально!
- Господа! Господа, давайте поднимем бокалы за новый шедевр!
- УРРА! УРРА мастеру!
- Браточки! Браточки, не стреляйте! Мы свои! – Сквозь слёзы бормотал Эммануил.
- Проклятые жидобольшевики! Вы нам за всё ответите! – С ненавистью выплюнул Вольдемар.
Тут слово взял уже изрядно пьяный князь Вучук. Его мотало из стороны в сторону, мутило, но он нашёл в себе силы и с чувством произнёс:
- Гспадааа… Даарагие мои гспадааа! Тока што пред нашим взором предстали белые русские воины - те, кто перед смертью с последним вздохом, шептал: «За Веру и Россию!» - итог всей жизни, последнее свидетельство, впечатывающий душу в вечность! Ик… Изрешеченные пулями красного «максима», они умирали в Свете и, умирая, успевали произнести слова, звоном.. нет… Эхом отвликка… отквлика… отквликающиеся в мире вечном - последнее сокровенное свидетельство воина, живот свой положившего за Россию. Ик…Тысячи десятков тысяч русских солдат, верных присяге, долгу и России, спят теперь в братских могилах до трубы архангела. Они - наши светлоглазые русские орлы, три года отбивавшие от красного рабства нашу родину – Россию, бившиеся за русский народ, за его свободу и душу, они стенают и взывают к нашей памяти, их подвиг стучит в сердца всех тех, кому небезразлично имя – Россия! Они - белогвардейцы, были последними представителями императорской нации, взявшимися за винтовку ради чести и свободы России. Ик.. Ой, не могу…Эээ… Сколько полегло их на поле брани безвестных святых воинов с запекшейся слезою в сердце, с серебряными ладанками на грудях, с крестами, как бы вмятыми в уже преображенную окровавленную плоть. На Родине их память предали поруганию и позору, но святые их могилы восхищены к небесам.
Все ошарашено слушали. От Кики такой речи никто не ожидал. А он продолжал, с упоением, с лирическим пусканием слезы, с перепадами интонаций…
- Настанет день и жизнь свою отдавшие за Родину и Веру воскреснут, и вместе с нами будут строить новую светлую жизнь. Им, положившим жизнь в основание новой России, чьими крестами, скорбями и жертвами она исходатайствована, будет дано право первыми воскреснуть из мертвых. На их честной крови взойдёт вновь православная Россия.
Хвостова передёрнуло. Он представил себе восстающих из могил мертвецов, которые ровным строем идут помогать строить новую Россию, и его замутило.
А Вучук продолжал. И он уже не декламировал, он выкрикивал:
- Их святой памяти, делу возрождения национальной России и посвящена наша работа, наша жизнь, наши деяния и дерзания! И поскольку мы - Русские и с нами Бог, нам остались только дерзость и решимость! Господа, я кончил!
Общество вторично взорвалось шквалом аплодисментов. А Вучук схватил бутылку и начал пить прямо из горла, минуя посредника в виде рюмки. Промочив горло, он протяжно срыгнул и завалился на пол.
- Господи, с ним всё в порядке?! – Забеспокоилась Эвелина.
- Не переживайте, голубушка. Он всегда так приёмы заканчивает.
- Милостивые государе, что-то мы в тоске сидим! А не станцевать ли нам?
- О, танцы! Танцы!
- Аделаида Карловна, голубушка. Где ваша музыка?
- Что поставить? Вертинского или Сердючку?
- Сердючку! Сердючку!

Моё сердце разбито,
Как хрустальная ваза.
Как хрустальная ваза,
В которую ты всё вставлял свой пиончик.
Вот ваза в осколках,
Какая досада.
И ты рядом с другой,
И тебе моя ваза не нада.

- Эрнест Фридерикович, ну пригласите же даму! Я вся горю!
- Ох, Верочка, ваши формы так прекрасны! Я обязательно сниму вас в моём фильме!
- А в каком?
- В самом лучшем! И я там снимусь в главной роли!
- А хахахаха!

- Нет, ну вы посмотрите, эта вертихвостка уже охмуряет Загоськина.
- Какое бесстыдство, при живом то муже!
- Да разве это муж? Сидит в стороне и плачет! Тряпка!
- Эээ, я би её тоже отодрал би!

- Аделаида Карловна, а нет ли ещё коньяка? Я просто не могу отойти от рассказа мэтра.
- Эммануил, голубчик, по моемы вам уже довольно. Вы и так слегка под шафе. Может произойти конфуз.

Гоп, гоп, гоп чида - гоп, а я спеваю!
Гоп, гоп, гоп чида - гоп, а я танцую!
Гоп, гоп, гоп чида - гоп Я весело спеваю!

- Ах, Эрнест. Ну что же ты делаешь? На нас же смотрят!
- Да никто не смотрит. Они все этим пьяницей заняты. Верочка, будь моею!

- Как же можно!? Россия гибнет! Тысячелетний дом Романовых затоптан в грязь, а мы тут веселимся! Надо что-то делать!
- Эммочка, голубчик, пойдёмте на кухню, я вам налью наливочки и вам сразу полегчает. А кто заперся в туалете?

А потом приехала милиция, и веселье окончилось…

[Jonny]

[Jonny]

а где же еще? :image102:

[тень]

Часть третья. С Первомаем!

