Шляпин Николай Алексеевич, А также немного о Петрове М.П. и Клиновкине И. А. Опции

[proffrus]

КОМИССАР ДИВИЗИИ ПОЛКОВОЙ КОМИССАР НИКОЛАЙ ШЛЯПИН.

В литературе широко известно только одно описание первого боя 91-й стрелковой дивизии. И принадлежит оно, как мы говорили выше, генерал-лейтенанту С.А.КАЛИНИНУ. Но ищущий да обрящет.


Номер записи 1458902
Фамилия Шляпин
Имя Николай
Отчество Алексеевич
Последнее место службы 50 Арм.
Воинское звание бригадный комиссар
Причина выбытия убит
Дата выбытия Между 06.10.1941 и 31.12.1941
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 58
Номер описи источника информации 818883
Номер дела источника информации 173


Номер записи 8659141
Фамилия Шляпин
Имя Николай
Отчество Алексеевич
Последнее место службы 66 Арм.
Воинское звание бригадный комиссар
Причина выбытия убит
Дата выбытия Между 06.10.1941 и 31.12.1941
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 58
Номер описи источника информации 818883
Номер дела источника информации 173


Номер записи 9043081
Фамилия Шляпин
Имя Николай
Отчество Алексеевич
Последнее место службы 50 Арм.
Воинское звание бриг. комиссар
Причина выбытия погиб
Дата выбытия не позднее 22.04.1942
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 56
Номер описи источника информации 12220
Номер дела источника информации 5


Номер записи 73424680
Фамилия Шляпин
Имя Николай
Отчество Алексеевич
Последнее место службы 30 Гв. Арм. воен. совет
Воинское звание бриг. комиссар
Причина выбытия убит
Дата выбытия 17.10.1941
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 11459
Номер дела источника информации 186

Комментарий автора: во всех исходных документах, послуживших основой для вышеуказанной информации в ОБД-Мемориал указано одно и то же последнее место службы и должность Николая Алексеевича ШЛЯПИНА – член Военного совета 50-й Армии. Только невнимательность операторов в одном случае число 50 превратила в 66, а в другом – в 30. С момента образования 91-й стрелковой дивизии в 1939 году у Н.А.ШЛЯПИНА было только два места службы – 91-я сд и в последний месяц жизни после выхода из окружения – 50-я Армия.

