Воспоминания Сандалова Л.М. о 6 октября 1941 года, Цитата из книги "На Московском направлении" начальника Опер. Опции

[proffrus]

"Около 14 часов я и начальник разведки Кочетков находились в комнате Еременко и докладывали по карте последние данные об обстановке. Через некоторое время в комнату вошёл Пигурнов. А примерно через полчаса раздались выкрики: "Немецкие танки. Немецкие танки!" Мы быстро вышли на крыльцо домика и увидели приближающиеся танки. Они с ходу короткими очередями вели огонь из пулемётов. К домику подбежали Мазепов и Захаров, последний на ходу отдавал всем встречающимся командирам приказания немедленно уезжать на новый КП. По воспоминаниям Долгова, я прибежал в оперативный отдел и крикнул:

- Тревога, уезжайте в Белев! При мне оставьте четырёх человек.

Затем я дал распоряжение об отъезде Кочеткову, а Кузнецов - начальнику узла связи, шифровальщикам, АХЧ и столовой. Всё это время в лесу, в районе КП, шла беспорядочная стрельба. Немецкие танки и мотопехота (непосредственно из машин) стреляли из пулемётов и пушек по домикам на КП и плохо замаскированным землянкам (обложенные сверху дерном блиндажи заметны не были). По противнику вели ответную стрельбу подразделения охраны штаба, а также командиры и красноармейца состава КП. Но вот машины оперативного, разведывательного и шифровального отделов скрылись в лесу и по объездной грунтовой дороге направились в Белев. Я подошёл к наблюдавшим за отъездом машин Мазепову и Захарову, который приказал мне обеспечить отъезд с КП всего состава, а затем кратчайшим путём ехать в Хвастовичи.

Мазепов и Захаров тотчас же уехали на моей машине, которую я держал поблизости от землянки.

Я и Кузнецов с группой в составе 12 человек остались на КП. Основным ядром нашей группы были командиры оперативного и разведывательного отделов и по одному человеку от управлений связи и артиллерийского, от штаба ВВС.

Через несколько минут после отъезда Захарова и Мазепова ко мне пришли Калягин, Кабанов, Рухле и другие командиры.

- Решили следовать в Белев одной колонной, - сообщил мне Калягин.

По-видимому, мы демаскировали себя при разговоре. Из вражеской части, которая в районе домика Военного совета вела огневой бой с подразделениями охраны штаба, отделились несколько танков и направились в нашу сторону, стреляя из пулемётов и пушек. Скрываясь за деревьями, нам удалось быстро отойти метров на сто в глубь леса. Находившийся рядом со мной А. Я. Калягин получил лёгкое ранение в ногу. Вскоре вражеские танки возвратились к своей части. Примерно через час стрельба прекратилась. Немецкая моторизованная часть ушла к Брянску. Это были части 47-го моторизованного корпуса - с этого дня уже 2-й армии Гудериана. Корпус устремился мимо нас на Брянск, чтобы захватить его внезапным ударом с тыла. Вражеская часть не подозревала, что наткнулась на фронтовой КП. У шоссе Брянск - Карачев располагалось много наших тыловых частей и учреждений. Моторизованные подразделения противника для обеспечения движения своих войск по шоссе отгоняли наши тыловые части в глубину леса. По-видимому, и наш КП приняли за тыловое учреждение.

После того как в районе КП стало тихо, я и Кузнецов со своей группой возвратились к блиндажам штаба. Ногу Калягину перевязали, и он, прихрамывая, пошёл во главе управления. К этому времени со старого КП все уже уехали на новый. Политическое и артиллерийское управления убыли одной колонной. Большая часть узла связи с телеграфными аппаратами была погружена на грузовые машины и оттянута в глубь леса для движения к Белеву...

... Находились мы на старом КП до темноты...

... В течение всего времени пребывания группы на КП по шоссе от Карачева к Брянску шёл беспрерывный поток автомашин и танков.Шли одна за другой , на расстоянии 100 - 200 метров. В некоторых пунктах вправо и влево от нас периодически вспыхивала оживлённая перестрелка...

... Как мы узнали позже, по другую сторону домика Военного совета в то время находились генерал Еременко с адъютантом, полковник Дубовко и начальник охраны тыла полковник Панкин с несколькими подразделениями охраны. Они, оказывается, также вели огонь по проходящим по шоссе машинам и несколько раз привлекали на себя вражеские подразделения. Если бы мы знали тогда, что командующий фронтом так близко от нас, мы бы присоединились к нему...

Становилось всё темнее. Подул северный ледяной ветер. А вскоре пошёл снег. Это был первый снег в том году. Мы переправили машину через шоссе, погрузились в нее и поехали в Хвастовичи"

[kusnez]

Тут хоть какое-то объяснение есть, почему Ерёменко оказался отделённым от штаба БФ и не ушел вместе с ним. Оказался по ту сторону дороги (западная сторона) и вел бой, штаб находился с восточной стороны и благополучно ушел.

Сандалов получается наших танков не видел и не слышал, хоть и находился на КП до темноты.

"беспрерывный поток машин и танков" и это он описывает 6-е октября.

[proffrus]

Тут хоть какое-то объяснение есть, почему Ерёменко оказался отделённым от штаба БФ и не ушел вместе с ним. Оказался по ту сторону дороги (западная сторона) и вел бой, штаб находился с восточной стороны и благополучно ушел.

Сандалов получается наших танков не видел и не слышал, хоть и находился на КП до темноты.

"беспрерывный поток машин и танков" и это он описывает 6-е октября.

Тут явная нестыковка как минимум в 2х эпизодах:
1) Еременко в отчете: "за это время по моему приказанию была уничтожена в доме вся аппаратура, сожжен с оставшимися документами дом КП. Одним словом были предприняты все меры чтобы в руки к пр-ку ни попало ничего. Оперативной группе штаба под прикрытием нашего огня удалось без потерь уйти и выйти на новый КП. Со мной не осталось ни одного работника штаба"
По Сандалову "по-видимому, мы демаскировали себя при разговоре. Из вражеской части, которая в районе домика Военного совета вела огневой бой с подразделениями охраны штаба, отделились несколько танков и направились в нашу сторону, стреляя из пулемётов и пушек. Скрываясь за деревьями, нам удалось быстро отойти метров на сто в глубь леса. Находившийся рядом со мной А. Я. Калягин получил лёгкое ранение в ногу. Вскоре вражеские танки возвратились к своей части. Примерно через час стрельба прекратилась...После того как в районе КП стало тихо, я и Кузнецов со своей группой возвратились к блиндажам штаба...К этому времени со старого КП все уже уехали на новый. Политическое и артиллерийское управления убыли одной колонной. Большая часть узла связи с телеграфными аппаратами была погружена на грузовые машины и оттянута в глубь леса для движения к Белеву..."
Также по воспоминаниям того же Сандалова он прикопал рабочую карту фронта у одного из телеграфных столбов, а здание КП оставалось целым...
2) то что пишет Сандалов после войны "Как мы узнали позже, по другую сторону домика Военного совета в то время находились генерал Еременко с адъютантом, полковник Дубовко и начальник охраны тыла полковник Панкин с несколькими подразделениями охраны. Они, оказывается, также вели огонь по проходящим по шоссе машинам и несколько раз привлекали на себя вражеские подразделения. Если бы мы знали тогда, что командующий фронтом так близко от нас, мы бы присоединились к нему" выглядит попыткой доказать "а ведь командующий не бежал позорно сразу после нападения", хотя если гипотетически Еременко и "расстреливал немецких автоматчиков из автомата-пистолета", то ровно до того момента когда Сандалов с офицерами вернулся снова на КП (примерно через час после нападения когда шум утих), т.е. Еременко бежал бросив все и всех (впрочем как и Захаров с Мазеповым).
Утверждение что Еременко находился по другую сторону домика КП, изгороди или дороги крайне сомнительно и спорно, описанные моменты в воспоминаниях 2х участвующих лиц (Сандалова и Еременко) разнятся не из за забывчивости того или другого, а из за явной подтасовки фактов одним из офицеров. Представьте себе ситуацию : дорога в лесу, поодаль 2 домика (с изгородью) рядом несколько землянок, блиндажей, десяток машин и множество людей, раздаются выстрелы, начинается суматоха. Офицеры которые находились в одной (КАРЛ) комнате начинают суетится отдавать приказы, кто то грузит в спешке оборудование, кто то отдает приказания, кто то уезжает...НО при всем этом, один офицер находится там до темноты и не видит другого офицера (своего прямого начальника) из за того что он находился по другую сторону дома(дороги, изгороди), при этом его начальник яростно отстреливается, отдает приказания, и сжигает штабной КП со всеми документами...Как то это не вяжется совсем...Товарища полицейского такими байками не растрогаешь...Здесь явно идет процесс оправдания начальника и попытка выгородить его доброе имя во избежания каких либо вымыслов.
Как указывает в своей книге "Вяземская катастрофа" Лев Лопуховский "После окончания перестрелки Сандалов со своей группой вернулся на КП. В некоторых блиндажах узла связи продолжалась работа. Вокруг, как ни странно, не было видно ни убитых, ни раненых, так как стрельбу немцы с дороги вели неприцельно, больше для острастки. Еще раз проверили домик Военного совета. Людей никого не обнаружили. По приказанию Сандалова возле одного из телеграфных столбов закопали огромную отчетную карту фронта, по которой утром докладывали обстановку командующему фронтом. Номер столба записали. По воспоминаниям одного из телефонистов узла связи В.М. Белова, к 18 часам все имущество узла и даже продукты из военторговской столовой были погружены на машины.В кустах была обнаружена подбитая пулеметным огнем грузовая машина полка связи, которую удалось восстановить. Группа Сандалова находилась на этом месте примерно до 21.00"
Все это указывает на то, что командующий Брянским фронтом Еременко Андрей Иванович скорее всего покинул КП сразу после начала нападения немцев на КП фронта.
При этом считаю необходимым процитировать еще один фрагмент из книги Льва Лопуховского " Вяземская катастрофа" :

"Интересный момент, добавляющий еще один характерный штрих в образ А.И. Еременко. Ставка для обороны Курска приняла решение о создании отдельной группы войск в составе 1 – 2 стрелковых, одной кавалерийской дивизий, танковой бригады, мотоциклетного полка и группы генерала Ермакова. Еременко запросили, кого можно было бы назначить командующим, предложив ему «немедленно телеграфировать свои соображения по кандидатуре».

В 12.41 8 октября тот ответил:

«При создавшемся положении, при сосредоточении такой мощной группы, соединенной с группой Ермакова, требуется поставить во второй эшелон энергичного и храброго командира; если у Вас такого нет сейчас, то прошу разрешить лично мне временно руководить этой группой. Я справлюсь с руководством фронтом и командованием непосредственно этой группой. Для этого необходимо:

1. Выслать за мной самолет в район Вздружное; если днем не удастся, то ночью. Самолет должен дать две ракеты. По этому знаку будут зажжены огни.

2. Опергруппу штаба фронта перебросить в район Щигры, а штаб фронта направить в район Елец».

И это в самый критический момент, когда надо было осуществлять приказ Ставки по прорыву войск фронта из окружения с одновременным нанесением удара по орловской группировке Гудериана! В этот же день в 21.00 Шапошников вежливо ответил:

«<…> отсюда встает вопрос о целесообразности оставления Вами в этих условиях армий фронта, которым, по всей видимости, надо будет прилагать большие совместные усилия, чтобы пробить бронетанковые части на востоке и в то же время отбить наступление пехоты с запада.

Не считаете ли возможным возглавить всю эту группу тов. Ермакову?