1 эпизод

Альберт Карлович принимал у себя даму.
По этому поводу он был облачён не в любимый домашний халат и тапочки, а в строгий, но свободного покроя чёрный костюм.
Маленький столик был накрыт в гостиной (она же кабинет, она же библиотека, она же спальная комната). По случаю визита гостьи была откупорена бутылочка дорогого французского вина и открыта коробочка конфет «Птичье молоко».
Граф Хвостов был в ударе. Он беспрестанно шутил, каламбурил и рассказывал потешные анекдоты из жизни. Его гостья заливисто и звонко смеялась и поминутно парировала:
- Ах, граф, вы такой потешник, право слово…
- Эвочка, душа моя, рядом с вами любой старик чувствует себя молодым! Эх, сбросить бы мне годков эдак десять!...
Да-да, в гостях у господина Хвостова была поэтесса Эвелина Штейнбург. Цель для старого ловеласа, коим являлся Хвостов, не самая желанная. Но для тренировки и отработки навыков вполне подходящая…
- Ах, граф, вы меня уморили. Мне необходимо попудрить носик…
И Эва, слегка пошатываясь от принятого вина, пошла в направлении сортира.
Едва за поэтессой закрылась на щеколду дверь кабинета для размышлений, как тут же задребезжал дверной замок.
- О, Господи, - Обречённо подумала Эвелина, - Ну кто там ещё? Добро б если кто-то посторонний, или почту принесли... А если кто из наших, из общества? В каком конфузе я окажусь, если явлюсь к ним из этого вульгарного места!?
Тем временем Хвостов открыл дверь. К несчастью Эвочки на пороге стояла чета Штакетниковых.
- Ба! – Притворно обрадовался Хвостов, - Какие приятные гости! И так неожиданно!
- Да вот, шли от Аделаиды Карловны и решили завернуть к вам. Есть что обсудить.
Пояснила Вера Штакетникова (в девичестве Полесская).
Хвостов оценил ситуацию. Если эти двое сейчас рассядутся, то приятный вечер с Эвой летит к коту под хвост.
- Какая досад! Нет, ну надо же, какое принеприятнейшее стечение обстоятельств! А я как раз собирался уходить! Вот уже и костюм одел. Меня ждёт на ужин граф Хотецкий, камер-юнкер при нововоссозданном императорском дворе! Он только что вернулся из Штатов, где имел аудиенцию у наследника! Ай, ай, ай… Какая досада!
Вера, как бы невзначай заглянула за спину Хвостова, увидела сервированный на две персоны столик, початую бутылку вина, и всё правильно поняла…
- Как жалко, - печально произнесла она.,- Граф, но уделите нам пару минут.
- Да-да, Верочка, конечно же… Две минуты для вас я всегда найду!
- Альберт Карлович, мы только что беседовали с Аделаидой Карловной, и она предложила выехать всем нам на природу. Отдохнуть, развеяться…
Восседающая на фаянсовом унитазе Эва радостно заулыбалась. Она очень любила всевозможные пикники, праздники, балы, литературные вечера, приёмы в Доме литераторов, и прочие места, где бывает много спиртного и мужского внимания.
- Прекрасная идея! Тем более, что погоды сейчас стоят изумительные. Весна какая ранняя! И на какое число планируется выход на природу?
- Вот тут мы не определились. Решили переговорить с вами, как вам будет удобнее…
- Верочка, Эммануил, друзья мои, вы знаете, мне пришла в голову хорошая идея. Буквально третьего дня тому назад, у меня в гостях был Вольдемар, и он приглашал принять участие в благотворительном пикнике, который организует монархический совет и… эээ… как же их… То ли «московский белый полк спасителей Руси», то ли «московская белая дикая дивизия воскресителей России»… что-то в этом духе… Одним словом, молодёжное крыло монархического совета. Может быть нам объединить, так сказать, усилия?
- Простите, Альберт Карлович, а что понимается под благотворительным?
- Верочка, душа моя, не волнуйтесь понапрасну… Сейчас очень модно ко всевозможным мероприятиям приставлять слово благотворительный, меценатский, и так далее. На деле же это означает, что каждый приходит со своими закусками, только и всего.
- А, ну тогда это вполне допустимо! А когда планируется этот пикник?
- На первое мая. Так сказать, в пику красному шоу… Это молодёжь их придумала.
- Так это замечательно, - Воскликнул Эммануил, - Это же великолепно!
Вера строго на него посмотрела.
- Эмма, помолчи.
И обращаясь к Хвостову:
- А где планируется сбор?
- Ники предложил в имении графа Химкина?
- Где???
- Верочка, я говорю про Химкинский лес. Просто Ники свёл дружбу с неким субъектом, который назвался графом Химкиным, и утверждает, что Химкинский лес – это его вотчина.
Все весело засмеялись.
Но тут Вера несколько подпортила.
- Альберт Карлович, только я вас умоляю… Личная просьба… Не говорите об этом мероприятии Вучуку. Ну, право слово, хочется хотя бы раз отдохнуть культурно, а после пикника поехать домой, а не в милицейский участок в качестве понятого или свидетеля…
Хвостов замялся. Он прекрасно знал, что Эва в туалете всё прекрасно слышит, по этому ответил с изяществом дипломата.
- Верочка, в последнее время у меня нет никакой связи с Кики. Его телефон молчит, а сам он в гости не заходит. Совсем забыл стрика…
- Ну, полно те, граф, какой вы старик! – Вера обворожительно улыбнулась Хвостову, - Но раз уж речь зашла о стариках, может быть и эту чумную поэтессу проигнорируем?
Хвостов, стараясь заглушить слова Веры, зашёлся в безудержном кашле. Но это не помогло. Эвелина всё прекрасно слышала!
- Чумная поэтесса!? – Мысленно негодовала Эвелина, - Не, вы слышали? Чумная поэтесса?! Да что она о себе возомнила, мочалка безродная! Шлюха подзаборная! Бездарность, только и умеющая что попой крутить да декольте светить!
Эва затряслась от справедливого гнева. Что бы успокоиться. Она вынула из сумочки сигареты, зажигалку и прикурила.
- Шалашовка старая, - Продолжала мысленно кипеть Эва, - Дунька деревенская. Думает я не знаю откуда она родом? Я всё знаю!
Эва нервно курила, делая глубокие затяжки.
- Что с вами, Альберт? Вы не больны?
- Нет, нет, Верочка, просто поперхнулся…
- Ну, слава Богу… А впрочем, знаете, что я подумала?
Тут Вера замолчала и принюхалась. Явственно пахло дымом дешёвых сигарет.
- Что же вы подумали? – Нервно переспросил Хвостов.
- Я думаю, пусть Эва будет. Должен же нас кто-то развлекать?
- Я с вами совершенно согласен! Конечно же Эвелину, нашу дорогую Эвочку, просто обязательно надо позвать! – Скороговоркой выпалил Хвостов.
- РАЗВЛЕКАААТЬ!???!!, - Эва от гнева побелела, и пошла красными пятнами, - Развлекать эту клушу!?? Да за кого она меня принимает?!? Эта старая перечница! За клоуна? Да я вообще не пойду с ними, раз она ко мне так относимся! Или нет! Я пойду! Пойду на зло этой дешёвой шлюхе! И не одна пойду, а прихвачу с собой Кики, раз он тебе так не нравится! Мы придём, но вы от меня не услышите ни строчки! Или нет! Нет! Наоборот! Я прочту вам свои самые лучшие стихи! Я их напишу специально к этому сборищу! И кину в лицо этой твари!
И Эвелина запыхтела второй сигаретой.
- Ну, Альберт Карлович, раз мы обо всём договорились, то разрешите откланяться.
- Доброго пути, друзья… Извините, что так получилось, но, право слово, сегодня не могу располагать ни собой ни своим временем.
Выкрикнул вдогонку уходящей парочке Хвостов, и быстро захлопнул дверь.