Был такой известный советский писатель ГРОССМАН Василий Семёнович. В годы войны – специальный корреспондент газеты «Красная звезда». В 1959 году Военное издательство Министерства обороны СССР в серии «Советский роман» напечатало его книгу «За правое дело». Это роман о событиях 1941-1942 г.г. Литературоведы определяли его не менее, как эпический роман, написанный в традициях Льва ТОЛСТОГО и повествующий о Сталинградской битве. Это увесистый «кирпич» объёмом 846 страниц. Сегодня – малоинтересный и поэтому трудно читаемый. В романе много лиц – вымышленных и реальных. Один из главных героев романа – художественный персонаж КРЫМОВ, политработник штаба Юго-Западного фронта. Существовал ли в действительности прототип этого литературного героя? Предполагаю, что это сам ГРОССМАН. По крайней мере, литературный КРЫМОВ видит мир глазами конкретного очевидца, корреспондента «Красной звезды» ГРОССМАНА. КРЫМОВ – это ГРОССМАН. Обо всём увиденном, о всех личных своих впечатлениях он рассказывает от лица политрука КРЫМОВА.
Вот корреспондент ГРОССМАН пишет в своих дневниковых записях: «Через полтора месяца, в конце сентября, я поехал из штаба Брянского фронта в дивизию, оборонявшую высокий лесистый берег Десны возле деревни Жуковки».
А в романе политрук КРЫМОВ с группой окруженцев в звёздную осеннюю ночь перешёл линию фронта на Десне северней Брянска, недалеко от большого посёлка Жуковки. Из штаба дивизии он на лошади поехал на лесной хуторок, где находился командующиц армией. Но не буду пересказывать, а лучше дам слово автору романа Гроссману:
«… КРЫМОВА вызвал член Военного Совета армии бригадный комиссар ШЛЯПИН, полный, медленный в движениях мужчина огромного роста. Он принял КРЫМОВА в деревянном сарае, где стояли маленький столик и два стула, а у стены было сложено сено.
ШЛЯПИН взбил сено, усадил КРЫМОВА и сам, кряхтя, лёг рядом. Оказалось, он в июле был в окружении и с боями, вместе с генералом БОЛДИНЫМ, взломав немецкий фронт, прорвался к войскам генерала КОНЕВА.
От неторопливой речи ШЛЯПИНА, от его насмешливого и доброго взгляда, от милой улыбки веяло спокойной и простой силой. Повар в белом фартуке принёс две тарелки баранины с картошкой и горячий ржаной хлеб. Уловив взволнованный взгляд КРЫМОВА, ШЛЯПИН, улыбнувшись, сказал:
- Здесь русский дух, здесь Русью пахнет.
Казалось, что запах сена и горячего хлеба связан с этим огромным неторопливым человеком.
Вскоре вошёл в сарай командующий армией генерал-майор ПЕТРОВ, маленький, рыжий, начавший лысеть человек, с Золотой Звездой на потёртом генеральском кителе.
- Ничего, ничего, - сказал он, - не вставайте, лучше я к вам присосежусь, устал, только из дивизии приехал…
(…).
Вошёл адъютант и доложил, что приехал из штаба председатель армейского трибунала утвердить в Военном Совете приговоры, и ПЕТРОВ велел позвать председателя. Когда тот вошёл, командующий отрывисто спросил:
- Много ?
- Три, - ответил юрист и развернул папку.
ПЕТРОВ и ШЛЯПИН слушали доклад о делах трёх изменников, и ПЕТРОВ детским зелёным карандашом крупными буквами писал «утверждаю» и передавал карандаш ШЛЯПИНУ.
- А это что ? – спросил ПЕТРОВ и поднял рыжие брови.
Председатель объяснил дело – пожилая женщина, жительница города Почепа, вела агитацию среди войск и населения в пользу немцев.
- Между прочим, старая дева, монахиня, - сказал он.
ПЕТРОВ пожевал губами и серьёзно переспросил:
- Старая дева ? Ну, заменим ей… - И стал писать.
- Не мягко ли? – спросил добрый ШЛЯПИН.
(…).
ПЕТРОВ сказал, что в двух местах части его армии форсировали Десну, заняли восемь деревень и вышли на Рославльское шоссе. Говорил ПЕТРОВ быстро, рублеными, короткими словами.
- СУВОРОВ, - сказал ШЛЯПИН, насмешливо улыбаясь в сторону ПЕТРОВА. Видимо, они дружно жили и им хорошо работалось вместе.
Под утро за КРЫМОВЫМ прислали машину из штаба фронта. С ним хотел говорить командующий фронтом генерал-полковник ЕРЕМЕНКО. КРЫМОВ уехал, сохраняя в душе тепло этого блаженного дня».
Страницы 237-239 романа.

Всё! Кроме этих трёх страниц больше нигде в романе не встречается бригадный комиссар ШЛЯПИН. Для сюжета романа фигура абсолютно лишняя. Тогда зачем ГРОССМАН, опытный писатель, перегружает им свою книгу. Может разгадка кроется в последних строках, где КРЫМОВ после встречи со ШЛЯПИНЫМ уезжает, «СОХРАНЯЯ В ДУШЕ ТЕПЛО ЭТОГО БЛАЖЕННОГО ДНЯ». Судя по всему, ШЛЯПИН произвёл и на писателя ГРОССМАНА такое сильное впечатление и встреча с ним так на него повлияла, что через 18 лет после описываемых событий он вводит его в свой роман.
Я начал искать, перерывая всё известное о ГРОССМАНЕ 1941 года. Что-то мне подсказывало: не мог просто так появиться ШЛЯПИН в романе, не мог!
О самом ШЛЯПИНЕ информация была у меня более, чем скудная:
ШЛЯПИН Николай Алексеевич, в 1941 году – комиссар 91-й стрелковой дивизии, звание – полковой комиссар. Последнее место службы: Военный совет 50-й армии Брянского фронта. Звание – бригадный комиссар. Убит. Дата выбытия: 12.10.1941 (по другим данным – 17.10.1941). Но теперь я имел перед собой ярко нарисованный словесный портрет бывшего комиссара дивизии.
Я искал. И вот к чему привели меня поиски:

«Василий ГРОССМАН. ГОДЫ ВОЙНЫ.

