Воспоминания начальника политотдела 50-й армии Александра Журавлева, Окружение. Октябрь 1941 г. (генерал Петров) Опции

[kusnez]

Алексей Георгиевич Журавлёв
Родился 22 февраля 1905 г., Тула,
Умер 30 июля 1989 г. (84 года), Москва


***

ОКРУЖЕНИЕ
Октябрь 1941 г.

В октябре 41 года я был начальником политотдела 50 армии, занимавшей оборону возле Брянска на фронте примерно в 120 километрах. Центром обороны было шоссе Брянск – Москва. Третьего октября на командный пункт прибыл один из работников политотдела армии и доложил, что немцы заняли Орёл. Орёл находился у нас в тылу, за 200 километров, в городе – склады оружия и амуниции. Весть была ошеломляющая. Как прорвались? – Танки. – Вскоре прибыл на КП капитан, начальник одного из складов на рубеже Брянск – 2-й и доложил, что немцы вышли к складам и к реке Сейм. Он также говорил о немецких танках.

Командарм, генерал-майор Петров вызвал взвод сапёров и приказал мне отправиться с ними и взорвать мост через Сейм, по которому проходила дорога на Карачаево, откуда могли появиться немцы. Прибыли две машины: полуторка для сапёров и легковая «эмка», на которой поехал я.

Ехали через Брянск. Город эвакуировался. На окраине деревянные домики казались совсем пустыми. Слышалась стрельба. Когда въехали на дамбу, ведущую к реке, нас обстреляли немецкие танки, которые успели уже взорвать мост. Легковая машина успела свернуть под дамбу. Грузовику же снаряд попал в мотор, он загорелся. Сапёры соскочили с машины, и мы, под прикрытием дамбы, низом, вернулись в город.

Я написал записку командиру резервной дивизии, стоявшей неподалёку, с просьбой прислать артдивизион 105-мм пушек. Танки, до этого стоявшие на мосту неподвижно (видимо, ждали пехоту для прикрытия), двинулись вперёд. Пушки открыли огонь, и несколько танков было подбито, но вскоре пушкам пришлось сняться с позиций и отойти к возвышенности: немцы стали обтекать позиции батареи, а пехотное прикрытие к нам так и не подошло.

Потом – уличный бой, отход.

Надо было как-то связаться со штабом армии, чтобы доложить обстановку. Поехал не «эмке». Недалеко от Брянска, на лесной дороге неожиданно натолкнулись на немецкие танки – штук 20. Они начали обстрел, но на большой скорости нам удалось проскочить. Машина выехала к излучине реки Сейм, к другому мосту. Возле моста стоял Т-34 с разбитой гусеницей. Я поручил командиру танка прикрыть мост, а сам поехал на КП.

Было созвано кратковременное совещание. Я доложил обстановку. Командарм запросил Генштаб, получил приказ отходить. Наш отход должна была обеспечить 108 танковая дивизия, но её с фронта сняли, и никакого прикрытия не было. Снова связались по рации с Генштабом, получили приказ – объединив действия 50 А и соседних армий отходить на рубеж Белёв – Мценск. Уже во время отхода был получен приказ отходить на город Карачев.

Отход. В посёлке Гутовский Лесозавод остатки армии столкнулись с дивизией «Великая Германия». Надо было построить переправу через реку Рессету и выбить немцев из посёлка. Когда переправа была построена, и первая атака захлебнулась, командующий поручил мне возглавить вторую атаку.

Я распорядился поставить два орудия для обстрела домов посёлка. Под прикрытием огня пошли в атаку. Безжалостный, отчаянный бой. Мы выбили немцев из посёлка наполовину, но они устроили засаду, «огневой мешок». Меня ранило в плечо, наверное, из пулемёта бронемашины. Надолго потерял сознание.

Когда очнулся, атака захлебнулась окончательно. В сером доме напротив строчил немецкий пулемёт. Я долго лежал за кустами, потерял много крови. Потом подползли четыре человека в чёрных кожанках – экипаж «катюш», расстрелявший все снаряды и взорвавший машину. Они положили меня на плащ-палатку и оттащили к медсанбату, до которого было недалеко, метров 400.