Шапошников».

Еременко ничего другого не оставалось делать, как согласиться, но при этом он высказал пожелание, что «Ермакову надо поддать перцу».

[kusnez]

Почему Сандалов, находясь на КП до вечера, не видел наших танков?

Он говорит "беспрерывный поток машин и танков", но этого нет даже в немецких отчётах.
Немцы говорят, что прошла колонна на Брянск с лёгкими танками и лишь спустя пару-тройку часов на поддержку и усиление пошла вторая колонная. Вторая вроде из района Карачева и потом ещё через какое-то время третья, с юга, оттуда-же откуда и первая.
Примерно так, в теме про таран, если не путаю, об этом есть.

[proffrus]

Почему Сандалов, находясь на КП до вечера, не видел наших танков?

Он говорит "беспрерывный поток машин и танков", но этого нет даже в немецких отчётах.
Немцы говорят, что прошла колонна на Брянск с лёгкими танками и лишь спустя пару-тройку часов на поддержку и усиление пошла вторая колонная. Вторая вроде из района Карачева и потом ещё через какое-то время третья, с юга, оттуда-же откуда и первая.
Примерно так, в теме про таран, если не путаю, об этом есть.

далеко не факт что танковый таран был именно у КП фронта, я больше чем уверен что здание на фото с тараном не КП фронта, Сандалов в момент подхода (прохода) наших танков мог находиться с офицерами в 100 метрах в лесу, как и следует из его воспоминаний, шум у КП затих примерно через час после вынужденного отхода офицеров штаба в лес, наши танки проезжавшие КП прошли дальше, туда, где судя по всему и прошел танковый таран, этим можно обьяснить что офицеры с Сандаловым находились на КП до вечера, так как советские танки ушедшие дальше (в сторону карачева) смогли разнести немецкую колонну, тем самым затормозив ее. Имея в виду "беспрерывный поток машин и танков" Сандлов говорит не о лесной дороге у штаба, а о шоссе Брянск-Орел, которое им предстояло пересечь чтобы ночью уехать в Хвастовичи. Танковый таран и штаб БФ явно были в разных местах, потому что у штаба оставались неисправные советские машины, на фото немцев этого и близко нет

Сообщение отредактировал proffrus - 4.4.2024, 9:18

[proffrus]

Сыплю вот на Еременко обвинения в сплошной лжи иоправданиях, но каюсь, кое где и не слукавил Андрей Иванович:

"Из письма Л.М. Сандалову бывшего начальника связи Брянского фронта В.Н. Дубовко. г. Ленинград, 5 мая 1962"


Дорогой Леонид Михайлович!

Воспоминания (мемуары) о Центральном и Брянском фронтах следует создать.
Период существования этих фронтов был очень трудным, сложным. Почти
не освещен.
Если тебе удастся восстановить правильно, объективно все наиболее интересные
моменты - будет хорошо. Желаю тебе успеха в этом труде. Со своей стороны
я постараюсь восстановить в памяти и опишу картину «паники» в лесу, на
14 км восточнее Брянска.

Это было 6 октября 1941 г. в 12 час. 30 мин. Число, может быть, я и не совсем
точно указываю. За несколько дней до этого мои контрольные пункты, разбросанные
на всей территории фронта, начали доносить о продвижении немецких войск
уже в тылу 3,13 и 21-й армий. Направления движения этих групп были - Карачев,
Орел, Львов. (Льгов? адм.) Немецкие части в основном были мото-механизированные. Я немедленно
докладывал об этом генералу Захарову и информировал тебя. Докладывал
также и дивкомиссару Мазепову (член Военсовета).

Я добился от Захарова решения (с твоей помощью) о подготовке узлов связи
(на случай отхода) в г. Белеве - основного и, как промежуточного, в Хвастовичи.


С этой целью наш полк связи (основной состав) я передислоцировал в г.
Белев и поручил своему заместителю полковнику (ныне генералу) Литвиненко
оборудовать в указанных пунктах узлы связи и установить связь с ГШ КА, Юго-
Западным, Западным фронтами, с нами, 50, 3, 13 и 21-й армиями (телеграфную,
телефонную ВЧ, радио и самолетом У-2). Что им и было исполнено. Все женщины
-связистки были отправлены в Белев.

На старом узле связи были оставлены:

- в переговорной - один комплект Бодо-дуплекс для связи со Ставкой,
один аппарат СТ-35 для переговоров со штабами армий, один аппарат Морзе для
той же цели;

- в блиндаже № 9 - два аппарата СТ-35 для связи со штабами 50, 3, 13 и
21-й армий, несколько аппаратов Морзе, швейцарский коммутатор и телефонный
коммутатор.

Обслуживающий персонал - солдаты-мужчины. Самое ограниченное количество
офицерского состава.

Захаров, придя утром 3 октября в переговорную, «взбесился». Куда девались
девушки из переговорной? По телефону мне было приказано явиться к генералу
Захарову. Я немедленно прибыл. Здесь произошел интересный разговор
между Захаровым и мною. Подробности я не описываю - в печать они не пойдут.

Он забыл, что подготовка нового пункта управления войсками фронта в Белеве
была произведена с его согласия и по утвержденному плану. Ну, а личным
составом полка связи и других частей связи я распоряжался сам. Но Захарова
«огорчило» то, что весь женский состав полка был отправлен в Белев. Причина
его огорчения мне до сих пор не понятна. Вообще, он ко мне относился очень хорошо
и вполне корректно. Ни разу не ругался. Между прочим, Еременко тоже ни
разу не ругался.

4 и 5 октября постепенно мы начали терять телеграфно-телефонные связи
со Ставкой, Западным и Юго-Западным фронтами, затем со штабами 13-й и 21-й
армий. Оставались телеграфные связи со штабами 3-й и 50-й армий и со 2-м эшелоном
штаба фронта в Карачеве. Конечно, радиосвязи были со всеми. Но у нас
любили только прямые провода. Я несколько раз предлагал Захарову переменить пункт управления на Хвастовичи, а еще лучше на Белев. Но командование, получив
известную тебе директиву Ставки «о неумении воевать в окружении», ждало
разрешения Москвы на перемещение штаба фронта и не дождалось.

6-го октября часов в 9.00 я был у Захарова. Доложил ему о состоянии связи.

Приблизительно в 12 час. 30 мин. я вышел из блиндажа № 9, где вел переговоры
со штабом 50-й армии, и увидел, что от дома, где размещался штаб фронта,
бегут офицеры и солдаты. Затем мимо меня проскочила легковая машина М-1, а
в ней я заметил Захарова и Мазепова. Затем я увидел еще ряд машин и в одной из
них тебя. Ты держал в руках карту.

Услышал выстрелы, автоматные очереди и гул многих машин. Я остановил
одного из офицеров, спрашиваю: «Что за паника?» Мне ответили, что «там немецкие
танки».

Я вынул пистолет из кобуры и крикнул: «Стой! Без паники! Офицеры ко
мне!» Ближайшие человек 18 подошли ко мне (остальные продолжали бежать).
Я спрашиваю: «Где командующий?» - «Не знаем». В это время ко мне подошел
полковник Панкин со своим адъютантом, у каждого по автомату. Это начальник
охраны тыла - от НКВД. Я его спрашиваю: «Где командующий?». Он мне сказал,
что командующий со своим адъютантом восточнее дома из автоматов ведут огонь
по немецкой колонне. Я его спросил, как же он оставил командующего фронтом
одного, и предложил ему немедленно вернуться обратно и обеспечить безопасность
командующего. И всей группой мы прибыли к месту восточнее нашего штаба
фронта.

Я увидел такую картину - Еременко и его адъютант (фамилию забыл) с
опушки леса из автоматов вели огонь по немецкой мотомеханизированной колонне.
Немецкая колонна двигалась по дороге в сторону Брянска.

Я доложил Еременко, что я, полковник Панкин с адъютантом и 18 офицеров
штаба фронта прибыли в его распоряжение.

«Стреляйте, стреляйте...» - сказал Еременко, продолжая сам стрелять.

А немецкая колонна продолжала свое движение. Расстояние от нас до колонны
было примерно 300-350 метров. Пистолеты ТТ, которыми мы были вооружены,
на такое расстояние не годились. Тут я заметил, что справа нас обходит
группа немецких автоматчиков. С их стороны летели трассирующие пули. Я доложил
Еременко, что надо выходить из боя. Надо двигаться к войскам или к штабу
фронта.

Он сначала отошел метров тридцать, потом опять вернулся и начал опять
стрелять по колонне. Я ему вторично доложил, что нас обходят справа автоматчики
и надо уходить к войскам, которые нуждаются в руководстве и управлении, и что
стрельба по колонне противника - это занятие не для командующего фронтом.

Я подошел к нему, взял его под руку, и мы опять отошли метров на тридцать.
Но тут Еременко вырвал свою руку и заявил мне: «Уходи, а то убью». Я ему
ответил: «Убивайте, если я заслуживаю, но я еще раз прошу вас уходить отсюда,
вас ждут войска фронта».

Тут я обратился к полковнику Панкину и заявил ему: «Товарищ полковник,
вы отвечаете за жизнь командующего. Надо немедленно вывести его из боя, а мы
будем прикрывать вас справа».
Полковник Панкин с адъютантом подошел к Еременко, и они пошли по дорожке
мимо дома, где располагался штаб фронта, мимо блиндажей узла связи,
мимо столовой. А я и группа офицеров, человек двадцать, начали отходить прямо
на столовую. Тут недалеко был мой блиндаж - «вигвам», рядом была стоянка
моей автомашины. Я зашел к себе в блиндаж, но чемодана и шинели своих не
нашел. Машины тоже не было. Недалеко были блиндажи полка связи, там тоже
было пусто. Несколько дальше, примерно в 2 км, были блиндажи отдельного батальона
связи, но там тоже никого не было.

Вечером я прибыл к домику лесника. Там был Еременко с адъютантом и
полковник Панкин тоже с адъютантом. Еременко объявил, что он уезжает в штаб
3-й армии.

В 1 км от домика лесника были расположены тылы 287-й стрелковой дивизии
и еще ряд тыловых учреждений 3-й армии (ветеринарный лазарет, какой-то
медсанбат, хлебопекарни, очень много гужевого транспорта, мастерские и др.). К
этому же пункту прибыло несколько зенитных батарей, несших службу противовоздушной
обороны Брянска. Из рядового и офицерского состава тыловых учреждений
было сформировано шесть стрелковых рот, из мастерских - артбатарея
76-мм орудий (находились там в ремонте), из зенитной артиллерии - три артбатареи.
В общем, солидная рать.

7 октября в 3.00 было доложено командующему Еременко о сформированных
силах, но он опять объявил, что выезжает в 4.00 к штабу 3-й армии, а нам
предложил пробиваться в направлении к Белеву. Примерно около 4.00 7 октября
Еременко с адъютантом на двух легковых автомашинах уехал в штаб 3-й армии.

Около 5.00 наши силы начали движение к западной окраине населенного
пункта, около которого был расположен штаб фронта (название не помню). Мне
предложили командовать этой группой, но я отказался и предложил командовать
полковнику Панкину. Комиссаром группы был работник политуправления фронта
(полковой комиссар), фамилию его не помню.

На западной окраине деревни N мехдивизия немцев, прорвавшаяся в сторону
Брянска, оставила сильную заставу (машин, бронетранспортеров и танков
около 14), автоматчиков человек 75. Мы ворвались в населенный пункт, что называется,
с ходу. Машины были подбиты нашей артиллерией. Часть автоматчиков
уничтожена, часть удрала в лес. Несколько человек взяли в плен. Допросили их и
расстреляли. Наши потери совершенно незначительные: несколько человек раненых
и три убито.