2. ЗАПИСНАЯ КНИЖКА

Сентябрь 1941 года. Брянский фронт.


Рассказ Николая Алексеевича Шляпина, комиссара, члена Военного Совета 50-й Армии, о том, как он выходил из окружения. (Полковой комиссар.)

(Он умный, сильный, спокойный, большой, медлительный. Люди чуют его внутреннюю власть над ними.)

Вот запись:

"24 июля 94-я дивизия дралась под местечком Балашове. Полк был смят немецкими танками. Народ побежал, ночью приняли решение отойти за реку Вопь. Противник опередил, занял переправы и открыл огонь; люди побежали. Я бросился наперерез, в лесу собрал 5 групп. Решил пойти на прорыв у деревни Мамоново с 150 людьми и с 4 гаубицами. Когда вышли к Мамонову, их окружили 25 танков, вывели из строя пушки. И снова все побежали в лес. В лесу снова собрал 100 человек, испуганных, деморализованных; было 4 станковых пулемета. Дивизия и генерал ушли на тот берег. Близко танковая группировка немцев, слышали немецкую речь. Уложил людей спать, выслал разведку; оказалось около 700 танков. Лесок жиденький, молодой. В 10 часов вечера собрал бойцов, сказал: "Не мы немцев боимся, а немцы нас боятся. Согласны снова пойти на прорыв?" "Согласны!" У района Приглова (?) осветили нас ракетами, и все войско разбежалось, осталось человек 20. Всю ночь их собирал, снова собрал 120 человек. Решил уйти в тыл к противнику, организоваться. По пути встретил работников штаба и человек 40 людей. Пошли по азимуту на запад в лесной массив. Ушли в глубь леса. Встретили еще много людей, разыскали штаб дивизии, командовал подполковник Светличный. Прорыв решили отложить. Нашли 500 человек, составили полк, да тысячи 2 в дивизии. 29 июля снова неудачная попытка прорвать фронт противника. Светличный сбежал. Нашли листовку, как вести себя в окружении противника; воспринял ее как приказ. Сам стал во главе и подполковник Белявский. Поставил задачу: не прорыв, а уйти дальше на запад и бить противника. 30 июля ночью немцы послали 3 броневика в наш лес. Один подбили пушкой, два отошли. Немцы бросили батальон пехоты, мы его обратили в бегство. Ушли еще дальше на запад, в тыл к немцам. Помню эту первую ночь, когда пошли на прорыв. Мне стало ясно, что сразу ничего с этими людьми не сделаешь. Осветили нас ракетами. Я кричу: "Делай, что я!" И лег на землю. Легли. Пошли дальше. Снова ракеты. "Ложись!" Оглянулся. Все бегут обратно в лес. Поднял гранату: "Стой! Гранатой сейчас!" Никто и не оглянулся. Тут меня ярость взяла. Ну, думаю, я из вас сделаю героев, сукины дети... И сделал...

31 июля принял решение разбить дивизию на пять отрядов, отряды на роты, организовали штаб, назвались сводной дивизией, создали политотдел, назначили командиров и комиссаров частей, прокуратуру, партийный отдел. Поставил перед командирами и комиссарами задачу - ни о каком прорыве не говорить, активно бить врага в тылу. Приказал всем надеть петлицы, нарисовать или вышить знаки различия. Требовал строго отдания чести. За малейшее нарушение арестовывал на 2-3 суток строгого ареста, по уставу хлеб и вода, но так как хлеба не было, то, значит, сидели на воде. Действовало. Нескольких приказал расстрелять, одного сержанта, схватившего крестьянку за горло.