Вера и Эммануил вышли на улицу.
- Повезло графу, - Мечтательно протянул Эмма, - С такими людьми общается. С самим камер-юнкером!
- Моня, какой камер-юнкер? Ты что, дурак? Этот старый кобель сучку приволок, а мы им помешали. Вот он и ляпнул первое, что на ум пришло…
- Вера, как можно! Граф уважаемый человек, он не станет врать!
Но Вера его не слышала…
- Ты знаешь, по моему он Эвку обрабатывал?
- Эвелину? Но почему?
- А ты не почувствовал запах табачного дыма? Причём самых паршивых сигарет, как будто кто-то солому жжёт??
- Я подумал мне показалось. Или из жильцов кто-то на площадку вышел покурить…
- Неет, это не жильцы. Крили явно в квартире, на лестничной площадке почти не пахло.
- Но с чего ты взяла, что это была именно Эвелина? И где же она пряталась?
- Где-где, в туалете, разумеется. Где же ей ещё быть? Там и свет был включен. Я ещё подумала, что ж это Хвостов электричество понапрасну жжёт? Он ведь у нас такой …эээ… Экономный…
- Но почему именно Эвелина???
- Моня, ты дурак. Ты совершенно не умеешь наблюдать и делать выводы. Я же тебе говорю, пахло дешёвыми сигаретами. Как раз такими, какие Эвка курит.
- Верочка, ты не права! Эвелина курит не дешёвые сигареты. Я сам видел, что она курит «треасурер», а они считаются элитными!
- Господи, Моня! Да это просто коробка у неё от «треасурер». Может ей её подарили, а может нашла на каком - нибудь своём литературном сходняке. И теперь всовывает в неё дешёвку, а выдаёт за высокий класс. Ты присмотрись, коробочка уже вся потёрлась. Кое где даже краска сошла…
- Это невероятно…
- Да и в пепельнице сколько раз видела её замусоленные, залепленные дешёвой помадой, бычки. Ладно, раз у старика посидеть не удалось, ещё успею к косметологу.
- Верочка, ну к какому косметологу? Зачем эти бессмысленные траты? У нас и так мало денег!
- Эмма, ша! Не гунди. У меня и так проблем и без тебя хватает! Шёл бы к папаше работать, получал бы нормальные деньги! Мне уже стыдно перед девчонками, я в обносках практически хожу!
- Я ещё раз прошу, не называй меня этим вульгарным именем!
- Эмма, ты дурак? Я же тебе говорю, не гунди, и так голова болит! Лучше думай, как мы в Химки добираться будем? Я на метро туда не поеду.
- Метро есть только до Речного вокзала. Дальше надо на автобусах…
- Тем более!
- Можно у отца машину попросить..
- Вот и действуй! Кстати, почему он нам ещё никак не подарит? Нам бы машина очень пригодилась бы…


Как только за гостями закрылась дверь, из сортира, в клубах едкого табачного дыма, вылетела рассерженная фурия!
- Альберт, ты слышал?! Ты слышал, что эта тварь про меня говорила!!???
- «…Вы прекрасны в гневе…» это не про неё, - Отрешённо подумал Хвостов.
- Эвелина, душа моя, успокойтесь! Это она не вас имела ввиду!
- Ха! Не меня! Я точно знаю. Кого эта шлюха имела! Эта кошка драная. Дунька деревенская, бездарность безродная!!!
- Вот тут вы погорячились, Эва. Вера происходит из рода Трубецких.
- Лож!
Эвелина, подобно Зевсу, метала молнии и испепеляла всё живое.
- Это наглая, бесстыдная ложь! Эта шлюха примазалась к знаменитой фамилии, что бы втереться в благородное общество, а сама как была деревенской девкой, так ей и осталась! Вы думаете она из благородной семьи? Ха! Нет, нет и нет! Я знаю кто она! Моя хорошая подруга училась с ней на курсах продавщиц!
- Продавщиц??
- ИМЕННО! Вы думаете она коренная москвичка? Как бы не так! Она родом из глухой деревни, где - то под Тамбовом или Тулой! Дура деревенская, восемь классов образования, приехала в столицу поступать! И НЕ-ПОС-ТУ-ПИИИ-ЛА!!! А домой ехать стыдно – куры и утки засмеют. Вот и осталась в Москве, как будто нам своих шалав мало! Мне всё рассказали. Она одно время даже по саунам работала.
- Невероятно!
- Именно! А вы думали она белая и пушистая??? Работала – работала! И продавщицей работала на рынке. У Вачика работала. Уж не знаю, что у них там и как, но это он её в наше общество приволок. А она, тварь безродная, быстро смекнула что к чему. Приписала себе родню и быстренько этого размазню охмурила. Ну скажите, разве они пара?
- Эээ, действительно. Несколько не подходящий союз.
- Ну, и я о том же говорю. Шлюха сисястая, на квартиру позарилась, на папины денежки. А этот слизняк на сиськи да на липовых родственников только смотрит.
Эвелина выпустила пар, слегка успокоилась и села в кресло. Её лицо пылало огнём, а руки машинально что-то сжимали.
Но тут она вспомнила о своей запланированной поэтической мести, и вскочила что бы ути.
- Ох, граф, не срочно надо бежать! Мы с вами ещё обязательно посидим, но чуть позже…

- Конечно посидим, - Ворчал Хвостов, закрывая за дверь за упорхнувшей поэтессой.
- Действительно. Какое уж тут развлечение.. Ну, Вера… Я конечно догадывался, что у неё что-то не сходится… Но чтоб по саунам… Нет, это врядли… работницы саун продавщицами на рынке не работают… Нет, это врядли, тут Эвка погорячилась… Хотя, помнится, её в наш круг действительно Чавчавадзев привёл… Лет восемь назад… Или девять…