Огромная колонна на автомашинах, а сзади конные транспорты вылетели
на шоссе Брянск - Орел и вскоре свернули на проселок в направлении Хвастовичи,
Белев. В 5 км от шоссе в лесу стояли два полка (охраны тыла) НКВД, подчиненные
полковнику Панкину. Когда все собрались в этом районе, я предложил
полковнику Панкину двигаться в направлении Белева. Но он решил своими двумя
полками с зенитными батареями нанести удар в тыл прорвавшейся в направлении
Брянска немецкой мотомехдивизии. Я не считал себя вправе вмешиваться
в его действия и заявил, что отправляюсь в штаб фронта в Белев.

На грузовой автомашине ОБС 287-й сд я и прибыл 7 октября в 18.00 в Белев.
Доложил обо всем произошедшем генералу Захарову и члену Военного со-
вета тов. Пономаренко. Доложил также и о командующем фронтом Еременко, о
том, что он в штабе 3-й армии. Когда мы прибыли в Елец, мною был представлен
полковник Панкин (ныне генерал) к награждению орденом Красного Знамени.
Представление было утверждено.

Потери материальной части связи - только то, что находилось в переговорной:
один комплект Бодо-дуплекс, один СТ-35 и один аппарат Морзе. В общем,

дешево отделался. *

Когда началась вся эта паника, я был у блиндажа № 9 и немедленно приказал:


1. Начальнику телеграфной станции передать штабу 50-й армии по СТ-35,
что мимо нашего штаба в сторону Брянска движется мотомехдивизия противника,
выходя им в тыл. Принял сообщение генерал Петров.

2. Дежурному по связи - передать в штаб 3-й армии и на узел связи в Брянске
о том, что наш штаб в опасности.

Приказал всю аппаратуру снять. Связь прекратилась.

3. Наши радиостанции находились по другую сторону - севернее дома, бли-

же к шоссе. Им было по телефону приказано немедленно сняться и следовать в
Белев. Что и было выполнено. Не помню кто, гранатами подорвали переговорную.
^

Вот, в общих чертах, вся эта история. [...]

Оборона и охрана штаба фронта была на самом низком уровне. Полная беспечность
в дни, когда по тылам 3-й и 13-й армий двигались танковые и другие
части противника. Об этом было известно командованию - и никаких мер.

Надо было лучше прикрывать направления на Орел, Курск, Карачев и
Брянск. Ведь все равно пришлось нашим армиям, бросив всю материальную часть,
с большими потерями выходить из окружения. А Орел, Курск, Карачев, Брянск
уже были заняты врагом. А можно было действовать иначе, и указанные выше
города противник, может быть, и не занял бы, а уж если и занял, то значительно
позже и с большими потерями.

Еще об одной особенности управления. Существовало такое положение,
что если армии попадали в окружение, то связь с ними поддерживала непосредственно
Ставка. Что и было в данном случае. Связь со штабами 3-й, 13-й и 21-й
армий, а вернее радиосвязь, начиная с 6 октября держал узел связи Ставки. Нам
передали связь тогда, когда мы были в Щиграх и организовывали выход наших
армий из окружения. л ^ Ц

Что тебя интересует для твоей работы, напиши. Я постараюсь все сделать,
что смогу. [...]

Твой Вячеслав Дубовко

***Дубовко Вячеслав Николаевич - генерал-майор войск связи (1941). В период Великой
Отечественной войны - начальник войск связи 19-й армии, Западного и Брянского фронтов; начальник
Московской школы радиоспециалистов (1942); начальник войск связи Сталинградского и
Донского фронтов; начальник кафедры службы связи (с 1942), военного цикла (с 1943), оперативно
-тактического цикла (с 1944) Военной электротехнической академии связи им. С.М. Буденного.

https://docs.historyrussia.org/ru/nodes/259...t/page/1/zoom/4

[proffrus]

Из письма Л.М. Сандалову бывшего начальника штаба
артиллерии Брянского фронта Ф.А. Самсонова

г. Москва 22 сентября 1964 г.

Дорогой Леонид Михайлович,

Сомневаюсь я, что могу быть полезным воспоминаниями об осени 1941 г.,
но... попробую.

Я прибыл на Брянский фронт 17 августа 1941 г. из Оперативного управления
ГШ на должность начальника штаба артиллерии фронта. Управление фронта
находилось в стадии формирования и размещалось в районе лесничества Свень
(14 км восточнее Брянска, в 1-1,5 км южнее шоссе Брянск-Орел).

Район КП был организован вначале плохо, его легко могла разведать авиация
противника, его «хеншели» и ФВ-189 летали беспрепятственно. Только по
прибытии расформированного управления Центрального фронта стал постепенно
налаживаться на КП внутренний порядок. В это время мне удалось добиться
(после ряда отказов) у генерала Г.Ф. Захарова разрешения перенести штаб артиллерии
на 1—1,5 км южнее, в лес. Место я выбрал в крупном, но негустом лесу, в
150—200 м от дороги (лесной) на ст. Навля и в 50—100 м от просеки, уходящей в
глубину леса по направлению к Брянску.

Используя в качестве штабной батареи батарею одного артполка, находящегося
на доукомплектовании в р-не ст. Сивжеть, мне удалось построить КП
по-военному (оборудовали блиндажи в 5-7 накатов, тщательно замаскировали,
| установили твердый маскировочный режим). Через некоторое время получили
разрешение на вынос своих управлений - нач. инж. фронта А.Я. Калягин и н-к
АБТВ фронта. Они расположились от нашего КП метрах в 300, за просекой, и так
же тщательно замаскировались. Управление тыла находилось на окраине Карачева.
Все же не все шалаши из еловых ветвей на основном КП фронта были еще
ликвидированы (землянки были построены только для основных отделов штаба
фронта). Сам Военный совет фронта, НШ и опер, отдел располагались в домах
лесничества; политуправление, ОО, прокуратура и некоторые другие учреждения
располагались тут же, в домиках служащих лесничества.

Начальник арт. фронта, генерал-майор артиллерии Михаил Петрович Дмитриев,
прибыл вместе с генералом М.Г. Ефремовым, бывшим командующим Центральным
фронтом. До него начартом фронта недолго был П.Н. Яскин, убывший
на Карельский фронт. Но и М.П. Дмитриев оказался не в почете у ком. фронтом
ген.-л-та Еременко, обычно не стеснявшегося в форме высказывания своего отношения
к людям, которых он не считал для себя удобными. Поэтому М.П. Дмитри-ев редко бывал на КП, его командующий часто посылал в войска с поручениями,
обычно не имеющими отношения к его прямым служебным обязанностям.

Так вся тяжесть общения с командованием фронта постепенно легла на
меня, что не приводило меня в хорошее настроение. Наши взаимоотношения
складывались явно не в мою пользу. [...] Поэтому те немногие вопросы, которые
мне надо было решать с командованием фронта, я предпочитал решать через начальника
оперативного отдела фронта полковника Л.М. Сандалова и, в редких
случаях, через Г.Ф. Захарова...

В конце сентября или в начале октября начал организовываться запасный
(вернее, тыловой) КП в Хвастовичи. Туда было приказано перебросить «все лишнее».
Воспользовавшись этим, я удалил с основного КП всех работников штаба
артиллерии, поскольку с каждым днем все более становилось ясным, что мы все
можем оказаться в «ловушке». Немцы начали наступление крупными силами на
флангах фронта, справа через Рославль на Людиново и далее на Вязьму и Сухиничи;
слева - в направлении Глухов, Орел. Все три армии фронта (передававшаяся
нам директивой Ставки 21А так и не вышла из окружения и фактически в составе
фронта не находилась) оказывались под угрозой окружения. Противопоставить
противнику нам было нечего.

Оборона фронта была удивительно слабой. Мой объезд всех стрелковых дивизий
центральной 3-й А и частично левофланговой 13-й армии еще в начале сентября
раскрыл мне глаза на истинное положение с обороной. Имелась полностью,
во многих местах не полной даже профили, одна траншея, и сзади нее на удалении
от 25 до 50 м отдельные «окопчики». Никаких заграждений! Лишь на некоторых
направлениях, где велись в августе и сентябре частные оборонительные бои
и контратаки слабыми силами (до одной сд) против слабых же сил противника,
оборона была более глубокой - до 1,5-2 км. Здесь же располагались и главные
силы артиллерии, весьма в массе своей скудной (средняя плотность в обороне дивизий
- 1-2 ор[удия]/км). Дивизии в большинстве занимали широкий фронт (до
35-55 км), были неукомплектованными. Второй оборонительной полосы в тактической
зоне фактически не существовало. Армейские оборонительные рубежи
отсутствовали, за них иногда выдавались незанятые войсками противотанковые
рвы, выкопанные населением под руководством военных инженеров. Резервов не
было, если не считать одной танковой дивизии, имевшей меньше десятка танков.
На брянском направлении в резерве (не развернутая в боевой порядок) находилась
одна либо две дивизии. На других направлениях (погарском, трубчевском,
орловском) не было резервов вообще. Нельзя за эти резервы было принимать и
два артполка, не закончившие доукомплектование и формировавшиеся Орловским
ВО в Орле [в составе] пяти противотанковых батарей 85-мм зенитных пушек,
не имевших средств тяги и связи и не полностью укомплектованных артвооружением.


Управлять непосредственно какой-либо артиллерией штаб артиллерии
фронта не мог - для этого у него не было ни объектов, ни средств управления. Поэтому
задачи офицеров штаба сводились к инспекторским функциям (а учить и
требовать выполнения рекомендаций боевых уставов следовало систематически,
за лето отступления офицеры подраспустились и не делали того, что элементарнонеобходимо было делать в таких неблагоприятных условиях обороны), к учету
состояния и информации о боевых действиях артиллерии, к оказанию помощи
артиллерийским частям в восстановлении утерянной боеспособности.

Итак, со мной на КП остались полковник Л.А. Шаманков, н-к оперотдела
из бывших начартов (корпус летом 1941 г. утерян в боях при отступлении), и
полковник Слепаков, н-к НРО. У каждого находилось по одному офицеру. Помню
капитана М.Т. Глушкова (кадровый офицер) и капитана Сарычева из офицеров
запаса. Кроме того - ст. лейтенант Фивепский, командир штабной батареи,
прикомандированной от артполка, стоявшего в районе ст. Снежер на доформировании.
В подчинении у Фивепского так называемый «комендантский взвод»
(импровизированный) в составе 6-7 человек. Средства передвижения - две легковые
машины (М-1), одна из них генерала Дмитриева и одна 1,5 т грузовая. Все
остальные с документами штаба были отосланы на запасный КП в Хвастовичи.
Возглавлял их полковник П.М. Щетинин, начальник отдела укомплектования и
боевой подготовки.

Управление артснабжения фронта во главе с полковником М.В. Кузнецовым
размещалось вместе с управлением тыла фронта в Карачеве. Щетинину я
приказал достать любыми средствами по бочке бензина и автомасла для трех грузовых
(нештатных, содержащихся при штабе «нелегально») автомашин и держать
их в неприкосновенном запасе в предвидении возможного отступления.

Генерал Дмитриев вместе с военкомом артуправления фронта полковым
комиссаром В.Д. Маркиным уехал в гв. стрелковую дивизию, ведшую оборонительные
бои на самом левом фланге в р-не Н. Крупки (зап. г. Рыльска Курской
обл.).