Второе: привить вкус к бою. Начали с мелочей: напасть на отдельного мотоциклиста, взять пленного. И сразу поднялся дух, когда захватили двух мотоциклистов и мотоциклы их притащили к нам. 4 августа снова захватили мотоцикл. Вообще-то это пустяк, ведь и ведущий, и сидящий сзади не боеспособны, а тот, что в коляске, не имеет прицельных возможностей. Стал я возить своих красноармейцев на мотоциклах, и это подняло дух. Отбили 20 мотоциклов и бронемашину. Затем уж пошли на крупную операцию: напали на 70 машин, большую колонну, открыли артогонь, пехота противника бежала, подавили артогонь немецкий. Отряд лейтенанта Гринюка дрался с 11 мотоциклистами и обратил их в бегство. После этого дела дух бойцов сильно укрепился. Затем еще захватили 12 мотоциклов, 8 пленных, 2 штабных машины, подбили один танк, 2 бронемашины и произвели нападение на штаб немецкого полка, автоколонну, в ней было 800 человек; напали на минометную батарею, на артиллерийские позиции.

Посылали разведчиков - разведать переправы и связаться с нашими частями. Комиссара захватили в плен. Немцы пленных не кормили, велели крестьянам кормить. Колхозники с косами заходили к пленным, отдавали им косы, и те с косами уходили в лес. Так ушло около 60 человек.

7 июля к нам пришел генерал Болдин с сотней человек. 8-го он принял командование. Послали 4 разведки, приказали разведчику политруку Осипову связаться с Коневым. Это удалось. Конев дал задачу о совместном действии с войсками, назначил срок. Пока время не теряли. Выследили, что немцы заготовили 20 коров, послали людей, убили немцев, коров к нам угнали. Снова немцы заготовили 28 коров, колхозники пришли и предупредили нас; отняли и эти 28 коров.

Политработа: сочетание демократии с суровостью.

"Почему вы не защищаете родину?"

"Нас командиры бросили!"

"Дам вам задачу - не выполните, расстреляю!"

"Слышали выстрелы?"

"Да".

"Знаете сержанта?"

"Знаем".

"Я его расстрелял за колхозницу; он схватил ее за горло".

"Правильно".

"Пойдете на прорыв?"

"Все пойдем!"

А вначале, помню, поставил я задачу - нужно уничтожить два пулемета. Говорю: "Я пойду сам, кто со мной?" Молчат. "Кто со мной, поднимите руку". Ни один. "Эге, смельчаков готовых нет, их надо создать".

Ловили связистов. Резали провод и прятались: приходил связист. Не нужно голого администрирования, не нужно орать, можно из каждого бойца воспитать храброго человека. Дисциплина: встань как следует, честь отдай, одежда пусть будет в порядке. Для проверки дал задание четырем командирам и двум политрукам задержать грузовик на шоссе. Пришли ни с чем. "Я вас сейчас расстреляю. Эй, дайте сюда ручной пулемет". Стоят, и пот с них льется. В последнюю минуту спрашиваю: "А может быть, послужите родине?" Замечательно отличились, разбили грузовик и броневик, и не было после лучше у меня людей.

Ели мясо без соли и без хлеба.

70 тяжелораненых, всех вылечили, всех вывезли. Некоторые предлагали отдать раненых на излечение колхозникам, но я не позволил. Всех вывел и вывез. Санитар один придумал выжимать сок из малины и черники - раненые от этого сока хорошо очень поправлялись.

Попал в плен во время разведки наш красноармеец Пашков. Немцы на него нагрузили патроны, сумки, вещевые мешки, велели тащить, а сами пошли налегке. Привели его в штаб. И сразу допрос.

"Кто у вас в лесу командующий?"

"Нет у нас командующего".

"Сколько вас там?"

"Тридцать восемь".

"Ты смеешься над нами, мерзавец?"

"Нет".

"Конину жрете дохлую".

"Что вы, у нас там мясо, крупа, масло, мед, хлеб".

После таких ответов его повели три немца на опушку леса, дали лопату: "Копай!" Выкопал он на сантиметров тридцать. "Хватит с тебя, сдохнешь так! Снимай сапоги". Прострелили ему оба плеча, он упал, его закопали. Он выполз из ямы, дополз к своим. Его возили по частям, полумертвого, белого, показывали бойцам, и он сам рассказывал. Это очень действовало на бойцов.