Я попросил командира медсанбата доложить командующему, что прорыв не удался. Он доложил и осмотрел меня. Перевязка была сделана, но командир медсанбата заявил, что рана смертельна, поэтому нет необходимости брать меня на подводу. Я попросил отнести меня под обрыв у речки, где складывали тяжелораненых. Две медсестры слышали наш разговор. Одна дала мне спирту – «для бодрости». Я выпил полтора стакана – спирт меня очень взбодрил. Мысль о самоубийстве (ведь политрука немцы всё равно не пощадили бы) пропала. Проверил: пистолет на месте, заткнут за пояс. Потом ко мне подошли начальник тыла, полковник Волков, и недавно прибывший начальник медслужбы армии и попросили указаний. Я сказал, что надо взорвать оставшиеся в лесу машины и другую технику и с наступлением темноты уходить. Я ещё не знал, что часть войск вместе со штабом армии и двумя дивизионами «катюш» прорвалась. Она распорядились подорвать машины, и мы пошли – низом, вдоль речки, надеясь добраться до ближайшего леса, не переправляясь на другую сторону. Идти было очень тяжело: вся левая половина тела словно отнялась. Вскоре натолкнулись на большую группу солдат и офицеров, которые сказали, что в лесу уже немцы – их только что обстреляли там. Решили идти в другую сторону – пробиваться к мосту для переправы на другой берег. Не успели первые солдаты выбраться из-под обрыва, как по ним открыли огонь три не замеченных нами немецких танка. Под обрывом было нас человек триста. Один из танков подъехал близко к обрыву и бил из пулемёта поверх голов. Гранат у нас не было. «Если люк откроют, сразу стреляйте», – сказал я. К счастью, танк отъехал. Мы стали искать другой переправы и вскоре нашли её. Это был огромный тополь, переброшенный через реку. Я поручил капитану возглавить переправу, потому что у меня самого сил для этого не было. Переправились. В лесу тоже оказались немцы, которые обстреляли нас. Солдаты кинулись обратно к переправе. Осталось нас двое: я и ещё один солдат. Мы спустились к реке и пошли, прячась в камышах. Около полуночи нас снова обстреляли, на этот раз – свои – приняли за немцев. Оказалось, что в лесу прячется довольно большая группа, человек 100, под командованием пехотного лейтенанта. Лейтенанта била истерика: сволочи, бросили, сбежали!

Я приказал замолчать. Чтобы выбраться из окружения, нужно было, по-видимому, совершить более дальний обход, чем мы располагали сначала, а затем вновь переправиться через Рессету. На этот раз переправлялись по тонкой сосне. Я зацепился штанами за сучок [примечание Журавлевой Э.А.: "Папе пришлось переправляться, сидя верхом на бревне и подтягиваясь одной рукой."] – и не с места: одна-то рука совершенно не работает. Кто-то крикнул: «Эй, кто там застрял? Сбрасывай его в воду!» Но меня не сбросили, и через некоторое время я всё-таки достиг другого берега. Когда переправа была закончена, мы по болоту двинулись в лес. Там тоже находились наши части – около 700 человек. В лесу мне сделали перевязку и дали сухую одежду. Прежняя промокла, а было холодно – уже выпал снег.

Потом снова двинулись в путь. Отряд раскололся: со мной пошло человек 60, в том числе и Нина Юзефовна Николаева, которая дала мне сухую одежду и вообще всячески поддерживала меня. К рассвету наша группа вышла к большаку, где стояла колонна немецких машин. Немцы плясали и пели, очевидно, радовались победе. Переходить большак на рассвете было опасно: мы отошли в молодой дубняк неподалёку и стали ждать. Вскоре налетела наша авиация и стала бомбить колонну. Большинство бомб упало в лесу неподалёку от нас, но немцы всё же снялись и, погрузившись на машины, уехали.

Мы же сидели в дубняке до вечера, только когда стемнело, пересекли большак и снова вошли в лес. Чувствовалось, что немцы близко: то и дело взвивались ракеты, иногда слышалась перестрелка. Люди нервничали и постепенно стали меня обгонять, пока мы снова не остались вдвоём с солдатом, который пристал ко мне раньше. Вдвоём в лесу ночью, конечно, ничего не сделаешь. У меня была карта, и мы решили переждать ночь, чтобы утром идти по карте. Залезли под ёлку, ибо сыпал снег. Солдат снял свой «сидор» и вынул провизию: у него оказался большой кусок сахару и четыре сухаря. Поели (два сухаря он отдал мне). Солдат сразу заснул, а я из-за раны спал плохо. С рассветом тронулись в путь и вскоре натолкнулись на группу, от которой отстали ночью. Они искали переправу, но не нашли и снова отступили в лес.