Наступили тревожные дни. Немцы рассекли стык 50-й армии нашего фронта
с Резервным, хотя еще 50-й армии и не угрожало сначала окружение, по-видимому,
немцы сосредоточили главные усилия на этом направлении в сторону
Вязьмы, как это и было нам известно еще за несколько дней до немецкого наступления.
Более ощутимым для нас было наступление крупной группировки немцев
на орловском направлении. Здесь удар пришелся полностью против войск 13-й
армии нашего фронта. Один за одним пали города Дмитриев-Льговский, Дмитровск
-Орловский, нависла прямая угроза над Карачевом и Орлом.

Посланный мною в Орел полковник Шаманков для организации противотанковой
обороны имевшимися в городе противотанковыми средствами, находившимися
к тому же в ведении штаба Орловского ВО, возвратился доложить,
что формируемые батареи кое-как удалось выдвинуть в сторону шоссе на Курск,
непосредственно на окраине Орла, и что больше город защищать, собственно, некому.
Проверять эти данные мы уже не могли, захлестнутые непосредственно новыми
событиями. Поступили сведения о захвате немцами Людиново (крупный
промышленный район сев. Брянска), и нависла угроза для крупного ж.д. узла
Сухиничи. У нас же в лесу у шоссе Брянск-Орел располагалась фронтовая база
боеприпасов. Мы испытывали тогда голод в боеприпасах, нам отпускалось в августе
-сентябре 1941 г., независимо от боевой обстановки, только по два боекомплекта
(в среднем). Поэтому на учете был каждый вагон. Предшествующий опыт
моих взаимоотношений с командованием фронта подсказывал опасную неразум-ность доклада о необходимости срочного вывоза боеприпасов из базы в район ст.
Нарышкино. С падением Сухиничей и Орла боеприпасы вывезти было уже невозможно.
Доклад об этом мог вызвать приступы «ярости» и обвинения в «пораженчестве»
и «трусости».

У меня в блиндаже имелась одна-единственная линия связи - провод до
Карачева, - которую удалось добиться провести из-за требования быть в готовности
к докладу о состоянии дела с боеприпасами в любое время суток.

Я предложил М.В. Кузнецову убедить зам. ком. фронта по тылу М.А. Рейтера
в необходимости вывода фронтовой базы. М.А. Рейтер знал меня еще по СКВО,
где он был зам. командующего, и мы имели достаточно частые встречи, способные
убедить его в том, что мои доклады носили обычно продуманный характер. Самому
М.В. Кузнецову я посоветовал побыстрее перебазироваться в Хвастовичи,
поскольку Карачев под угрозой, а защищать его двум десяткам офицеров с пистолетами
смешно и неразумно. Вскоре я получил от него ответ, что разрешение
на эвакуацию базы получено и что на следующий день он со своим управлением
переходит на запасной КП. Это было за сутки до падения Карачева, переход управления
тыла прошел в относительно спокойной обстановке. Орел уже был в
руках немцев несколько суток, они продвигались к Мценску. В ночь на б октября
немцы овладели Карачевом, петля на войсках фронта стала затягиваться, в нее
попадал и КП фронта, пребывание которого в лесу под Брянском теряло смысл.
Вечером 5 октября я высказал эти соображения генералу Г.Ф. Захарову и спросил
его, когда он предполагает перебазировать КП фронта в Хвастовичи. В ответ он
заявил: «Будем здесь до самопожертвования».

В этот день я настойчиво предложил полковнику Т.Ф. Беляеву, возглавлявшему
инспекторскую группу из управления начальника артиллерии Красной Армии,
срочно выехать в Москву, поскольку события приобретают такой оборот, что
ни нам с ними нет времени общаться, ни от них никакой помощи мы уже получить
не сможем, и они могут оказаться дополнительной «нагрузкой» на наших плечах,
когда петля над нами затянется. Эта группа уехала и еле-еле проскочила Сухиничи,
уже обстреливавшиеся немецкими танками (об этом мне уехавшие рассказали
уже много позднее - в 1942 г.).

Отправил все документы, оставив лишь рабочую карту, одну на всех, некоторые
справки по артиллерии, которые могут понадобиться командованию.
Беспокоил меня вопрос о безопасности первого полка ГМЧ (реактивной артиллерии
), вооруженного установками БМ-13. Был у нас еще один (6-й) полк ГМЧ
с установками БМ-8, но тот был вне затягивавшегося кольца. Мы имели жесткую
инструкцию, предупреждавшую о суровой ответственности на случай захвата
противником хотя бы одной установки в неуничтоженном виде. Часть этой ответственности
ложилась на меня, несмотря на существование какого-то военного
совета опергруппы ГМЧ, который, как говорили, находился у нас на фронте, но
которого я не видел и в глаза. Тогда командование ГМЧ обходило стороной начальников
артиллерии фронтов и армий, борясь за «самостоятельность» и пытаясь
иметь дело только с общевойсковым командованием. Такое «воспитание» шло
сверху, где все части реактивной артиллерии возглавлялись особым командованием
ГМЧ при Ставке ВГК. По вопросам оперативного использования команду-ющий ГМЧ (Аборенков) находился в правах зам. народного комиссара обороны,
а по всем остальным вопросам ими ведал Маленков через двух членов Военного
совета (один из бывших работников аппарата Маленкова, а другой из политработников
ГАУ).

Мне удалось довольно легко рассказать Л.М. Сандалову всю опасность положения
первого полка ГМЧ, который двумя дивизионами находился в 3-й армии,
а одним - в 13-й. Его доклад генералу Захарову, видимо, имел какой-то успех
- была послана шифртелеграмма о выводе всего полка в район Белые Берега (сев.
шоссе Брянск-Орел), от КП фронта километрах в 8-10. Однако, когда первый
дивизион следовал мимо КП (он возвращался через переправы на Десне в районе
Брянска), командир полка капитан Шмаков направился к командующему фронтом
с личным об этом докладом. Как обстояло дело дальше, я знаю с чужих слов,
по докладу т. Шмакова, прибежавшего ко мне во «встрепанном» виде, - я понял,
что он попал к генералу Захарову, был обозван трусом, Захаров ему пригрозил
суровой карой за «дезертирство», не желая слушать о том, что полк получил приказание
сосредоточиться в Белых Берегах. Далее Шмаков получил от генерала
Захарова точно показанное пальцем место (палец попал в точку, находившуюся
в 3-4 км с.-з. г. Брянска), где полк должен развернуться и «удерживать Брянск от
попыток его захвата противником». Вместе с тем Шмаков, будучи расторопным
офицером и далеко не трусом, успел ознакомиться с обстановкой и понял, что
полк может весь погибнуть без видимой пользы, а ему придется нести на самом
деле суровую ответственность за возможное попадание боевых установок к противнику.


Теперь он пришел ко мне за содействием. Но теперь уже было поздно - отменить
нелепое приказание было невозможно. Пришлось ему порекомендовать
связаться потеснее с Лиселидзе (полковник Лиселидзе тогда был начальником
артиллерии 50-й армии) или с майором Губановым (НШ артиллерии 50-й армии)
и далее следовать точно их указаниям и не проявлять никакой «самостийности».
При отходе 50-й армии следовать с дивизионом неукоснительно и в случае реальной
опасности действительно уничтожить установки, а не только доложить об исполнении,
не проследив действительного положения вещей (тогда нередки были
случаи неточных и даже ложных донесений). За другими дивизионами полка я
обязался проследить сам и принять меры к сохранности установок от противника,
поскольку остальные дивизионы будут недалеко от КП фронта.

Как выяснилось значительно позднее, Шмаков поступил в соответствии
с этим моим советом: установки были уничтожены в его присутствии в районе
Стеклянная Гуща при отходе частей 50-й армии на Козельск, Калугу, Тулу. Я же
выполнить обещание по поводу двух других дивизионов не смог - один дивизион
попал при отходе из 13-й армии под удар авиации и танков противника. Комиссар
дивизиона, прибывший к нам на КП уже в районе Белева, доложил, что установки
они все уничтожили. Опросив его, как они это сделали, я убедился, что так действительно
можно было сделать. Однако позднее, примерно через месяц, я узнал,
что находившийся при дивизионе командующий опергруппой ГМЧ (фамилию не
помню - кажется, Скучаревский) увел три или четыре (из восьми) БМ-13 под
Мценск. Второй дивизион я встретил 7 октября в лесу у Белых Берегов, при ди-визионе был ст. л-т Фриче (НШ дивизиона), которого я знал еще по Киевскому
артучилищу. Командир дивизиона капитан Карсанов с военкомом, по докладу
Фриче, уехал в штаб фронта 6 октября, и больше о нем сведений он не имел.

А 6 октября произошли следующие события.

В ночь на 6 октября я долго сидел в «кабинете» у полковника Сандалова,
около часу или двух 6.10.41 г. я пошел к себе отдыхать и сказал, что пришлю
полковника Шаманкова. На вопрос Леонида Михайловича: «Зачем?», я ответил:
«Чтобы без нас не уехали в Хвастовичи, у меня в практике учений войск было в
довоенные годы не раз, что штаб дивизии переезжал на новый КП, «забыв» поставить
об этом в известность начартдива со штабом, и потом приходилось не раз
«догонять» штаб дивизии и выслушивать вдобавок нравоучительные замечания
командира дивизии».

Разбудив Л.А. Шаманкова, я направил его в оперотдел штаба фронта. Он
спросил, что там надлежит ему делать, я и ему сказал то же: «Следи за тем, чтобы
мы внезапно не остались здесь в лесу одни. Карачев уже у немцев, севернее Брянска
все дороги перехвачены, и у нас остался один путь - через разъезд Снежетский
на Хвастовичи лесной дорогой». Шаманков спросил: «А зачем же тогда так долго
сидеть здесь, тем более что армии уже отходят и связь с ними поддерживается
только по радио? Как долго мы будем здесь сидеть?» Я с раздражением ответил:
«До прихода немцев». Потом сказал: «Приходи часам к двум дня, пообедаем, а там
видно будет, что делать дальше». Сам же лег спать.

Через некоторое, мне показалось, непродолжительное время я почувствовал,
как кто-то трясет меня за плечо. Я проснулся и увидел Шаманкова. «Вставай,
немцы пришли», - сказал он. Я вспомнил ночной разговор с ним, посмотрел
на часы - было 14 часов 5 минут, вспомнил, что в 14 часов собирались обедать.
«Обедать пришел?», - спросил я. «Что ты, - говорит он, - на самом деле немцы
пришли, послушай хорошенько».

Я вспомнил, что командование фронтом ночью вызывало танковую дивизию
и собиралось ею «выбить» немцев из Карачева (8-10 танками). Видимо,
дивизия запоздала и только что проходит район КП, т.к. за блиндажом слышен
был глухой шум двигавшихся танков. Однако, выглянув из блиндажа, я заметил
сквозь деревья проходящие немецкие танки и автомашины-вездеходы с автоматчиками.
Двигались они в сторону КП фронта по дороге из леса от ст. Навля. Л.А.
Шаманков рассказал мне, что он шел уже из оперотдела к себе, как в районе мостика
через р. Свень услышал гул идущей колонны танков. Спрятавшись на всякий
случай за прибрежные кусты, он увидел колонну немецких танков. Прикрываясь
кустами, вдоль берега речки он добежал до более густого леса, а оттуда к себе, разбудил
меня. Танки он увидел в 13 час. 55 мин. По дороге успел дежурному приказать
прекратить всякое движение на нашем КП. Березовые слеги, которыми были
провешены тропинки (ими приходилось пользоваться ночью), были сняты по моему
приказанию еще накануне, а гнилушки, освещавшие тропинки, днем света не
дают. Отличная маскировка блиндажей, на которых были посажены (с землей,
как принято называть, «со стулом») небольшие деревца, покрытые мхом под цвет
окружающей местности, не привлекла к себе внимание немцев, они уверенно шли
на КП фронта, в лесничество.У соседей (танкистов и инженеров), насколько можно было увидеть, было
также тихо и спокойно. У нас имелось на весь наш штаб три автомата (ГТПТТТ) - у
меня, Шаманкова и Слепакова, 6-7 винтовок у «комендантского» взвода. Оценив
обстановку, я понял, что, не изготовившись к бою, открывать огонь по автомашинам
немцев двумя автоматами, не имея возможности передать какие-либо указания
на случай боя остальному составу КП, разобщенному по отдельным блиндажам,
не следует; открывать бессмысленную стрельбу, результат которой был бы
явно не в нашу пользу, не стоило. Пока я размышлял об этом, машины прошли
(все это продолжалось не более минуты-двух), и в районе КП фронта послышалась
беспорядочная автоматно-пулеметная стрельба, перемежавшаяся редкими
выстрелами малокалиберных пушек.

