Война была, война осталась, Так называется книга, изданная к 70-летию Великой Победы Опции

[bsnural]

"ВОЙНА БЫЛА, ВОЙНА ОСТАЛАСЬ".
Так называется книга, вышедшая в Северной столице к 70-летию Великой Победы.


ПАМЯТЬ О ВОЙНЕ

Над миром таял дым косматый,
Над миром стыла тишина.
Ещё не верили солдаты,
Ещё не верила страна,

Что больше не гудеть набатам
Призывом горестным во мгле.
Что вот настал он, час расплаты,
За смерть, за муки на земле.

Мы не последовали праву…
Солдат поверженных щадил.
И потому не только славу,
Но и бессмертье заслужил.

К нему приходят поклониться,
За подвиг почести воздать.
Доступен всем, чего таиться,
Ему ведь нечего скрывать…

Давно растаял дым косматый,
В окопах выросла трава.
Уже состарились солдаты,
А память о войне – жива.

(Николай Басов, г.Южноуральск Челябинская обл.)

[bsnural]

ЧТО БЫЛО, ТО БЫЛО

Высота была взята без единого выстрела, а оставлена с такими потерями, которые только и можно было списать на русское «авось». Немцы появились, как из преисподней. Погиб комбат, командиры двух рот, от батальона осталось едва ли половина состава. Возобновлённые попытки взять высоту обратно ни к чему не привели. Пулемётный огонь из дота не давал пехоте «поднять головы», а снаряды полковой артиллерии рикошетили, уходя то вверх, то в стороны.
Трагедия заключалась ещё и в том, что реляция о взятии высоты ушла уже на самый верх. Командир полка рвал и метал, но с мёртвого комбата какой спрос, а батальон уже заплатил и продолжал платить своими жизнями за допущенные чужие ошибки.
Земля слухами полнится, дошли они и до командующего фронтом. На НП дивизии, в которую входил проштрафившийся полк, раздался телефонный звонок. Телефонист с побелевшим лицом осторожно, как драгоценный сосуд, передал трубку комдиву. Командующий не стеснялся в выражениях, комдив молчал, оправдываться было бесполезно, да и вина была очевидной, но чья – это уже другое дело. Заканчивая «разнос», командующий вдруг спросил: «У тебя там дивизион тяжелых миномётов, задействуй его». Когда комдив уже хотел положить трубку, последовало указание: «Соедини-ка лучше меня с командиром дивизиона, кстати, как там его фамилия?» – «Бусорин, товарищ командующий. – «Вот, вот, соедини-ка с Бусориным, я сам с ним поговорю».

Когда связист крикнул меня к телефону и прошептал, что на проводе «сам», моё сердце вдруг зачастило, хотя никакой вины я за собой не чувствовал. Но от первых же слов я стал успокаиваться. «Бусорин, слушай, есть у тебя «спец», способный заставить замолчать фашиста?» – командующий почему-то даже не упомянул слово дот. «Так точно, есть товарищ командующий!». О чём идёт речь, мне не нужно было объяснять: штурм высоты проходил у нас «на глазах», и все мы переживали за матушку-пехоту. «Прекрасно, вот и раздолбай его, а о награде тебе и снайперу я позабочусь».
Я не солгал командующему. В дивизионе действительно был наводчик-ювелир по фамилии Пуришкевич. На позиции я объяснил Пуришкевичу, что от него требуется. «Раздолбаем, товарищ капитан, не впервой!» – заверил он меня. Первая мина легла чуть правее. Потирая палец о палец, я попросил наводчика: «Чуть-чуть поправь прицел, дорогой, чуть-чуть». Вторая мина накрыла цель и пулемёт замолчал. Что за причина заставила немцев тут же оставить высоту, не знаю, может то, что год-то был сорок четвёртый, а не сорок первый, и «спрямлять» линию фронта приходилось всё чаще и чаще.
Командующий фронтом не обманул: меня наградили орденом «Отечественной войны 2 степени», а Пуришкевич получил орден «Славы», «за выполнение особо важного задания». Что было, то было.