Где-то в небесах мелодичными трелями бренчала арфа. Эвелина порхала в облаках прекрасных рифм и строк. Ах, какая жаль, что их нельзя поймать и записать. Нужно обязательно положить в сумочку блокнот и ручку, в тысячный раз наказала сама себе Эвелина.
Она шла по парковой аллее. Нет. Не шла, она плыла в тёплых струях чудесного апрельского дня! Ах, каким бы прелестным мог быть этот день, если бы не эта тварь! Тут Эва брезгливо поморщилась. Но сразу же улыбнулась. Да, она придумала изумительную месть. Она напишет стих о девочке, которая приехала из деревни в Москву и стала работать проституткой! Ещё бы коньячку купить, для того, чтобы поблагодарить свою музу. Только маленькую бутылочку! А впрочем, на дорогую всё равно денег нет!
Эва свернула с аллеи, прошла пустыми боковыми дорожками, пролезла через дырку в заборе. Она знала эту дорогу с детства. Не раз пряталась в этих кустах от драчливых мальчишек.
Вот и гастроном
И, о чудо! Возле пивного ларька стоит, и со счастливым видом, сдувает с кружки пену сам князь Вучук Лев Викторович.
Эва бросилась к нему.
- Кики, мне так много надо тебе рассказать!
Вучук с недовольным видом прервал процесс сдувания пены, и посмотрел на кричащую. Не то, чтоб он был не рад Эвелине. Просто место и момент выбраны крайне неудачно.
- Эвка, привет. Что ты так орёшь? Пиво будешь?
- Фи, Кики, как это вульгарно, предлагать даме разбавленное пиво. Мы только что с Альбертом Карловичем баловались красненьким Шато сен-флорен.
- Ну и прекрасно, что не будешь. А то у меня только на одну кружку нашлось. Так чего кричишь?
- Кики, ты представляешь, когда я была у Альберта, туда завалились эти Штакетниковы. Шлюха со своим подкаблучником.
- Ого, как ты их приласкала…
- Они того стоят. Ты представляешь, что они задумали со старой клушей Карловной? Они хотят организовать пикник!
- Ну, прекрасно! И чего ты так кричала?
- Так пока я пудрила носик, эта кошка драная предложила тебя не приглашать! Дескать, ты пьяница и дебошир! Представляешь?
- Оу. – Вучук отставил кружку в сторону и сосредоточился на собеседнице, - И что на это ответил хвост?
- Он сказал, что ты давно ему не звонил.
- И всё?
- И всё!
- Ну так это же замечательно! А где сходка будет?
- В Химкинском лесу. А что здесь замечательного, Кики?
- Как что? Меня же не пригласили, а значит я знать ничего не знаю. Вот представь, сидят они, бутылки откупорили… А тут я по лесу прогуливаюсь. Здравствуйте, господа, чудный денёк сегодня, не правда ли? А что вы здесь делаете? И почему меня не пригласили? Вот пригласили бы, я бы пришёл не с пустыми руками. А так, при мне только стакан. Наливайте штрафную!
И Вучук радостно загоготал.
- Ну тебя, Кики, ты только о выпивке думаешь!
- Не только, - Озороно прищурился Вучук, - Я ещё и о дамах думаю.
И он хлопнул Эвелину чуть по ниже спины. Там привычно вскрикнула. Вучук опять заржал.
- Фу, Кики, где твои манеры?
- Мои монеры всегда при мне. Так когда ты говоришь это мероприятие намечено?
- На первое мая.
- Ого! Господа вольтанулись, комуняковский праздник отмечать?
- Да это они не отмечать. Это они как бы вопреки… Там какая-то молодёжь из монархистов будет…
- Ну, значит и водка будет.
- Ох, ты всё о своём. Ладно. Пойду я. Хлеба надо купить. Дома ни капли хлеба.
И Эвелина быстренько скрылась во чреве гастронома.
В вино - водочном отделе она быстро нашла то, что искала. Потом долго стояла возле дверей, дожидаясь момента, пока отвернётся Вучук. Как только тот повернулся ко входу спиной, Эва прошмыгнула в дверь и короткой дорогой понеслась домой.
Писать! Писать! Писать!

[Jonny]

[тень]

2 Эпизод.


Утро первого мая выдалось пасмурным. Как сказал бы Никки, само небо печалится в этот сатанинский праздник.

Но Никки сейчас думал совершенно о другом. Что-то барахлило в машине, она не желала заводиться. И это могло сильно нарушить планы.


Не смотря на выходной день, Вучук проснулся довольно рано. Он умылся. Причесался, почистил зубы. Одел костюм (ещё довольно свежий на вид) и выдвинулся в сторону метро. Дорога до места сборов дальняя, ехать долго…


Аделаида Карловна суетливо перемещалась по своей кухоньке, собирая в большую корзину для пикников, необходимые вещи и продукты. Она положила завёрнутую в фольгу варёную курочку, несколько огурчиков, несколько сваренных ещё с вечера яичек. Туда же отправились фарфоровые тарелки, вилки и хрустальные бокалы. Всего по два предмета. Ей, и Хвостову. Поверх всего лёг сложенный плед. Не сидеть же на голой траве.
Закончив сборы, Аделаида Карловна присела в своё любимое кресло, и попивая бодрящий крепкий кофе, принялась ждать Хвостова.


У Альберта Карловича было прекрасное настроение. Давненько он не выбирался на природу. Созвонившись с вечера с Адой, они условились, что она возьмёт закуски и посуду, а на Хвостове фрукты, вино и машина. Бутылка вина (довольно приличного) уже лежала в пакете. Там же имели место быть четыре яблока, три апельсина и бабаевская шоколадка.
- Возьмём большущий ананас, и две бутылочки для нас…
Весело мурлыкал под нос Хвостов, заводя двигатель старенькой девятки.


Знали бы вы, каких трудов стоило Эммануилу выпросить машину у отца! Только кто это оценит? Вера вместо ласковых слов опять устроила нытьё по поводу того, что если б Моня был мужиком, то у них давно бы уже была своя машина. Или если бы Моня был полумужиком, то настоял бы на том, чтоб его отец подарил нам хотя бы эту развалюху. Но Моня тряпка! По этому и клянчит у папаши тачку, как сопливый пацан деньги на мороженое.
Короче утро было полностью испорчено. Впрочем, когда оно было лучше?
Они выехали заранее. Так как по праздникам в Москве пробки, а из Мони водитель как из гуся баянист. На дорогу смотри, придурок! Ну куда ты прёшь!? Ты слепой, не видишь, что тебя обгоняют?! Останови, в маркет зайти надо. Ну, где ты остановил? Что значит, там нельзя?! Все же стоят! Одному тебе нельзя! Теперь сам пакеты потащишь! Моня, не гунди!


В эти минуты лирическая поэтесса Эвелина Печальная ещё сладко спала в своей мягкой постели. Спала одетой. Как вчера пришла, так и легла. На банкете в Доме литераторов было так весело, такой фуршет! Ах!...
Впрочем, проспать она не боялась. Милый шалун Вачик обещал заехать ровно в десять и увезти её в райские кущи Химкинского леса!


На удивление машин на выезде было мало. Всего два раза минут по десять в пробке постояли. Настроение Хвостова было по прежнему приподнятым. На заднем сиденье позвякивали тарелки и перекатывалась бутылка. Рядом с Хвостовым кимарила Аделаида. От неё пахло кофеем, духами и, почему-то, ликёром.
На очередном светофоре кто-то приветственно засигналил, но Хвостов решил сделать вид, что не услышал. Мало ли кто там может сигналить… Может быть это даже не ему.


Сев в вагон метро, Вучук сразу же заснул и проснулся только на «Морском вокзале». Он чудесно вздремнул, но во рту появился странный привкус. Его следовало немедленно устранить, что и было проделано возле первой же торговой палатки. Пиво было дрянное, но дешёвое. Стоило взять с собой пару бутылочек. Дорога ещё не близкая.