Собрав личный состав, информировав о том, что известно, я отдал приказание
шоферам все три машины отогнать на 1-1,5 км по просеке и, сойдя с нее,
замаскировать их, ожидая от меня дальнейших указаний. Над остальными людьми
приказал взять командование ст. л-ту Фивепскому и получать от меня дальнейшие
указания, а пока немедленно выслать разведку из трех человек в сторону
КП фронта, установить, что там делается, и возвратиться через 1-1,5 часа на контрольно
-пропускной пункт в лесу, на просеке в сторону Брянска. С остальным
личным составом двинулся по просеке в сторону КПП. У танкистов и инженеров,
мимо КП которых мы проходили, не было ни одного человека. У нас недоставало
одного старшины, который был послан в штаб фронта с каким-то поручением
(больше я его не видел), и капитана Сарычева, ушедшего в РО штаба фронта с
каким-то поручением полковника Слепакова.

На КПП находился мл. лейтенант и два красноармейца, порядком встревоженные
и не знавшие, что им делать, т.к. связь (проводная) с комендантом штаба
не работала. Он доложил мне, что несколько минут назад мимо КПП проехал генерал
Захаров с дивизионным комиссаром Мазеповым. Генерал открыл дверцу
машины и крикнул мл. лейтенанту: «Направляйте всех на Брянск!». Я удивился
такому распоряжению, т.к. дорога на Хвастовичи проходила через разъезд Снежетский
(вторая дорога, через Брянск, была длиннее на 18-20 км). Мл. лейтенанту
я приказал самому разведать с бойцами, поскольку КПП фактически перестал
существовать, положение в районе КП фронта (лесом незаметно можно было дойти
до района столовой штаба фронта, куда от КПП было около 1,5 км) и, если не
найдет коменданта, которому подчинен, следовать на Хвастовичи через разъезд
Снежетский.

Вернулась наша разведка и доложила, что в районе КП - немцы, но стрельба
затихла, весь личный состав КП, видимо, рассредоточился по лесу. Тогда я принял
решение самостоятельно выбираться в Хвастовичи. Сделать это оказалось
непросто.

На поляне перед КПП стоял самолет-истребитель, посаженный подбитым
летчиком, который (по сообщению мл. лейтенанта) направился в штаб фронта.
Самолет генерал Захаров приказал сжечь, а как это сделать, мл. лейтенант не знал.
Он открыл вентиль бака с горючим, зажег струйку бензина, но самолет ни взрываться,
ни гореть не пожелал. Мы не стали возиться с самолетом, тем более что
через лес со стороны Брянска послышались взрывы, а по шоссе, которое находи-лось от нас в 3-4 км, слышен был гул проходящих танков. Мне стало ясно, что
промедление с преодолением шоссе может нас привести в положение окруженных.
В нашем распоряжении были две легковые и одна грузовая автомашины, нас
всего было человек 11-12, мы могли довольно быстро добраться до Хвастовичи.
День был солнечный, сухо, относительно тепло, и, как только мы переправились
бы через шоссе, можно было добраться до запасного КП довольно быстро.

Вскоре, по мере нашего движения в сторону мясокомбината Брянска (я наметил
переход через шоссе где-либо на середине дороги от Брянска до Свени),
ко мне из леса стали примыкать отдельные офицеры из состава штаба фронта.
Одним из первых из леса на просеку вышел бригадный комиссар Пигурнов (начальник
политуправления фронта), которого я пригласил к себе в автомашину, но
он решил ехать «с массой» в кузове грузовика. Затем стали появляться небольшие
группы, появились пожарники Брянска в полной готовности для тушения пожара,
потом какое-то подразделение милиции, какие-то граждане, люди из ветеринарного
лазарета фронта, какой-то склад (личный состав) и т.д. Все это замедлило
движение, надо было разобраться во всей этой растущей толпе и организовать ее.

Тов. Пигурнов в это время предложил нам всем вернуться через лес к Десне,
переправиться через нее, примкнуть к частям 50-й армии и с ними выходить из
окружения. Он был настойчив и не соглашался с моим планом выхода на запасной
КП в Хвастовичи. Присутствовавшие при этом офицеры, часть которых была из
политуправления фронта, приняли в «дискуссии» активное участие, явно распадалась
дисциплина. Тогда я предложил т. Пигурнову прекратить спор и взять на себя
командование всеми собравшимися людьми (их набралось уже - только военных,
гражданских мы отослали от себя, предложив либо эвакуироваться лесными дорогами,
либо переждать боевые события и возвратиться в Брянск). Длительные попытки
т. Пигурнова взять порядок в свои руки не удавались, его просто не слушались,
люди собирались группами, обсуждали положение, у всех рождались разные
планы, а дела, собственно, не делали. Тогда он подошел ко мне и предложил взять
командование в свои руки. Я сказал, что только на одном условии - беспрекословного
подчинения всех, я поведу всех только на Хвастовичи. Время стало подходить
к вечеру. Было около 17 часов, поднялся ветер, похолодало, вскоре набежавшая
тучка высыпала первый снег, который пока еще таял на земле.

Приказав Шаманкову и Слепакову построить всех, отделить вооруженных
(их оказалось очень мало; многие, даже офицеры штаба фронта, не имели пистолетов,
автоматов так и осталось три, винтовок также не прибавилось), распределить
всех по машинам, назначить на машины старших, всех вооруженных сосредоточить
на головной грузовой машине штаба артиллерии под командованием ст.
лейтенанта Фивепского. Впереди шли наши же легковые машины. Помимо машин
штаба артиллерии оказалось еще несколько грузовых машин.

К наступлению сумерек наша «колонна» подошла к дому лесника. До шоссе
оставалось 0,5-0,8 км, но просека привела нас близко к Брянску, что не входило
в мои планы. Кругом стояла тишина. Остановив колонну, я отправился разведать
дорогу перед проходом шоссе. Оказалось, что здесь переходить опасно: у мясокомбината
стояло три немецких танка, один из них ремонтировался его экипажем.
Возвратившись к колонне, я ее не застал на месте, оказалось, что она ушла по дру-гой просеке в сторону разъезда Снежетского. Я остался один (надо сказать, что я с
1939 г. болел язвой желудка и двенадцатиперстной кишки, с 1940 г. болезнь обострилась,
любое физическое или нервное напряжение вызывало острые боли, рвоту
и т.д.), предстоял пеший поход, который мог оказаться мне не по силам. Однако
вскоре меня встретила моя машина с капитаном Глушковым. Они предполагали,
что я пошел именно по этой дороге, кто-то предложил т. Пигурнову двигаться вперед,
он подал такую команду, и они пошли. С наступлением темноты колонна остановилась,
тут Глушков обнаружил мое отсутствие и возвратился за мной, на этом
настаивал и мой шофер И.В. Чуев, видевший направление, в котором я ушел.

В колонне я встретил нервозное состояние, т. Пигурнов доложил, что он
выслал разведку и ожидает ее результаты. Сделав замечание о непозволительной
«инициативе» с уходом колонны, я установил, что в разведке были только
рядовые бойцы с ефрейтором. Результатов разведки можно было ожидать долго.
Взяв с собой Глушкова и двух красноармейцев, я приказал своему шоферу быть
старшим и запретил какой-либо машине двигаться без его приказания, если даже
придется подчинять силой оружия (у него был пистолет, он имел звание ефрейтора,
был человеком смелым и не поддающимся панике, что я уже проверил в
предыдущие месяцы совместной службы). Тов. Пигурнову предложил успокоить
людей, не позволять им куда-либо двигаться, пока я не найду надежного места для
проезда машин через шоссе и разъезд Снежетский.

Место переезда мы с т. Глушковым нашли, и около 23 часов я послал его
вывести колонну к этому месту. Здесь ко мне присоединилась еще одна группа
из КП фронта, человек около 30-35, также решивших пробираться в Хвастовичи.
Погода к полуночи снова изменилась, стих ветер, перестал идти снег, вышла полная
луна, стало светло. Вскоре появились машины, но группы во главе с т. Пигурновым
не было, они, оказывается, не выдержали ночного ожидания и без машин
направились через лес в сторону разъезда Снежетского. Перегнав автомашины
через шоссе и через железную дорогу у разъезда, мы за разъездом подобрали часть
группы (часть ее разбрелась, в том числе несколько женщин - сотрудниц политуправления
и др. учреждений фронта). Тут у меня с т. Пигурновым была вторая
неприятная «беседа», я настойчиво предложил ему пересесть в мою машину и
впредь не нарушать моих планов.

Около бывшего монастыря сохранилась переправа (мост) через р. Снежеть,
и мы благополучно, присоединив к себе по пути дивизион БМ-13 (о котором сказал
выше) и взвод Т-60 из полка охраны КП фронта, к 8-8.30 добрались до Хвастовичи.


Оказалось, что запасного КП уже не было, но в постовом отделении был
оставлен офицер, приказавший от имени генерала Захарова всем следовать в Ульяново.
Решив дать людям отдых после тревожной и бессонной ночи, я разрешил
отдых до 11 часов, после чего приказал собраться и следовать колонной дальше в
Ульяново. Дивизион БМ-13 ушел на отдых в лес, по дороге на Ульяново, батальон
Т-60 ушел туда сразу. Еле собрав к 11.30-12 часам неполностью (списков не составили
) группу и построив ее в переулке на выезде в лес (в сев.-воет, части Хвастовичи
), я приказал идти по дороге на Ульяново. Пропустив всю колонну мимо
себя и дождавшись, когда она втянулась в лес (около 400-500 м от села), я решилеще раз проверить, кто задержался в домах, примыкавших к этому переулку. Но
в это время в село втягивалась танковая колонна, по всей видимости, немецкая.
Не ожидая встречи с нею, я вместе с т. Пигурновым и Шаманковым поехал за

колонной.

День 7 октября был по-настоящему осенний, выпадал несколько раз снег,
перемежавшийся дождями, дороги стали труднопроходимыми. Только к вечеру,
измученные, мы добрались до Ульяново. Здесь я встретил полковника Аргунова,
который сказал, что КП фронта переместился в Белев, а он остается в качестве
«белевского укрепленного участка». Я оставил ему дивизион БМ-13, противотанковый
(45-мм птп) дивизион, какой-то ад 49-й армии, попавшийся мне по пути из
Хвастовичи в Ульяново, явно запутавшийся при отступлении и потерявший свою
дивизию.