Потом нашли спрятанную в кустах небольшую лодку. С берега на берег протянули бинты и на таком пароме переправились. Вошли в небольшой лес, где опасность встречи с немцами была меньше. Поэтому вечером развели костры, отдыхали. С утра опять тронулись в сторону Белёва. Вышли к железной дороге. Женщина-стрелочница сказала нам, что уже два дня в направлении Белёва идут немецкие танки. Мы снова свернули в лес и по лесной дороге дошли до деревеньки. Как ни странно, немцев там не было, и мы могли, наконец, отоспаться и поесть. Крестьяне ничего не давали, кроме картошки. Нина Юзефовна добыла где-то для меня яиц, наверно, купила, потому что с продуктами крестьяне расставались неохотно. Н следующий день сделали новый переход. До Белёва оставалось километров 60. Шли лесами. Видимо, уже близко была линия фронта, потому что постоянно слышалась орудийная пальба. Нервы у людей стали сдавать – сказывалось напряжение последних дней. Поэтому, когда снова случилось переходить из одного леса в другой по открытому пространству, охотников выйти на опушку не нашлось. Тогда я и ещё один политрук вышли и пошли по открытому полю. По нам никто не выстрелил. Тогда все, кто был в лесу, кинулись за нами.

Вышли к другой деревне. Жители её сказали, что в деревне уже побывала немецкая разведка. Оставаться было небезопасно, и я приказал двигаться дальше. К концу этого дня мы вышли в деревне, где была советская власть. Председатель сельсовета выделил нам подводу, куда положили раненых и выбившихся из сил. В тот же день все оставшиеся – человек 45 – вышли к Белёву…


Генерал-майор в отставке /подпись: А. Журавлёв
http://www.ta-1g.narod.ru/ludi/j/jyravlev/jyravlev4.html

[kusnez]

Пишет младшая дочь Алексея Георгиевича Журавлёва
-----

Мой отец, Журавлёв Алексей Георгиевич, был начальником политотдела 50-й армии в момент её образования. Он несколько раз пытался при жизни опубликовать в различных изданиях свои воспоминания как по 50 армии, так и по 2 стрелковому корпусу, начальником политотдела которого он был назначен в феврале 1939 года с присвоением звания полкового комиссара.

С апреля 1941 года корпус находился в районе Минска, отец же убыл туда 22 июня, получив приказ в Академии им. М. В. Фрунзе, куда был направлен из Двинска в декабре 1940 года в качестве слушателя курсов усовершенствования группы политсостава.

В августе 1941 года отец в звании полкового комиссара был назначен на должность начальника политотдела 50-й армии. С этой армией он разделил все тяготы оборонительных боёв вплоть до попытки прорыва под Гутовским Лесозаводом, которую по приказу генерала Петрова он возглавил и где был тяжело ранен. Уже будучи тяжело раненым и приговорённым к смерти военврачами, он своим ходом выбирался из окружения вместе с разрозненными остатками армии.

О гибели Петрова он тоже пытался в своё время опубликовать имевшиеся у него сведения, но они не вписывались в принятый официоз. Их регулярно «заворачивали», так как они были очень «неудобными» – отец никогда не кривил душой, не боялся говорить правду самому высокому начальству и всю жизнь прожил под любимым девизом: «Я никогда и никому не кланялся». До Тулы, до своей родной Тулы, он так и не добрался. Последняя санитарная железнодорожная летучка из Белёва доставила раненых на станцию «Лев Толстой», откуда они были направлены на излечение в Красноярский край, в Хакассию.

Отец – потомственный туляк, его предки работали на тульских оружейных заводах кузнецами и молотобойцами, а его отец (наш дед) был высококлассным слесарем-лекальщиком Тульских оружейных заводов.