- Господи, ну за что мне такое наказание? Ты мне по гроб жизни должен быть обязан, что я тебя, слизняка такого, вообще подобрала! Ни в жизни, ни в постели, нигде не годен! Ну как ты мог проскочить поворот?!
- Вера, я требую уважения!
- Требует он! Поглядите на него! Уважения ему!
- Как я могу найти нужный поворот, если карта у тебя?
- Да ты ничего не можешь! Не мужик, а чемодан без ручки! Тащу тебя на своей шее! Что молчишь? И сказать нечего? Даже в этом ты тряпка. Полный ноль!
- Вера!
- Что Вера!? Что Вера!? Я тридцать лет Вера! Господи, за что мне это???


- Проклятая совдепия! Рабы им заводов понастроили, рабы металл добыли, а они даже толком ничего сделать не смогли! Даже по украденным чертежам машины делать не научились! Что ж тебе, сволочи, надо? Может масло поменять? Третий месяц всё собираюсь... Да ну, нафик! Некогда. И так из за неё опаздываю. Сегодня проеду, а завтра в сервис отволоку. Скотина совдеповская!


3 Эпизод.


Свежий воздух, первые яркие и красивые бабочки, переливистые трели пташек… Аделаида Карловна вдыхала полной грудью лесной эфир… Она была счастлива! Ах, какая изумительная идея – выбраться на природу!
Хвостов неспешно, по деловому обустраивал место пикника. Он очистил кусок земли от веток, шишек и прочего мусора, а затем расстелил плед Аделаиды.
- Сельвупле, мадам! Как говорят французы, садиться подано!
Аделаида громко засмеялась. Птицы испуганно замерли. Насекомые перестали жужжать и затаились в траве.
Вообще давно подмечено, что у животных, птиц, насекомых, очень развито чувство предвидения опасности. Вот и теперь, старый дятел, меланхолично долбивший сосну настороженно прислушался, и решил улететь с этой поляны от греха подальше… Мало ли что…
Чуть поодаль от основной компании, возился в моторе своей машины Эммануил. Рядом стояла Верочка и вычитывала.
- Ты, Эмма, дебил. Ты вообще ни на что не годен. Ты хоть понимаешь, что здесь и как? Зачем ты в мотор полез? Если ты её не починишь, на чём мы домой поедем? Как хочешь, но я с тобой в лесу ночевать не собираюсь!
Эммануилу было тоскливо. Он действительно не разбирался в устройстве автомобиля. А внутрь он полез исключительно для поднятия собственной самооценки. Починить он ничего не сможет, но не показывать же это любимой женщине? Как только Вера угомониться, нужно будет проконсультироваться с Хвостовым.
- Друзья мои, зачем вы ссоритесь в такой прекрасный день? Кстати, есть у кого-нибудь телефон Никки? Позвоните ему. Право же, опаздывать это моветон.
- Может быть пока никого нет, организуем по маленькой? За встречу! – Предложил граф Хвостов.
- Мудро, граф! – Поддержала его Вера, - А то потом эта детвора прибежит, тишине конец.
- Вы кого имеете ввиду?
- Да Литькиных монархистов. Кстати, возможно он из за них и опаздывает. Моня, неси пакеты!
Эммануил, ворча в пол голоса про отсутствие уважения, начал доставать из машины пластиковые пакеты.
Тем временем Карловна порхала по ещё не затоптанной поляне, и собирала цветы. За ней, с лёгкой долей презрения, наблюдала Вера.
- Альберт. Найди пожалуйста какую-нибудь вазу! Я хочу украсить наш стол букетом полевых цветов!
- Адочка, полевые цветы растут в поле. А это скорее лесной букет.
Эммануил доставал из пакета старое диванное покрывало. Покрывало было большое, а пакет узкий. Как ни старался Эмма, но пакет лопнул.
- Боже, ну почему ты такой безрукий, Моня? Вот как мы его назад повезём?
- В другом пакете. Из под еды. Они освободятся, туда и засунем.
Эммануил расстелил покрывало. Естественно, предварительно убрать ветки, как это сделал Хвостов, Эммануилу и в голову не пришло. Разумеется Вера, плюхнувшись на покрывало, тут же попой наткнулась на острый сучок.
Она взвизгнула, вскочила, и растирая ягодицу принялась орать на своего мужа. Тот поспешно ретировался в сторону машины и там притаился.
- Идиот дурной! Придурок безрукий! Деревенщина неотёсанная!
- Вера, я бы попросил не касаться моего происхождения!..
- Да знаю я про твое происхождение, сын столяра и плотника!
Хвостов и Аделаида Карловна с удовольствием наблюдали за этой семейной сценой.
Но конфликт затягивался, грозя перерасти в затяжной. Положение спас Хвостов.
- Друзья, мы собирались выпить. Верочка, душа мой, давайте выпьем за ваше здоровье! Адочка, доставай бокалы. Эммануил, друг мой, идите к нам!
Ворча и притворно ойкая от боли, Вера принялась потрошить свои пакеты. На сет появились два пластиковых стаканчика и бутылка Абрау Дюрсо.
- Моня, открой шампанское, обезьяна безрукая.
- Вера!...
- Ша!... Делай что говорю. Об остальном дома поговорим.
Стоит ли упоминать, что в процессе открывания шампанского, переволновавшийся Эммануил, пролил пеной на землю половину бутылки? Да. Сегодня был не его день.

Минут через пятнадцать лес огласили рычащие и скрежещущие звуки. По дороге ехала, поминутно выстреливая парами отработанного топлива, старое корыто, которое Ники гордо именовал автомобилем.
Транспорт, загруженный под завязку, медленно и тяжело взбирался на не особо крутые горки, и с видимым облегчением, скатывался в низины.
Но вот Ники и компания доехали до места сборов. Машина остановилась, на последок огласив лес жалобным скрипом, в котором явственно слышалось: Когда ж я сдохну!?
Из машины, вывалился Литькин и ещё трое незнакомых мужчин. На ходу разминая затекшие плечи. Ники направился в сторону сидящих. Прибывшие с ним скучковались в сторонке, и с напряжением посматривали в сторону отдыхающих благородных господ.
- Милостивые дамы и господ.. эээ… Граф. Прошу вас извинить нас за опоздание. Этот выкидыш совдепосвкого автопрома никак не желал заводиться. Потом пришлось заехать за господами монархистами. В общем, приношу свои извинения.
- Ну что вы, князь, вы нисколечко не опоздали. Мы только-только пришли. Не познакомите ли нас с вашими спутниками?
- О, Аделаида Карловна, прошу простить мою бестактность. Господа. Что вы там стоите? Идите сюда.
Кучка юнцов нерешительно подошла.
- Знакомьтесь, господа. Как я и обещал, я представлю вас благородному обществу нашего города. Позвольте отрекомендовать, Аделаида Карловна Збруйская. Писательница и душа светского общества. А это Вера Николаевна Полесская. Урождённая Трубецкая. Вот это граф Хвостов. И на конец Эммануил Штос.
А это, дамы и господа, яркие представители современной молодёжи, неутомимые борцы за возрождение былого величия России, активисты всенародного всероссийского общества Всемосковской Белой Дивизии спасителей России! Это вот Роман Дюмченков, пресс-секретарь дивизии. Вот это Борис Главов, активист движения. А Это Витольд Рюриков, заместитель председателя-полковника дивизии.
Вышеперечисленные господа. При упоминании их имён, чинно делали шаг вперёд и отвешивали поклон.
Общество с одобрением взирало на молодую смену.
Хвостов прикидывал, какую выгоду можно поиметь с этих детишек.
Карловна восхищалась: Ах, они так молоды и уже все в борьбе!
Вера озабоченно думала: Мелковаты. Слишком молодые. И замутить-то толком нескем.
А Эммануил с интересом рассматривал камуфляжную форму прибывших, и множество нашитых на неё ярких шевронов.