Стали издавать газету "За родину". Вышло пять номеров. Захватили рацию у немцев, давали сводку Информбюро и о подвигах бойцов. Огромный был успех. Редактор - мой адъютант лейтенант Кленовкин. 13 человек пристроились в деревню, к бабам - днем косили, а ночью били немцев. В последнее время мы обнаглели, а немцы боялись: подходили к лесу танки, открывали ураганный огонь, и после этого на полном газу через лес мчались грузовые машины. Коммунисты заняли свои передовые места, а то вначале совершенно стушевались.

Наш военврач неожиданно встретил в лесу своих родственников - шесть человек, бежавших из Минска евреев, со стариками и с ребятишками. Это действительно встретились, как в сказке. Трех девушек мы устроили ухаживать за ранеными. Пристроили еще 12 человек, среди них глубокий старик - еврей с коровой, впряженной в Тележку. И его вывели целым и невредимым. Когда пошли в атаку, они все двинулись за нами.

Трусы говорили вначале: "Большой группой не выйдем, давайте мелкими группками пробираться, так незаметней". Вообще вначале страха много было. Помню разговор с начальником штаба полка орденоносцем капитаном Лысовым: "Товарищ комиссар, петлицы спорите". "Неужели вы думаете, что я живым сдамся в плен?" А в первый день вообще говорили шепотом: "Товарищ комиссар, разрешите доложить, противник!" А это птицы кричали.

Сперва не мылись, не брились. Я требовал от всех чистоты и сам брился и мылся до утомления.

Личная моя биография простая: красноармеец, потом ротный библиотекарь, потом помощник политрука, затем политрук, политлектор, секретарь партбюро, инструктор, комиссар полка, начальник политотдела, комиссар дивизии, член Военного Совета армии. Сам я мариупольский рабочий. В армии с 1919 года. Стал большевиком после забастовки на заводе в 1916 году.

В лесу ко мне хорошо относился народ. Красноармеец подарил на память вышитый кисет и табачок-самосад, огромная ценность в лесу. Другой говорит: "Я для вас сберег банку консервов". Я ему сказал: "Дели с товарищами".

Ну и пришел день проверки, решающий бой. Подтянулись поближе. Винтовки и патроны у всех. 8 пушек 76 мм, 3 противотанковых 45 мм, около 20 станковых пулеметов, 60 ручных пулеметов, ротные минометы. Все люди, которых собрал с такими мучениями. Навалились мы на немцев с тыла, в момент боя вызвали панику, ударили дружно: убили 1500 человек, разбили 100 машин, 130 мотоциклов, две зенитных батареи и один артиллерийский дивизион. Кричали "ура" так громко, что Конев за шесть километров слышал. Трех офицеров один боец спугнул криком "ура", они пили кофе под кустиком; из их же автомата застрелил их. Другой боец убил трех немцев и тут же в окопе сел есть консервы. Когда я крикнул на него, он мне сказал: "Товарищ комиссар, я их сейчас разобью, поесть очень охота".

Видел своими глазами, как известный мне трус гнал 40 немцев, заколол 8 из них. Все, кто в первый день бегали, как зайцы, дрались, как львы. Когда подходили к штабу армии, шрапнель рвалась над головой, но ни один даже не пригнулся, шли в рост. И я снова вспомнил паническое бегство от ракет. Вывели всех - раненых, женщин, детей, стариков, которые с нами спасались, пленных даже вывели, 70 овец, 40 коров, 100 повозок и пр.

Встреча была замечательная, обнимались, целовались, отдавали нам махорку, хлеб. 11-го вырвались, а 13-го уже воевали. Провели митинг, меня спрашивали: "Долго ли мы будем еще без дела сидеть?" Это на второй-то день. Грустно мне было с ними расставаться, все донецкие рабочие, мои ведь земляки..."

(Это рассказал мне Шляпин. Мы лежали с ним в сарае на сене, и кругом бухало. А потом в этом же сарае девушка Валя заводила патефон, и мы слушали "Синенький, скромный платочек падал с опущенных плеч...". И худенькие осинки дрожали от разрывов и трассирующие шли в небо.)



Рассказ младшего политрука Кленовкина, адъютанта Ник. Алекс. Шляпина

Кленовкин такой же огромный, плечистый, как и Шляпин, но молодой очень и худой. Вот его рассказ:

"Разведка - движение, огневые средства. В жаркие дни лошади фыркают, удилами бренчат, пришлось лошадей бросить. Стали мы их вначале есть. В районе Секачи, село Гунино, стоял немецкий штаб. Мы видели, как немцы бреются, пьют чай, слушают патефон.