В помощь т. Аргунову, в качестве начальника артиллерии его «укрепленного
участка», оставил капитана Вайсбанда, а всем остальным дал отдых до утра
8.10.1941 г. Тов. Пигурнов уехал в штаб фронта в Белев (в Ульяново имелись
машины штаба), офицеры, примкнувшие ко мне в злополучный день 6.10-го в
лесу у р. Свень, разошлись по своим учреждениям. Утром 8.10 я со своим штабом
(здесь меня дождался т. Щетинин со всем личным составом штаба, находившемся
в Хвастовичи) убыл в Белев, а к концу светлой части дня мы добрались до с.
Куракино (воет. р. Ока), где и начал свою новую жизнь штаб Брянского фронта,
почти не имея связи с подчиненными войсками, выходившими из окружения самостоятельно.


Среди нас в Куракине не оказалось генерала А.И. Еременко. Здесь я узнал,
что он в злополучный день 6 октября, как только немцы пришли к лесничеству
Свень, успел с адъютантом (Пархоменко, кажется) уехать на машине в 3-ю армию
к генерал-майору Я.Г. Крейзеру. Нас очень удивило нежелание командующего
фронтом вернуться на КП фронта и попытаться взять управление фронтом в свои
руки, тем более что Я.Г. Крейзер не нуждался в повседневной «опеке» своего командующего.
[...] 1

Как бы там ни было, жалеющих не было, тем более что генерал Захаров,
взявший функции командующего фронтом в свои руки, вскоре показал, что он не
менее достойная замена убывшего генерала Еременко.

Вскоре мы снова перебазировались - в Касторную, откуда в Щигры. Кстати,
в Касторной повторилась «старая» история: штаб фронта убыл в Щигры ж/д
эшелоном, «забыв» нас в Касторной. Обнаружилось случайно - мне срочно ночью
понадобилась медицинская помощь (очередной сильный приступ язвенной болезни
). Посланный на ст. Касторная, в неразгружавшийся второй эшелон штаба,
в санчасть, мой шофер возвратился ни с чем, сказав, что все эшелоны ушли, как
он выяснил у коменданта станции, на Щигры. Утром, с рассветом, мы на машинах,
которых у нас не положено было быть, совершили марш в 90 км и еле-еле
добрались к 16 час. в Щигры. Генерал Захаров встретил меня возгласом: «Куда
вы пропали? Ищут вас, ищут, найти не могут». Так он и не захотел поверить, что
забыли в Щиграх не только нас, но и своего оперативного дежурного, который
из помещения милиции на запросы дежурного по штабу артиллерии неизменно
отвечал: «Все в порядке».з Щигров 26 октября мы снова перебрались на новое место. На этот раз
- в Елец. Только здесь фронт принял подобающую ему форму, части вышли из
окружения, создан сплошной фронт обороны, штаб фронта стал полноценно управлять
войсками. 17 ноября я убыл к новому месту службы - начальником артиллерии
28-й армии.

Конечно, Леонид Михайлович, эти строки беглых воспоминаний не годятся
для Вашей книги. Но они могут оказаться полезными для восстановления в памяти
общего фона, на котором Вы будете строить свои воспоминания. Все мелочи,
о которых я сказал, могут воссоздать колорит тех дней, по-своему характерных и
поучительных.

Привет.

С глубоким уважением, Самсонов

P.S. Не было времени тщательно обработать написанное,
все написано в один «присест», за это и приношу извинения.
***Самсонов Федор Александрович (1901-1980) - генерал-полковник артиллерии (1944).
В период Великой Отечественной войны - офицер Оперативного управления Генерального штаба
Красной Армии; начальник штаба артиллерии Брянского фронта (с августа 1941); начальник артиллерии
28-й армии (с ноября 1941); начальник штаба Главного управления начальника (командующего
) артиллерии Красной Армии (с декабря 1941).

[proffrus]

Из письма Л.М. Сандалову бывшего заместителя начальника
оперативного отдела штаба Брянского фронта И.А. Долгова

г. Калинин 7 марта 1964 г.

Дорогой Леонид Михайлович!

Ваше письмо от 26 февраля получил. Тронут Вашим таким высоким отзывом
о моей памяти. Все, что сохранила моя память об интересующем Вас периоде,
постараюсь изложить в настоящем письме, но едва ли я смогу Вам помочь, т.к. с
момента событий под Брянском и до середины января 1942 г. я почти не был в
штабе фронта.

Итак, восстанавливаю события, как они отложились в моей памяти.

После прорыва врага и занятия Орла, 5 октября 1941 г. Еременко принял
решение о переносе КП фронта в район Хвастовичи. Организация нового КП
была поручена полковнику Аргунову. На КП фронта восточнее Брянска осталась
небольшая оперативная группа и все руководство фронта.

6 октября оперативная группа потеряла проводную связь с войсками и
Москвой. Мы сидели в домике лесника, ожидая восстановления связи. Вы были
у Еременко. Вдруг Вы вбежали в комнату и крикнули: «Боевая тревога! Немцы
по лесной дороге подошли к КП, переходить на КП в Хвастовичи!» Только мы
выбежали к блиндажам, как в районе домиков началась перестрелка. Со мной был
майор Макаров, присоединилось несколько человек связистов. Зная, что в районе
домиков немцы и что на шоссе Брянск - Карачев по удобной дороге с КП проехать
уже невозможно (она проходила близко к домикам), я приказал шоферам машин,
прикрепленных к оперативному отделу, выезжать к шоссе по объездной дороге,
но очень разбитой. В это время вокруг нас собралась группа солдат из полка связи
и охраны штаба, всего около 40 человек.Связисты оказались без оружия, а у охраны всего один ручной пулемет и
несколько автоматов. Покамест выяснял обстановку, стрельба в районе домиков
прекратилась. Вскоре сквозь деревья увидел, что несколько немецких автомашин
(крытых) двигаются к шоссе. Не помню, сколько было машин, но не более 7-8.

Я перевел собравшуюся около меня группу через шоссе. В кустах всех построил.
Макаров составил список, оказалось 37-38 человек. Я объявил себя командиром,
потребовал беспрекословного подчинения, объяснил задачу перехода
в Хвастовичи. Чтобы выйти на дорогу Брянск - Хвастовичи, нужно было идти
по шоссе на Карачев, а потом через КП дивизии НКВД охраны тыла по лесной
дороге на северо-запад, до населенного пункта, где была какая-то колония НКВД
(бывший монастырь), а здесь уже выходили на нужную дорогу на Хвастовичи.

Я решил вести свою группу на колонию НКВД лесом по азимуту. Об этом
объявил всем. Нужно было пройти километров 10. Только мы двинулись, поднялась
вьюга, пошел снег (это 6 октября!). Я шел с компасом в руке впереди, а
Макаров замыкающим. Густой лес, болотистая местность и снег дурно влияли на
психику солдат: начались разговоры, не были уверены в правильности движения,
т.к. ничего не было видно, кроме леса, снега и магнитной стрелки компаса. Сколько
времени пробирались, не помню. Снег перестал, появилось солнце... и я увидел
сквозь деревья колокольню церкви колонии. Эту колонию я знал, т.к. в конце
сентября по Вашему заданию я объезжал ряд населенных пунктов для изучения
возможного размещения КП фронта на зиму (был в Карачеве, был в этой колонии
и еще в некоторых пунктах). Когда я показал на видневшуюся колокольню, у многих
раздался вздох облегчения, и группа теснее сплотилась около меня.

Через колонию вышли мы на дорогу на Хвастовичи. Вскоре нас нагнали
пустые автомашины - ехали за снарядами в Карачев?! Из опроса я выяснил: шоферы
знают, что Карачев занят немцами, что в Брянск прорвалась с тыла мотоколонна
врага, а куда едут толком сказать, никто ничего не мог. Мне стало ясно, что
эта небольшая колонна автомашин блуждает, и я решил ее подчинить себе, чтобы
сдать на КП фронта в Хвастовичи. Погрузил свою группу на машины и думал, что
быстро доберусь до КП фронта, но это оказалось не так-то просто: лесная грунтовая
дорога оказалась забитой автомашинами, идущими из Брянска на Хвастовичи.
В пути происходили частые задержки, вытаскивали машины из грязи, но все
же двигались.

В Хвастовичи прибыли утром 7 октября. Долго искал, где расположился КП
фронта. Никаких признаков не обнаружил. Случайно встретил одного офицера из
полка связи, который сказал, что КП фронта перенесли в Ульяново. К вечеру того
же дня добрались до Ульяново. При подъезде к этому населенному пункту встретил
и Вас. Вы ехали тоже в грузовой машине. На совещании у Захарова узнал, что
КП в Ульяново не будет, а развертывается в районе Белева, куда и нужно утром
8 октября перебраться. Захаров сообщил, что Еременко со старого КП, когда напали
немцы, отправился в 3-ю армию. В Ульяново был сформирован сводный отряд.
Его возглавил полковник Аргунов. Из оперативного отдела в этот отряд был
передан капитан Семиков. О боевой деятельности этого отряда я ничего не знаю,
кроме того, что через несколько дней в отдел вернулся капитан Семиков и сказал,
что он едва не попал в плен. Больше полковника Аргунова я не встречал.С утра 8 октября часть офицеров оперативного отдела (я, Макаров, Григорьев
) отправилась в Белев, на новый КП. В Белеве на почте встретили полковника
Литвиненко, который сообщил, что КП фронта развернут в деревне (названия
не помню) на восточном берегу реки Оки. По понтонному мосту перебрались на
восточный берег и прибыли на КП фронта. Здесь был уже Базанов и несколько
офицеров оперативного отдела. Связь с Москвой была, но с армиями ни проводной,
ни по радио не было. Вскоре на КП прибыли Вы, Захаров и член Военного
совета (кажется, Фомин, но точно не помню). Был получен приказ из Москвы
составить план выхода 50, 3 и 13-й армий из окружения с задачей: ударом в восточном
направлении разбить немецкие войска, вышедшие в тыл, освободить Орел
и занять рубеж обороны по реке Ока. Остаток дня и ночь прошли над планированием
и составлением приказа на выход армий из окружения. Приказ должен был
подписать Еременко, а он был в 3-й армии. Связи с армиями все еще не было, и
неизвестна была судьба командующего.

Тогда Захаров принял решение: послать меня на КП 3-й армии к Еременко
доложить на подпись приказ. Я предложил приказ дать не открытого текста, а
зашифровать и в опечатанном пакете, чтобы не было сомнения, что он разглашен,
а если попадет в руки врага, то не мог бы быть прочитан. С моим предложением
согласились. Бухаров со своими офицерами занялся шифрованием приказа, а я
стал готовиться к полету. Должен сказать, что моя шинель и все имущество остались
в Брянских лесах, я вышел в плаще и телогрейке. Для полета в открытом
самолете надо было одеться теплее. Я попросил Макарова уступить мне шинель,
под нее одел телогрейку и был готов к полету. Надо было по прямой пролететь не
менее 200-250 км.