- Ах, мои юные друзья, присоединяйтесь к нам. Мы как раз начали на стол накрывать.

Началась суета. Ники отдавал команды, Витольд их подхватывал и передавал остальным юномонархистам.
Те забегали по поляне, собирая сушняк на костёр.
- Так, Витольд, нужны нормальные дрова. Пусть ребята принесут, а мы пока перетащим пакеты.
Пакеты. Пакетики. Сумки. Шелест бумаги. На полянке образовалась горка из пактов с чипсами, сушёной рыбой, сухариками. Зазвякало бутылочное стекло.
Витольд, согнувшись в три погибели, пытался распалить костёр. Наваленные горой ветки разгораться отказывались.
- Денис, бензину бы плеснуть. Дрова сырые, не горят.
В это время из лесу выскочил запыхавшийся Борис. Он был без дров. Но с важной новостью.
- Господа! Не далеко от нас расположилась красная комса!
- Простите, кто расположился? – Не понял Хвостов.
- Комсомольцы!
- Комсомольцы? И что?
- Как что? Эта чернь испортит нам отдых!
- Чем же они его испортят?
- Да уж известно чем. Напьются и начнут орать свои лозунги и похабные песни.
Тем временем, на шум, подошёл Литькин.
- Что там стряслось?
- Комса на соседней поляне!
- Ты уверен?
- Да сто процентов! Я их футболки видел с Че Геварой и надписями.
- С какими надписями?
- Коси и забивай. Вот с какими.
- Вот, суки! И тут они! Опять нам отдых испортят!
- Господа, надо что-то делать!
- Друг мой, а что тут поделать? Пусть себе отдыхают. Они нас не трогают, мы их тоже…
- Да как же пусть!? Это же комса! Эээхх…
Главой махнул рукой и отошёл в сторону.
Все вернулись к прерванным занятиям.
Литькин подошёл к Аделаиде Карловне.
- Мадам, а что-то я не вижу Эвелину. Она не приедет?
- Ох, действительно… Альберт, ты Эвелине говорил про пикник?
- Да, говорил. Она должна была с Чавчавадзевым приехать.
- Что-то они запаздывают…
Тут Хвостов хлопнул себя по лбу.
- Вот я старый дурень! Мне Чавчавадзев вчера звонил, сказал что у него важные дела и он приехать не сможет!
- А как же Эвочка?
- Значит и Эвочки сегодня не будет.
- Вот и отлично, - Обрадовалась Вера, - Хоть одно торжество обойдётся без её пошлых стишков. Альберт Карлович, а Вучуку вы про мероприятие не говорили?
- Нет, Верочка, как вы и просили.
- Отлично! – Воскликнула Вера и направилась к разжигающим костёр юномонархистам, - мальчики, вам помочь?
Не дожидаясь ответа, она склонилась над тлеющими угольками и принялась дуть. При этом заворожённым активистам открылся отличный вид на Верину грудь.

Костёр дымил, потрескивая сухими сосновыми ветками. Общество хрустело сухариками, набулькивало жидкости по стаканчикам, шелестело пакетами, томно пригубляло, ухватисто вкидывало в рот, заедало, запивало, закусывало… Благородные господа отдыхали.
В какой-то момент, на ясное весеннее солнышко, набежала грозная, иссиня-свинцовая туча.
Ломая кусты, матерясь и отплёвываясь на поляну вывалился Вучук.
- Твою мать! – Душевно ругнулся он, вытряхивая из под рубашки какого-то жука.
- Бааа! Господааа! Какая неожиданная встреча! Кто бы мог подумать!? Какими судьбами? А я вот прогуливаюсь тут. Люблю, знаете ли, прогуляться по лесу в выходной день. Слышу, вроде знакомые голоса. Думаю: не может быть! Не может быть, что бы мои лучшие друзья выбрались в лес, а меня не позвали. Нет, думаю, они не могли так поступить! Но, на всякий случай. Решил взглянуть. А вдруг и вправду вы? И что же я вижу?
- Здравствуй, Кики, - Обречённым голосом поздоровался Хвостов, - Между прочим, я тебе несколько раз звонил. Но у тебя отключен телефон.
- Не отключен, а украли. Господа, меня обворовали! Вот ведь неприятность какая.
- Не украли, а пропил ты его, - Чуть слышно пробормотала погрустневшая Вера.
- Альберт Карлович, ну можно же было лично пригласить. Зашли бы в гости, росипили бы бутылочку коньячку, а?
- Я заходил – Тут же парировал Хвостов, - Но тебя не было дома.
- Так ещё раз зашёл бы…
- Лёва, мы выбрались стихийно, только вчера решили. Некогда было вторично заходить.
- Ну да Бог с ним, я не обидчивый. Ники, дружище, представь меня господам.
Пока поскучневший Литькин знакомил монархистов с князем Вучуком, Вера подсела к Хвостову и яростно зашептала ему в самое ухо.
- Князь, вы всё таки его пригласили!?
- Господь с вами, Верочка, клянусь! Ни единым словом!
- Значит это проделки поэтессы.
- Право же. Я понятия не имею.
- Её, её сучки, проделки. Ох, вот и испорчен отдых.
- Ну почему же испорчен? Может он сейчас уйдёт?
- Вы сами-то в это верите? Много у нас спиртного?
- Да нет. Мы почти допили вино. Разве что у молодых людей… Они изрядно водкой закупились.
- Альберт Карлович, у меня к вам просьба.
- Верочка, всё что угодно, но только не просите убить Вучука.
- Нет, Альберт, такого подвига я не потребую. Посмотрите пожалуйста, что с нашей машиной. На моего мужа совсем никакой надежды, а нам бы желательно уехать до появления милиции.
Хвостов заулыбался.
- Вы думаете до этого дойдёт?
- А чем сегодня отличается от прочих дней?
- Хорошо, Верочка, прямо сейчас и гляну. Скажите Эмме, чтоб ключи дал.

