Война была, война осталась, Так называется книга, изданная к 70-летию Великой Победы Опции

[bsnural]

"ВОЙНА БЫЛА, ВОЙНА ОСТАЛАСЬ".
Так называется книга, вышедшая в Северной столице к 70-летию Великой Победы.


ПАМЯТЬ О ВОЙНЕ

Над миром таял дым косматый,
Над миром стыла тишина.
Ещё не верили солдаты,
Ещё не верила страна,

Что больше не гудеть набатам
Призывом горестным во мгле.
Что вот настал он, час расплаты,
За смерть, за муки на земле.

Мы не последовали праву…
Солдат поверженных щадил.
И потому не только славу,
Но и бессмертье заслужил.

К нему приходят поклониться,
За подвиг почести воздать.
Доступен всем, чего таиться,
Ему ведь нечего скрывать…

Давно растаял дым косматый,
В окопах выросла трава.
Уже состарились солдаты,
А память о войне – жива.

(Николай Басов, г.Южноуральск Челябинская обл.)

[bsnural]

ПОКАЯНИЕ

Каким бы скрытным ни был человек, иногда у него всё же возникает желание поделиться самым сокровенным, даже если это сокровенное не характеризует его с положительной стороны. Такой вот рассказ о себе и услышал я в юности от участника войны.

…Ранней осенью по первому снегу нашему батальону пришлось брать высоту, на которой немцы хорошо «обжились». Серые шинели на белом искрящемся снегу – прекрасная мишень, вот и отстреливали нас, как куропаток. Воевал я не первый день, но на этот раз в сознании настойчиво билась мысль, что это мой последний бой и последний день жизни на белом свете. А с такими мыслями воевать нельзя. И когда в очередной раз комбат, «костеря» всех и вся, поднял нас в атаку, которая, в сущности, тут же и захлебнулась, нервы мои «сдали», и я, набив рукавицу снегом, выстрелил себе в тыльную часть ладони правой руки. Смалодушничал, хотя вроде бы и не был из породы людей, дрожащих постоянно за свою «шкуру». С детства любил «гарцевать» на необъезженных лошадях, принимал участие в скачках и всегда приходил первым, почему-то хозяева самых быстрых лошадей выбирали именно меня во всадники. Так как вес у меня был «бараний», в карманы насыпали песку. Конь – умное животное, хорошо чувствует человека и платит за добро добром. Участвуя в скачках, я никогда не прибегал к оскорблению коня плёткой. Обычно склоняясь низко к шее, я шептал ему в самое ухо «Давай, давай, милок». И конь отдавал всё, на что был способен.
О, сколько радости было, когда я первым врывался на площадь, где была масса народу и, вздыбив коня, лихо спрыгивал на землю. Коня уводили, а меня, как пушинку, подкидывали вверх, вручали приз и подносили «чарку» водки. С того времени и привилась у меня тяга к спиртному…

Ну, так вот, ранил я себя, а когда стемнело, все, кто остался жив или был легко ранен, отошли на прежние позиции. Не успели мне ещё как следует обработать рану, как пришло «приглашение» из особого отдела. Немолодой, но франтоватый капитан был вежлив, но напорист. Расспросив, кто я и откуда, сколько воюю, он как бы, между прочим, задал вопрос: «Как же вам пришла в голову такая мысль – стать самострелом». Но я внутренне был готов к такому вопросу, за время, прошедшее с момента «самострела», я многое передумал; и ругал себя последними словами, и оправдывал, ведь от «своей» пули умирать ещё хуже, чем от чужой. Резко вскочив, я опрокинул стул, и, стукнув раненой рукой по столу, от боли и ярости заорал: как вы могли такое подумать, два брата моих на фронте воюют, а у меня была «бронь», что было в действительности, трактористов на фронт не брали, я добровольцем воюю, и не первый день, а уже больше полгода, и досыта понюхал пороху. Я ещё что-то кричал, размахивая руками, капитан же, выслушав меня, заметил: сам посуди, ранение твоё очень уж необычное. Не ловил же я пулю рукой, она сама её нашла, а как – это у неё надо спросить, остывая, ответил я. Не знаю, что меня спасло: может то, что капитан до «СМЕРШа» воевал и не где-нибудь, а в пехоте, и понимал, что бывают в жизни моменты, когда трусость побеждает здравый смысл, а может быть, был просто «белой вороной» на этой «шкурной» должности. Задав ещё пару незначащих вопросов, «особист» отпустил меня.
И всё-таки я не верил в свою счастливую «звезду» до тех пор, пока не был комиссован по ранению, видимо, трактористы нужны были стране так же, как солдаты. С той поры я «замаливаю» свой грех на трудовом фронте. Одна беда – водка, она меня частенько подводит. На прежнем месте работы, за ударный труд, на меня документы оформляли на награждение орденом, но я «нарезался» так, что и себя не помнил, и документы ушли, только на другого человека. Тружусь теперь здесь, сам знаешь кем, а работал он помощником бригадира тракторной бригады.
Я знал «деревенское суждение» о нём: хороший специалист, но и большой любитель выпить. Порой «пьяный в дым» скакал на своём Чалке по деревне и, подъехав к собственному дому, падал на землю под ноги коню, а конь стоял смирнёхонько, будто охранял своего хозяина. Нередко конь добросовестно «караулил» его и в поле. И впрямь есть какая-то связь между животными и людьми.
Хорошо «погуляв», Владимир Максимович начинал работать, не считаясь со временем. И всё у него «спорилось», он знал все «болячки» тракторов своей бригады, мог «выбить» детали в МТС, когда другим давали от «ворот поворот». Объезжая ночами работающих трактористов, помогал им советом и делом, поэтому и на его «художества» смотрели «сквозь пальцы». А если на время понижали в должности, переводили трактористом, работал не «за страх, а за совесть», и через некоторое время снова возвращали на должность помощника бригадира…

Странное чувство охватило меня после рассказа. Воспитанный в «сталинском» духе, я должен был осудить человека вдвое старше меня, но что-то удерживало меня от этого шага, и я молчал. Владимир Максимович тоже больше не возвращался к своему рассказу, и перешёл на анекдоты, на которые, как оказалось, был тоже «мастак». Откровение ветерана войны всю жизнь не давало мне покоя: тайна, даже чужая, не должна «умереть», а во что-то, но воплотиться…