Вдоль дороги становимся цепочкой и смотрим.

Стал я начпродом, пошел в село, взял красноармейца с собой. Посмотрел в бинокль - в селе немцы. Посмотрел на второе село - опять немцы. Два красноармейца увидели разбитую немецкую машину с хлебом. Стали сгружать хлеб в плащ-палатки. Вдруг шум, бронемашина едет. Мы утащили хлеб в кусты, смотрим: немцы выскочили - лопочут, плечами пожимают, один пустил очередь, и они поехали дальше. 25-го комиссар построил боевой порядок, пехоту вперед, за ней артиллерия. Вышли на поляну к селу. Вошли в село, комиссар верхом на серой лошади. Окружили нас танки и броневики. Комиссар дал команду: "К бою!" Подбили два танка, но командир дивизиона струсил. Комиссар побежал к орудийным расчетам и стал ими командовать. Комиссар приказал: "Отходить в лес!" Отошли в лес, отстреливаясь от автоматчиков. Комиссар был исключительно спокойный, смелый, не терялся никогда. Если среди бойцов шел слух: "Здесь комиссар!" - все шли к нему. Все время был в отрядах, беседовал, узнавал, какое у людей настроение. Курили клевер, сушили листочки. Выпустили 7 номеров газеты, печатали их две машинистки.

Комиссар ездил по отрядам на мотоцикле.

Воду возили в саперной лодке, от домика лесника возле ручья. Сперва с деревьев смотрели, как немцы воду берут, потом наблюдатели с деревьев кричат: "Выезжай, уехали!" Комиссар в бою идет спокойненько, медленно. "Вот сюда идите, вот так". Идет так, будто боя и нет. Все смотрят на него и ждут. "С нами комиссар".

(…)

Есть поговорка Шляпина: толк выйдет, а бестолочь останется.

(…)

В избе Петров и Шляпин 3. Петров - маленький, носатый, лысеющий, в засаленном генеральском кителе, с Золотой Звездой, "испанской". Петров долго объясняет повару, как печь бисквитный пирог, как и почему всходит тесто, как печь пшеничный, а как ржаной хлеб. Он жесток очень и очень храбр. Рассказывает, как выходил из окружения, не сняв мундира, при орденах и Золотой Звезде, не желая надеть гражданскую одежду. Шел один, при полном параде, с дубиной в руке, чтобы отбиваться от деревенских собак. Он мне сказал: "Я всегда мечтал в Африку попасть, чтоб прорубаться через тропический лес, один, с топором и с винтовкой". Он очень любит кошек, особенно котят, подолгу играет с ними.

Адъютанты: у Шляпина - высокий, красивый Кленовкин; у Петрова маленький, подросток, с чудовищно широкими плечами и грудью. Этот подросток может плечом развалить избу. Он увешан всевозможными пистолетами, револьверами, автоматом, гранатами, в карманах у него краденые с генеральского стола конфеты и сотни патронов для защиты генеральской жизни. Петров поглядел, как адъютант его быстро ест с помощью пальцев, а не вилки, сердито крикнул: "Если не научишься культуре, выгоню на передовую, вилкой, а не пальцами есть надо!" Адъютанты генерала и комиссара делят белье, разбирают его после стирки и норовят прихватить лишнюю пару подштанников.

Переходим через ручей. Генерал перескочил, комиссар вошел в ручей и помыл сапоги. Я оглянулся: генеральский адъютант перепрыгнул ручей, комиссарский зашел в воду и помыл сапоги.

Вечер при свечах. Петров говорит отрывисто. На просьбу командира дивизии отложить атаку из-за убыли людей говорит: "Передайте ему, я тогда отложу, когда он один останется". Затем сели играть в домино: Петров, Шляпин, девочка - толстощекая и хорошенькая Валя - и я. Командующий армией ставит камни с грохотом, прихлопывая ладонью. Играем в "обыкновенного", потом в "морского", потом снова в "обыкновенного". Время от времени игра прерывается: в избу входит майор-оперативщик и приносит боевые донесения.