Познакомившиеся монархисты и Вучук пили за общее дело. Вучук толкал речь.
- Я считаю, что если вы сочувствуете простому народу, то как раз должны быть против красных. Они залили страну кровью, ими правили предатели России. Они насиловали женщин и убивали лучших людей России Офицеров, зажиточных крестьян, священников... что красные дали стране? Сказки о земле и свободе!
Юные борцы слушали старого борца. Восхищённо кивали головами, поддакивали и разливали по стаканчикам.
Выпили за веру, царя и отечество. Ответное слово взял Витольд Рюриков.
- Я конечно в те времена не жил, но читал и смотрел фильмы советского периода, где нам пудрили мозги, представляя белых какими то извергами. Почему все комуняки так против белых? Делят народ на каких то буржуев! Были же и середняки. Что им хорошего было от прихода красных? Ленин разве не предатель? Он заключил этот мир с Германией, хотя мы могли и быть победителями в этой войне, если бы не свергли царя. Какая свобода крестьян? А коллективизация? У крестьян же последнее забрали и согнали в колхоз, у них же ничего своего не осталось! Свобода? И что получил простой народ? Свободу слова? Да скажешь лишнее и собирайся на тот свет.
Из за выпитого, речь молодого человека была слегка невнятной, но очень пламенной. Все зааплодировали. Вучук потребовал выпить за правое дело, причём ему, как опоздавшему, нужно наливать штрафную!
Эммануил, прочувствовался моментом. Он вскочил, поднял вверх стаканчик с водкой.
- Господа! Красные уничтожили веру! Россия была православной а они разрушали церкви, убивали священников. Красные стерли Россию с карты мира. Они расстреляли царскую семью! Да только за это они не правы!!!! Кто не с ними тот против них и тех уничтожали жестоко. Народ просто был запуган вот и пошел с ними.
И этот эмоциональный всплеск был встречен одобрительными возгласами и аплодисментами.
Вера заскучала. Пикник плавно переростал в митинг. Нужно было срочно что-то делать.
- Моня, ты принёс ключи? Иди скорее, пока Альберт согласился тебе помочь.
- Ах, Верочка, оставь! Сейчас не до этого!
- Один в лесу ночевать будешь!
Эммануил вздохнул, и вопросительно посмотрел на Хвостова. Тот пожал плечами и начал вставать.
- Пойдёмте, голубчик, посмотрим, что с вашим транспортом не так.
- Моня, включи музыку. Мы танцевать хотим.
- Верочка, у меня аккомулятор слабый.
- Да у тебя всё слабое!
- Вера. Я требую уважения!
- Моня, ша!
Вучук, не дожидаясь приглашения, разливал водку.
- Верунчик, первый танец мой!
- Фи, князь, вы пьяны!
- Отрицаю! Я всего лишь пригубил со своими новыми соратниками. Разве это пьян? Видела б ты меня третьего дня! Вот тогда я действительно был пьян!
И Вучук весело загоготал.
Тем временем Эммануил включил магнитолу. По поляне поплыл надрывный голос Бичевской.

Для славы со Христом мы были созданы,
Никак нас враг чудовищный не съест.
Кололи нас серпом, звездили звёздами,
Но наше знамя есть и будет Крест.

Ведут нас ко Христу дороги узкие,
Мы знаем смерть, гонения и плен.
Мы – Русские, мы – Русские, мы – Русские,
Мы всё равно поднимемся с колен!
Мы – Русские, мы – Русские, мы – Русские,
Мы всё равно поднимемся с колен!

- Моня, и как по твоему мы будем под это танцевать?
- Вера. Это же Бичевская! И потом, мы не в клубе. Здесь благородное собрание, а не твои плебейские подруги!
- Да в моих подругах благородной крови больше, чем во всём твоём деревенском роду!
- Вера!
- Ша! Смени пластинку!

Клялись царю мы крестоцелованьем
Предательство легло на Русский род,
Рассеяны по миру мы изгнаньем,
Как бывший богоизбранный народ.

- Моня, я что сказала!?
Эммануил выключил магнитолу.
- А что ставить? Я в твоём плебействе не разбираюсь.
- Господи, да поставь первое что попадётся. Всё лучше, чем эти завывания!
Моня вытащил наугад какой-то диск.

Ты сегодня взрослее стала
И учебу ты прогуляла
Собрала всех своих подружек
Ну а как же я
Ведь день рожденье у тебя
Знаю ты меня не забудешь
Я приду меня зацелуешь
Но поцелуев твоих мне мало
Я хочу чтоб ты сказала

Вера вспорхнула на ноги, потянув за собой пресс-секретаря дивизии Романа Дюмченко.
- Ну же, давайте танцевать! Господа, давайте веселиться.

- Мда, это не Вертинский, - Прогудел из чрева машинных внутренностей Хвостов.
А Эммануил с грустью наблюдал, как его супруга, уподобившись бешенной козе, скачет по поляне, под жуткие плебейские стишки. Эту ли женщину он несколько лет назад так страстно любил? Её ли боготворил и готов был носить на руках?! Как время меняет людей.

Вучук обиделся. Ему предпочли какого-то молокососа, который и пить-то толком не умеет. Он налил себе ещё водки. Но пить одному не хотелось. Ближе всех оказался активист Борис Главов.
- Это… Как тебя… Боря… Давай накатим с горя. Ведь жизнь борьбе отдал… А тут такое неуважение… Я, видите ли, пьяаан! А кто сейчас трезв? Кто? Коммунисты споили страну! А кто был ваш Ленин? Карлик картавый, который не имел нормальной личной жизни. Вот и решил от нечего делать страну разрушить, отыграться на более успешных. Трезвенник хренов…. И какое право он имел править нашим государством? Я вас спрашиваю! Какое? Его выбирал кто-то? Солдатня, которых даже солдатами сложно назвать. То ли дело царь!
- А они на соседней поляне пьют… - Выдавил из себя Борис.
- Кто пьёт? – Не понял Вучук, - Царь?
- Нееее… Активист замотал перед своим носом пальцем, - Не цааарь… Царь святооой! Он на нееебеее… А на поляне комс… ох.. комсомольцы, вот!
- И ты молчал? Они рядом, а вы сидите и ничего не делаете? Как вы мооожете!?
- Йяа не мооолчу! Йяаа сразу всем это.. сказал, короче. А они говорят, и всё… И ничего, вот!