Был выделен трехместный самолет У-2. Лететь должны были пилот, штурман
и я. До 6 октября КП 3-й армии располагался в лесу, в районе населенного
пункта Вздружное, на восточном берегу реки Десны. Но подтверждения из армии
никак не могли получить из-за отсутствия связи. Вдруг из Москвы получили
сведения, что Еременко на КП 3-й армии, а КП армии находится на западном
берегу Десны в населенном пункте против Вздружного. Такое изменение местонахождения
КП армии никого не удивило, т.к. объяснили тем, что командарм
решил прикрыться рекой от возможного нападения врага с тыла. Отметив нужный
пункт на карте, положил запечатанный пакет с зашифрованным проектом
приказа в полевую сумку, отправился на аэродром. Здесь долго тянули с вылетом.
Все находились какие-то причины, не позволявшие лететь. Последней
причиной оказалась катастрофа самолета МиГ, произошедшая на аэродроме при
взлете этого самолета. Наконец-то во второй половине дня вылетели. Я и штурман
поделили секторы наблюдения за воздухом. Несколько раз самолету пришлось
резко снижаться и идти на бреющем, спасаясь от самолетов противника.
Но и бреющий полет таил много опасностей, т.к. мы пролетали над местностью,
занятой противником, и попадали под обстрел с земли. Но все проходило благополучно.
Видели пожар в Волхове, горела станция Навля, в районе бывшего
КП фронта в Брянских лесах шел бой дивизии НКВД по охране тыла с немцами
(потом я имел разговор об этом бое с генералом Любым - начальником охраны
тыла фронта).Вот и Десна. По долине реки стали подходить к нужному пункту. Видели
с воздуха разрушенные и исправные переправы через реку. Около некоторых переправ
видели наш транспорт и бойцов. Все это вселяло уверенность в том, что
наши войска - на западном берегу Десны. Для уточнения местонахождения мы
сели около одного населенного пункта. Моментально самолет был окружен мальчишками.
На вопрос, есть ли немцы, получили дружный ответ: «Нет!» Узнали название
населенного пункта и определили, что до КП армии не долетели еще около
25 км. Сели в самолет и стали набирать высоту. Вдруг мотор стал чихать и скоро
заглох. Летчик не растерялся и вновь посадил самолет. О причине, почему заглох
мотор, пилот доложил, что он переключил подачу бензина на запасной бак, и туда,
возможно, попала вода, но неисправность можно устранить, если выпустить часть
бензина. А этого он сделать не может, т.к. нет у него соответствующего ключа,
надо в деревне найти раздвижной (французский) ключ, и тогда он может вскрыть
сливную пробку. Мальчишки вновь окружили самолет, нашлись такие, которые
побежали в деревню и принесли необходимый ключ.

Пилот открыл сливную пробку, выпустил часть бензина, запустил мотор.
Он стал работать нормально, и мы взлетели. Скоро опустились около деревни
Уты (в 3-4 км севернее нужного нам пункта). Здесь оказалась хорошая площадка
и большой кустарник. Самолет завели в кусты, замаскировали, оставили пилота
с автоматом охранять самолет, а я и штурман, имея один автомат и по пистолету,
отправились в деревню, где предполагали найти КП армии. Шли спокойно открытой
дорогой. Солнце склонялось к закату. Когда стали подходить к деревне,
с восточного берега стала стрелять пушка по роще за деревней. Это насторожило
нас, но мы подумали, что это наши артиллеристы производят пристрелку внутри
оборонительной полосы, и продолжали спокойно путь в деревню. У крайней избы
увидели мужчину, выглядывавшего из-за угла дома туда, где рвались снаряды.
На наш вопрос: «Почему стреляет наша артиллерия по роще?», колхозник ответил:
«Сегодня утром к этой роще подходили немецкие танки, вот, наверное, опять
подошли». Нас поразил этот ответ. На вопрос: «А где наши части?», - получили
еще более ошеломляющий ответ: «Еще вчера утром ушли на тот берег, не верите,
спросите у председателя колхоза». Узнали, где найти председателя колхоза, пошли
в деревню искать его.

В деревне в разных местах виднелись кучки женщин. Они помогли найти
председателя колхоза. Он подтвердил правильность слов колхозника. Солнце
уже село, стало темнеть. Решили возвратиться к самолету, дождаться утра, перелететь
в район Вздружное и искать КП 3-й армии. Возвращаться решили не по
дороге, а берегом вдоль реки. У северной окраины деревни был съезд к реке, и по
нему мы стали спускаться к воде. К нашему удивлению, здесь оказался исправный
низководный мост. Мы не успели дойти до моста и были обстреляны из винтовок
с восточного берега. Пришлось отказаться от намерения идти вдоль воды,
т.к. могли вновь попасть под обстрел своих же войск. Решили подняться и идти
вдоль обрыва (западный берег Десны высокий и обрывистый) полем, чтобы не
попасться в руки немецким мотоциклистам и избежать обстрела со своего берега.
По вспаханному полю идти было трудно. Стало очень темно. К тому же скоро
начался проливной дождь. Глинистая почва раскисла, ноги разъезжались, частомы скатывались в овраги, по которым ручьи впадали в Десну. 3-4-километровый
путь превратился в многокилометровый, и на преодоление его мы затратили несколько
часов. В кромешной тьме боялись, что не найдем стоянку самолета. Но
обошлось благополучно: самолет нашли, пилот был при нем. Решили ждать утра,
чтобы перелететь в район Вздружное.

Около 23 часов послышался шум моторов в районе деревни, куда мы ходили,
а вскоре и севернее деревни Уты, где также была исправная мостовая переправа.
Вскоре на переправах завязалась перестрелка, бой разгорался все сильнее
и сильнее. Через некоторое время бой стал удаляться восточнее от переправ,
втягивался в лес, и глуше стала слышна перестрелка. Из этого сделали вывод: по
сохранившимся переправам немцы перешли на восточный берег и углубились в
лес, наши части стали отходить. Как быть нам? Перелет в район Вздружное нецелесообразен,
т.к. к утру его могут занять немцы. Искать по лесу наши части
невозможно. Скрепя сердце, решили возвращаться на КП фронта, хотя приказ не
был выполнен.

Пилот заявил, что он может вести самолет ночью по приборам, но посадка
должна быть в светлое время. Прикинули, что рассвет бывает около 7 часов, полет
займет более двух часов, и если поднимемся в воздух в 5 часов, то над территорией,
занятой немцами, пролетим в темное время и нам не будет мешать вражеская
авиация, а чтобы не попасть под наземный огонь, надо лететь не ниже 400-500 м,
чтобы не было видно огня выхлопных труб. Дождь не переставал, спасались от
дождя под крылом самолета. Пилоту приказал ложиться спать, чтобы немного отдохнул,
т.к. предстоял трудный путь. Часов с двух дождь перешел в мокрый снег,
и самолет покрылся толстым слоем мокрого снега. Пилот и штурман заявили,
что в этой обстановке подниматься в воздух нельзя: самолет обледенеет и упадет.
Надо ждать, когда перестанет снегопад. А будет ли возможность тогда подняться,
не будем ли окружены немцами? В нашем районе и в районе Уты было спокойно.
Севернее и южнее слышен был непрерывный шум моторов. Решили: пока мы с
самолетом, мы можем уйти от немцев, но надо ждать прояснения погоды.

Стрелки часов показывают пять, потом шесть часов, а снег все идет и идет.
Только к семи часам снегопад перестал. Быстро очистили самолет от снега, завели
мотор для прогрева. Очень опасались, что шум мотора самолета привлечет внимание
немцев, но все пока шло спокойно. Вывели самолет на взлетную площадку,
быстро заняли свои места в самолете, пилот дал газ, и самолет скоро оторвался
от земли. Мы в воздухе, облегченно вздохнули. С самолета видели, как около
переправ у костров грелись немцы. Но они уже были не страшны - мы считали
себя недосягаемыми для них: была большая и низкая облачность, день начинался
очень пасмурный. Самолет лег курсом на Белев, наблюдать за воздухом не было
надобности, и я, привязав фуражку носовым платком, спокойно уснул после тревожной
ночи. Так я и не заметил, как прошел обратный перелет. Проснулся только
тогда, когда самолет пошел на посадку: это штурман опять решил проверить
правильность полета путем опроса местных жителей. Скоро самолет приземлился
около КП фронта.

Я направился в оперативный отдел, чтобы доложить Вам о возвращении
и о том, что задание, к сожалению, не выполнил. Вы спали, я разбудил Вас и хо-тел докладывать. Но Вы, вскрикнув: «Жив!», обняли меня. Я пытался доложить,
что задание не выполнил, но Вы меня не слушали, а отправили к Захарову, доложить
ему о возвращении. Должен признаться, что мое самочувствие было весьма
скверное: что значит доложить Захарову о том, что боевое задание не выполнил?
Захаров был скор на руку, а то и за пистолет мог взяться! Вхожу в его комнату:
он вместе с членом Военного совета пил чай. Пытаюсь доложить, а он обрадовано
вскрикнул: «Вернулся?» и предлагает выпить стакан чаю. Я очень кратко смог
доложить, почему не выполнил задание. На что последовал ничего не значащий
ответ: «Ну, ладно!» Тогда я спросил, что делать с зашифрованным приказом, и
показал опечатанный пакет, облитый бензином (пакет ночью облил бензином из
предосторожности, чтобы в минуту опасности можно было быстро его сжечь). Захаров
приказал пакет сдать Бухарову. В большом недоумении я ушел от Захарова:
меня не арестовали и даже грубого слова не сказали за то, что я не выполнил боевого
задания. Мой неудачный полет на КП 3-й армии был 9 октября, а возвращение
10-го.

Только значительно позже от офицеров оперативного отдела я узнал, что
вскоре после того, как я вылетел, была восстановлена связь с 3-й армией, получена
истинная обстановка, и меня уже считали попавшим в фашистские лапы. Поэтому,
когда я вернулся, вместо огорчения я вызвал радость у моих начальников.
В тот же день был получен приказ из Москвы о перемещении нашего КП в район
Курска. Начальнику ВОСО фронта был заказан эшелон для штаба, и на другой
день мы двинулись по железной дороге со станции Арсеньево через Горбачево,
Елец, Касторное в Щигры.

В пути следования никакой связи с войсками и с Москвой, по существу, мы
не имели, и оперативный отдел вопросами управления не занимался.

На станции Касторное Захаров устроил (в станционном домике) совещание,
где было решено выделить три оперативные группы, в обязанности которых
вменялась встреча и устройство выходящих из окружения войск. Первую группу
поручили возглавить мне, с дислокацией в районном центре Дросково. Я обязан
был за счет войск, обнаруженных в полосе группы, перехватить на рубеже: ст. Ворошиловка
(на ж.д. Орел, Верховье), ст. Малоархангельск (на ж.д. Орел, Курск)
- все дороги, идущие на восток. Фронт был около 110 км по карте. В распоряжение
начальника оперативной группы была выделена небольшая группа солдат из
полка охраны, средства связи, три офицера из оперативного и разведывательного
отделов и два шифровальщика. Я был снабжен документом, удостоверяющим мои
большие полномочия.

В порученной мне полосе удалось обнаружить один запасный полк и дорожно
-эксплуатационный полк. В запасном полку укомплектованным был только
один учебный батальон, а ДЭП из себя представлял всего только батальон трехротного
состава. Кроме того, в Дросково обнаружил небольшой отряд из работников
НКВД. В районных центрах были сформированы из гражданского населения
истребительные батальоны. Учебный батальон запасного полка я поставил в Покровское,
одну роту выделил на ст. Ворошиловка, другую роту - на ст. Змиевка.
Этот батальон прикрывал основное направление вдоль улучшенной дороги Змиевка,
Покровское, Дросково и далее на Ливны, Елец. Батальон ДЭП прикрывалнаправление ст. Малое Архангельское, районный центр Малоархангельск. Отряд
НКВД был в резерве в Дросково. В осеннюю распутицу грунтовые дороги были
совершенно непроезжими, в том числе и улучшенная дорога Змиевка, Дросково,
Ливны. Это облегчало выполнение нашей задачи.