Утро. Завтрак. Петров выпивает стаканчик белого, есть ему не хочется. Он, усмехаясь, говорит: "Разрешено наркомом". Собираемся вперед. Перед поездкой командарм играет с котами. Сперва в дивизию, потом в полк. Машину оставили, идем пешком по мокрому, глинистому полю. Ноги вязнут. Петров кричит испанские слова, странно они звучат здесь, под этим осенним небом, на этой промокшей земле. Полк ведет бой, не может взять деревню. Пулеметы, автоматы, свист пуль. Жестокий разговор командарма с командиром полка. "Если через час не возьмете деревни, сдадите полк и пойдете на штурм рядовым". "Слушаюсь, товарищ командарм", а у самого трясутся руки. Ни одного идущего в рост человека, все ползут, лезут на карачках, перебегают из ямы в яму, согнувшись в три погибели. Все перепачканы, в грязи, вымокшие. Шляпин шагает, как на прогулке, кричит: "Ниже, еще ниже пригибайтесь, трусы, трусы!"


«А. БОЧАРОВ: ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ ВАСИЛИЯ ГРОССМАНА

В июле 1941 года Василий Гроссман был зачислен в штат "Красной звезды" и в начале августа уже выехал на фронт.

Всю войну он довольно регулярно вел свои фронтовые записи. Поскольку записи делались обычно наспех, а почерк у него и в добрые времена был малоразборчивый, Гроссман вскоре после войны помог своей жене, О. М. Губер, перепечатать записи на пишущей машинке. После смерти писателя О. М. Губер подготовила перепечатанный текст фронтовых записных книжек к публикации. Этот машинописный текст и воспроизведен здесь с небольшими редакционными сокращениями.
(…)
Но Гроссман не только хорошо исполнял свой журналистский долг. В нем горела, не угасая, творческая страсть прозаика, потрясенного и воодушевленного тем, что познал он на войне. За два месяца, отпущенных ему редакцией "Красной звезды", он создает первую значительную советскую повесть периода войны "Народ бессмертен", печатавшуюся в восемнадцати номерах газеты в июле - августе 1942 года. Сюжет повести опирался на запись беседы в сентябре 1941 года с полковым комиссаром Н. А. Шляпиным, выведшим из окружения воинскую часть. Вошла в повесть и потрясшая Гроссмана в августе 41-го картина гибели Гомеля от бомбежки и пожаров. Кратко помянутое в записной книжке для памяти впечатление от взгляда смертельно раненой коровы преобразовалось в удивительный символ уничтожаемого города: "Темный, плачущий, полный муки зрачок лошади, словно кристальное живое зеркало, вобрал в себя пламя горящих домов, дым, клубящийся в воздухе, светящиеся, раскаленные развалины и этот лес тонких, высоких печных труб, который рос, рос на месте исчезавших в пламени домов.
(…)
Множество записей - своего рода зарубок опаленной памяти - обогатили дилогию "За правое дело" и "Жизнь и судьба".
(…)



Я проверил: всё, изложенное там - даты, фамилии, названия населённых пунктов, описания событий – соответствуют действительности с точностью документа. Меня в начале смутил только один штрих – название дивизия: 94-я. Я тогда ещё не знал, что 91-я развертывалась на базе 94-й. И решил, что публикаторы неверно прочитали запись и перепутали единичку с четвёркой. Но потом понял, что это просто оговорка ШЛЯПИНА, и связана она с тем, что ШЛЯПИН долго служил в 94-й сд.
То, что я сегодня знаю о нём, свидетельствует о личности, очень и очень незаурядной, я бы прямо сказал – выдающейся.
Кстати, из дивизии, включая комдива ЛЕБЕДЕНКО и начштаба КОНЕВА, с таким повышением, как ШЛЯПИН: с дивизии сразу на армию – никто не уходил. Кстати, вопрос о нём рассматривался в ГКО СССР, значит, на уровне СТАЛИНА: Постановление № 582с от 25.08.1941 «О т.т. Крайнюкове К.В., Власове А.И., Бегма В.А., Миронове А.М., Литвинове А.И., Шляпине Н.А.»

Александр БЕЛЯЕВ

http://forum.patriotcenter.ru/index.php?topic=44490.5;wap2