Забирай меня скорей
Увози за сто морей
И целуй меня везде
Восемнадцать мне уже

- Надо действовать! Надо бороться! Господа, кто со мной на красных?
Желающих не нашлось.
- Кто? Ну? Все трусят? Все празднуют труса! Тогда я один пойду! Я, князь Вучук, один пролетариев свергну!

И Вучук, не разбирая дороги, ломанул в кусты, ориентируясь только по примерному направлению, заданному вялым махом руки чуть живого от выпитого, активиста Бориса Главого.

- Началось, - Зло проговорила Вера, - Альберт карлович, как там наша машинка?
- Всё в порядке, Верочка. На ходу.
Ответил Хвостов, возвращаясь от машины к компании.
Тут его заприметил Витольд Рюриков.
- Князь, - обратился он к Хвостову, - Вы сидели за свои убеждения?
Альберт очень удивился такому вопросу, однако ответил честно.
- Сидел. И не раз.
- Я считаю, что если человек не сидел за свои принцыпы, то он не имеет права называться борцом!
- Позвольте, друг мой, какая оригинальная идея. А сами то вы мотали срок?
- Ещё нет. Но в данный момент я под следствием.
- Оу, под следствием? А разве сейчас у нас в стране сажают за взгляды?
- В нашей тоталитарной стране, где у руля находятся выходцы из тех, из прежних, так же опасно иметь своё мнение, как и раньше.
- И что же вам инкриминируют?
- Я посмел иметь своё собственное мнение на устройство нашего общества! – Гордо ответил Витольд.

Не большая ремарка. Витольд Рюриков, в миру Виктор Рюмкин, действительно находился под следствием. Но не за убеждения, которые следователя совершенно не волновали, а за торговлю наркотическими препаратами, кои Виктор сбывал развращённой молодёжи в ночных клубах. Хотя… Если принимать во внимание то, что Витольд считал, что в свободном обществе не должно быть НИКАКИХ запретов и ограничений (в том числе и на распространение и употребление наркотиков), то, хоть и с натяжкой, можно считать, что он страдает за свои убеждения.
Впрочем, учитывая то, какой пост занимает папа Виктора, за его будущее можно быть спокойным. В тюрьму, ни за свои убеждения, ни за свои поступки, он не сядет.

- Только в застенках куётся настоящий дух борца! Только отсидев, начинаешь по настоящему любить свою страну и свободу! Вы со мной согласны?
- Несомненно, молодой человек. Несомненно!...

В этот момент Вучук наконец таки добрался до своих кровных идейных врагов.
Отсюда, с поляны, битва была не видна. Только время от времени доносились кромкие трубные звуки. То ли Вучук трубил в рог победы. То ли вопил о помощи.
Желающих спешить на выручку не нашлось.
Вера, почуяв неладное, начала скоренько сворачивать покрывало.
- Дорогуша, вы уже собираетесь уезжать? – забеспокоилась Аделаида Карловна.
- Да, знаете ли. Пора уже. Завтра рано вставать, а нам ещё через всю Москву пилить. А там пробки. Да и Моня выпил.
- Да и соседи наши с ответным визитом заявиться могут. – Продолжил за неё Хвостов.
- Адочка, давай и мы паковаться. Мало ли что.
- Господа. Господа! – Заметался Литькин, - Ну куда же вы? Мы же только приехали, ещё допито не всё.
- Полноте, граф. Это вы только приехали. А мы здесь уже несколько часов. Нам пора, у нас есть дела.
- Моня, что ты стоишь как столб? Грей машину, мы уезжаем!

Под рокот заводящегося мотора, на поляну вывалился изрядно помятый Вучук. Его костюм был порван в нескольких местах и заляпан сочащейся из носа кровью.
- Господаааа! Эх, господааа! Ну, что же вы?! Где же вы были!? Они там все на одного!
- А кто тебя туда гнал?
- Веерка, ты не права! Это наши классовые враги! Мы должны их уничтожать!
- Ну, пока это они тебя уничтожили. Моня, поехали. Альберт, Аделаида Карловна, мальчики, до свидания! Эмма, скотина, ты зачем пил? Как ты теперь такой за руль сядешь?

- Ада, ты пристегнулась? Этот урод опять весь отдых запорол. Как ты думаешь, те отдыхающие уже вызвали милицию? Очень не хочется опять свидетелем идти.

- Господааа! Господааа, вы трууусы! Господа, мы теряем Россию! Молодёжь! Вы надежда и опора наша! Кто со мной? Кто не побоится получить по морде ради правого дела? Ну? Кто?
- Извини. Лёва, но мы тоже уже уезжаем. Мотор барахлит. Можем стать где-нибудь. Витольд, тащи в машину этого активиста. Нажрался как пролетарий какой.
- Дениска, я с вами пооооеду.
- Лёва, я бы с радостью, но у нас нет мест.
- Как же так! В.. вы м… меня здесь бросите? На растерзание красной сссссссволочи?
- Лёва, надо было ехать со Штакетниковыми.
- Не. Со Штакетниковыми не хочу. Меня Веерка не любит и динамит.
- Тогда с Карловичем.
- Иии. С Карловичем? С этим уркой трусливым? Нееее! Я лучше с тобой поеду!
- На счёт Хвостова согласен. Он трус и стукач. Но и с нами ты не поедешь. У нас нет места.
- А как же мне быть?
- А как ты сюда приехал?
- Э.. н... на метро!
- Вот и отсюда на метро езжай!
- Денисссска… Ты шшшто? Тут метро не хоооить!
- Это твои проблемы. Все сели?
- А йа вассс не пууущу!
И Вучук, пошатываясь из стороны в сторону, стал, раскинув руки, пред машиной.
- Иии никудааа вы не поедите без Лёооовы!
Литькин в ответ посигналил, дал задний ход, развернулся и покатился обратно в город.
- Трууусы! Хааамы! Скотыыы! – Проревел им во след оскорбленный князь Лев Викторович Вучук.
Потом он прошёлся по истоптанной поляне. Поворошил разбросанные тарелки и стаканчики. Нашёл недоеденный бутерброд с колбасой. Потом слил со стаканчиков в один остатки водки. Выпил, во славу отечества. Закусил. И прямо там, как был, не раздеваясь, лёг спать.

Именно в этот момент, далеко в Москве, в своей неубранной творческой квартире, проснулась поэтесса Эвелина Ефимовна Штейнбург. Сладко потянулась, подивилась тому, что спит в одежде (хотя точно помнила, что раздевалась), посмотрела на часы и горько разрыдалась. Вынашиваемый столько дней план мести провалился!

[Jonny]

[Jonny]

ну-с где еще