В задачу первой оперативной группы входили прием и расположение для
обороны войск 50-й армии. В Ливны располагался начальник тыла 50-й армии
В.С. Попов. Вскоре поступило распоряжение о том, что в полосе нашей оперативной
группы будут выходить войска 3-й армии, а 50-я армия выходит в северо-восточном
направлении к Туле. В.С. Попов со своим штабом убыл в распоряжение
своего командарма.

В двадцатых числах октября 1941 г. в нашей полосе стали выходить отдельные
группы, подразделения, части 3-й армии. Эти войска было приказано направлять
в район Ефремов. На рубеже Верховье, Ливны и южнее оборону должна
была занять 13-я армия, войска которой выходили в полосе второй оперативной
группы (начальник - генерал-майор артиллерии Дмитриев располагался в Колпна
). Около 25 октября в нашей полосе вышла группа 3-й армии во главе с начальником
штаба армии генералом Жадовым. В составе этой группы вышла медицинская
сестра из Брестского госпиталя. В первые дни войны она была в Брестской
крепости. 26 июня вместе с женщинами и детьми она вышла из крепости. Немцы
ее, как медицинскую сестру, направили в Южный (танковый) городок, где был
развернут госпиталь для военнопленных. Из этого госпиталя она бежала и вот
с группой войск 3-й армии вышла на «большую землю». С этой медсестрой вел
разговоры капитан Малинский (начальник штаба оперативной группы). Он все
стремился получить какие-либо сведения о своей семье, оставшейся в Бресте, в
Южном городке. Из рассказов медсестры нам стало известно, что еще 29 июня
Брестская крепость оборонялась, там шли бои. По рассказам медсестры было послано
донесение в штаб фронта.

В двадцатых числах октября было приказано охранение оперативной группы
отвести восточнее занимаемого рубежа. На станции Змиевка был элеватор
с большим запасом зерна. Часть зерна была вывезена по железной дороге через
Курск, но много еще зерна оставалось в элеваторе. Вывезти зерно на грузовых машинах
не представлялось возможности из-за отсутствия автомашин и непроезжего
состояния дорог. Тогда мною было принято решение: охранение задержать на
занимаемом рубеже на 2-3 дня, зерно раздать местному населению, а не сжигать.
Так было сделано и донесено во фронт.

В конце октября или начале ноября штаб оперативной группы отошел в
Ливны, а охранение было на рубеже Верховье, Покровское, Малоархангельское.

В ноябре на рубеж Верховье, Ливны и южнее стали прибывать и занимать
оборону части 13-й армии. Не помню, какого числа в ноябре поступило донесение
из Васьково от командира батальона о том, что в деревне расположилась на отдых
кавалерийская группа, вышедшая из окружения. Один пьяный командир-кавалерист
застрелил председателя колхоза за то, что тот не дал меду. Деревню Васьково
охранение должно было оставить на следующий день. Факт самочинства нельзя
было оставить без возмездия, нельзя было, отступая, оставить плохую память у
местного населения о советских войсках. Надо было показать населению, что и втяжелых условиях отступления советская власть карает за преступления. Можно
было просто арестовать преступника и передать следственным органам. Тогда население
не узнало бы о каре, постигшей преступника. В этих условиях я принял
решение: командиру батальона произвести на месте дознание и при подтверждении
факта произвола виновника расстрелять на глазах местных жителей. Дознание
было произведено, выяснилось, что командир взвода убил председателя колхоза
по прямому приказанию командира эскадрона. Население деревни Васьково
было собрано на митинг, было разъяснено, какое преступление совершили эти
командиры, и на глазах населения был произведен расстрел преступников.

После этого наши подразделения отошли из Васьково. Об этом происшествии
и наказании преступников было донесено во фронт, но никакого ответа не
было получено. Впоследствии я спрашивал прокурора фронта, известно ли было
ему об этом происшествии и почему не было никакого ответа. Он сказал: «Что
можно было ответить? Расстреляны незаконно, а поступили правильно». На этом
и закончился наш разговор.

В середине ноября войска 13-й армии заняли назначенный им рубеж для
обороны. Два батальона и отряд НКВД были переданы в состав 13-й армии, а штаб
оперативной группы со связистами вернулся в штаб фронта, который размещался
в Ельце. В Елец прибыли поздно вечером, а на другой день я получил приказ с
группой офицеров и средствами связи выехать в Мичуринск для подготовки КП
фронта. В этот же день колонна машин выбыла из Ельца по маршруту Задонск,
Липецк, Мичуринск. Ночевали на окраине Липецка. Рано утром продолжали движение
в Мичуринск. Днем прибыли к месту назначения. Здесь встретились с полковником
Литвиненко, который со средствами связи был где-то в другом пункте,
а не в Ельце, и прибыл в Мичуринск для организации связи.

Договорились с местными партийными и советскими органами об отводе
помещений для командного пункта. Ночью на станцию Мичуринск был сильный
налет авиации противника. Полковник Литвиненко приступил к организации
узла связи, я распределил помещения для отделов и управлений штаба. К исходу
второго дня пребывания в Мичуринске я получил приказ: подготовленный пункт
управления передать второму (тыловому) эшелону штаба, самому же вернуться в
Липецк, где размещается командный пункт фронта.

В Липецке я пробыл один или два дня и получил приказ ехать в 3-ю армию
проверить все тыловые части и учреждения армии и изъять из них солдат, способных
нести строевую службу. Эта работа заняла около десяти дней. После возвращения
в Липецк на другой день (в конце ноября или 1 декабря) возглавил группу
офицеров штаба фронта, выделенную на укомплектование штаба подвижной
группы войск Юго-Западного фронта (в это время штаб Брянского фронта, как
вспомогательный пункт управления, подчинялся Юго-Западному фронту). Штаб
подвижной группы должен был возглавить начальник штаба 13-й армии комбриг
Петрушевский (знакомый мне еще по мирному времени, по службе в Белорусском
особом и Западном особом военных округах). Штаб подвижной группы
должен был собраться в одной из деревень в районе Касторное. Со мной выехало
несколько офицеров оперативного отдела (помню своего сослуживца еще по 4-й
армии - Григорьева), несколько офицеров из разведывательного и шифровально-го отделов и связисты со средствами связи. Через сутки добрались в назначенный
пункт. Явился к комбригу Петрушевскому. Он сам еще не знал предстоящей задачи,
приказал размещаться и ждать распоряжения. На следующий день тов. Петрушевский
объявил, что группа офицеров штаба 13-й армии и он сам возвращаются
в свой штаб, а я с офицерами штаба Брянского фронта и средствами связи должен
выехать в Касторное и поступить в распоряжение начальника штаба подвижной
группы генерала Баграмяна (командующий подвижной группой - заместитель
командующего Юго-Западным фронтом генерал-лейтенант Костенко). В тот же
день я со своей группой переехал в Касторное и поступил в распоряжение генерал
-майора Баграмяна.

Состав подвижной группы был небольшой: 5-й кавалерийский корпус генерала
Крюченкина, танковая и мотострелковые бригады и две стрелковые дивизии.
Задача подвижной группы была: прорвать оборону противника и ударом на север
громить тылы елецкой группы войск противника. Подвижная группа должна
была прорываться в глубь обороны противника, а 13-я армия, очищая от остатков
разбитых частей врага, закреплять освобожденную территорию. Общее направление
удара подвижной группы было: Касторное, Ливны, Верховье, Новосиль.

Подвижная группа перешла в наступление 7 декабря и успешно прорвала
оборону противника, вышла на тылы его елецкой группы войск.

К январю 1942 г. были освобождены ряд районных центров Орловской области:
Елец, Измалково, Верховье, Русский Брод, Ливны, Новосиль и другие. На
рубеже западнее Новосиль, Верховье, Ливны противник перешел к упорной обороне.
Все попытки подвижной группы прорвать оборону противника в направлении
Верховье, Орел успеха не имели. 10-15 января 1942 г. штаб подвижной
группы был расформирован, а войска переданы в состав Брянского фронта. Я с
офицерами штаба Брянского фронта и связистами вернулся в свой штаб, который
размещался в Ельце, и приступил к выполнению своих обязанностей заместителя
начальника оперативного отдела.

В штабе подвижной группы я обеспечивал связь и взаимодействие с 13-й
армией. В середине декабря генерал Баграмян получил назначение в распоряжение
главкома Юго-Западного направления, а начальником штаба подвижной
группы был назначен генерал-майор Корженевич.

Когда вернулись в штаб Брянского фронта, то здесь уже все руководство
было новое: начальник оперативного отдела полковник Ивашечкин М.В., начальник
штаба фронта генерал-майор Колпакчи и командующий войсками фронта генерал
-полковник Черевиченко.

Как заместитель начальника оперативного отдела штаба фронта я обеспечивал
связь (информация, боевые донесения, оперативные сводки) с Генеральным
штабом и с соседями (Западный и Юго-Западный фронты).

В феврале начальник штаба фронта Колпакчи убыл, на его место прибыл
генерал-майор Казаков М.И.

В начале марта из состава штаба фронта было выделено несколько рекогносцировочных
групп для рекогносцировки и постройки укрепленных районов
по восточному берегу реки Дон. Мне было поручено произвести рекогносцировку
Задонского укрепленного района емкостью на 4-5 полков. Для постройки этогоукрепленного района была выделена саперная армия, штаб которой размещался в
Задонске. На рекогносцировке и постановке огневых точек укрепленного района
я проработал до 12 апреля. В этот день был отозван в штаб фронта и назначен
начальником оперативного отдела вновь формируемого штаба 48-й армии. Так
я расстался со своими сослуживцами по 4-й армии, по штабам Центрального и

Брянского фронтов. : *

О Вашей поездке в Тулу мне рассказывали офицеры оперативного отдела,

кто из них ездил с Вами, сейчас не помню.

Также не помню, встречались ли мы в Ельце, когда я вернулся из оперативной
группы, так как в штабе фронта я был всего только одну ночь. Но когда вернулся
из Мичуринска в Липецк, до командировки в подвижную группу генерала
Костенко, несмотря на кратковременное пребывание в штабе фронта, я работал с
Вами.

С 8 октября до конца ноября 1941 г. я не мог выполнять обязанности начальника
оперативного отдела штаба фронта, если и был назначен приказом на
эту должность, т.к. на КП фронта я был фактически только несколько дней в разное
время.

Написал много. Стремился описать все события, в которых я участвовал с 6
октября 1941 г. по 12 апреля 1942 г.

Может быть, мой подробный рассказ напомнит Вам многое из того, чего я
не смог описать.

[kusnez]

Из письма Л.М. Сандалову бывшего начальника штаба
артиллерии Брянского фронта Ф.А. Самсонова
***
В это время мне удалось добиться
(после ряда отказов) у генерала Г.Ф. Захарова разрешения перенести штаб артиллерии
на 1—1,5 км южнее, в лес. Место я выбрал в крупном, но негустом лесу, в
150—200 м от дороги (лесной) на ст. Навля и в 50—100 м от просеки, уходящей в
глубину леса по направлению к Брянску.

Место расположения этого штаба отлично просматривается и сейчас.
Помнится, голову ломали, что это за штаб?
Саныч там всё эвакуированное золото Киевских банков хотел найти.

[kusnez]

И ничего о наших танках в районе штаба фронта 6 октября.

Интересный момент:

Из письма Л.М. Сандалову бывшего заместителя начальника
оперативного отдела штаба Брянского фронта И.А. Долгова

***
в районе бывшего
КП фронта в Брянских лесах шел бой дивизии НКВД по охране тыла с немцами
(потом я имел разговор об этом бое с генералом Любым - начальником охраны
тыла фронта).
***
Мой неудачный полет на КП 3-й армии был 9 октября, а возвращение
10-го.
***