По командарму М.П. Петрову. Отец предпринимал в своё время попытки опубликовать имевшие у него сведения о гибели своего командира, чтобы снять с того всякие подозрения и предупредить множившиеся кривотолки. Он отправлял письма в разные издательства, но его не печатали. Отец очень переживал и считал, что захоронен другой человек, а не Герой Советского Союза генерал-майор Петров. Порученец члена Военного Совета комиссара Н. А. Шляпина, с которым отец встретился в январе 1942 года в Москве, когда после лечения в госпитале и награждения орденом Красного Знамени возвращался на фронт, подробно описал то место, где погибли командарм и член Военного Совета, а также другие, сопровождавшие командарма Петрова офицеры. Отец в своё время считал, что ещё можно найти их останки, но его и слушать никто не хотел. Говорили – зачем ворошить прошлое, все привыкли к последней версии, там установлен памятник, родственников это тоже устраивает, пусть всё остаётся, как есть, зачем что-то искать и копать в лесу. Отец предпринимал попытки установить, кто же там захоронен. Вроде был однофамилец Петров, тоже генерал, а, может, просто самозванец под прославленной фамилией? Предлагал даже сделать эксгумацию, но его и слушать не хотели. Зачем? Всех это устраивало. А ведь, наверно, можно было по имевшимся архивным данным установить, был ли в это время под Брянском ещё один генерал Петров, который числится погибшим. Ведь командующий разговаривал с моим отцом утром 14 октября, о чём отец пишет в своих воспоминаниях, а всюду сообщают, что сведений о нём нет с 13 октября, есть даже такие, где указывается, что он погиб 10 октября. Как пишет мой отец, немцы сорвали с Петрова Золотую Звезду Героя Советского Союза и петлицы, видимо, и нашивки, а также, разумеется, не преминули забрать и документы.

В своих воспоминаниях о 2 ск отец описывает один эпизод, связанный с полковником Крейзером Я.Г., который затем «засветился» и на фронте под Брянском уже как генерал и Герой Советского Союза. Вот что он пишет:

«Под Борисовым к корпусу примкнули части отступающей 1-й Московской мотострелковой дивизии. Это была хорошо подготовленная, моторизованная часть, имевшая в своём распоряжении танки Т-34. Командовал ею полковник Я. Г. Крейзер. Дивизия была брошена под Борисов на помощь курсантам бронетанкового училища. Кадровые части остановили немцев, но, так как поддержки авиацией не было, дивизия вынуждена была отойти. Крейзер же уехал в Москву. Командиры двух полков, присоединившиеся к нам, ругали его за это на чём свет стоит и говорили, что если бы сейчас увидели «Яшку», то не дали бы ему сбежать, а пристрелили бы, как собаку.

В Москве Крейзер (возможно, не без помощи Кагановича, родственником которого он был) сумел так представить успехи дивизии, называя номера разгромленных ею немецких частей, и свои собственные, что немедленно получил генерал-майора и звание Героя Советского Союза. Когда же осенью 1941 года я встретил его в штабе Брянского фронта (он уже командовал третьей армией) и напомнил ему летние события и слова командиров брошенных им полков, он поспешил уйти от меня».

А вот какая выдержка приведена отцом дальше. В книге «Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945» (Краткая история) М., 1965 – этот эпизод освещается следующим образом:

«… Очень тревожное положение было и на Западном фронте, соединения которого отошли к Березине и на её рубеже задержали передовые части группы армий «Центр». Особенно упорные бои разгорелись в районе Борисова, расположенного на шоссе Минск-Москва. Здесь отличилась 1-я Московская мотострелковая дивизия полковника Я. Г. Крейзера. Хорошо организованным контрударом она на двое суток задержала противника на Березине. Как признаёт Гудериан, один из видных фашистских генералов-танкистов, немецкие танковые войска в этих боях почувствовали мощь советских танков Т-34, перед которыми немецкая противотанковая артиллерия оказалась бессильной. За умелое руководство боями на Березине Я. Г. Крейзер одним из первых советских военачальников был удостоен звания Героя Советского Союза…»(стр. 65).

И в первые дни войны и потом отца всегда посылали на самые тяжёлые направления и участки, знали, что на него можно положиться, не подведёт.

Вот то, что хотелось мне сообщить Вам в письме. Прилагаю подробную биографию отца, составленную на основе его личных автобиографий и Личного дела из ЦАМО РФ, которое есть у меня в распоряжении, так как я в своё время получила разрешение из МО о доступе к хранящимся там отцовским документам и ещё трём личным делам его боевых товарищей по 1 ГТА.
Биография такая подробная потому, что очень много сейчас кривотолков, а зачастую и просто вранья о командирах, а особенно о комиссарах. Но достойные командиры РККА появлялись не просто так, а на основе всего своего жизненного пути.

Как пример нежелания печатать посылаемые отцом материалы прилагаю отсканированные листы с его воспоминаний, посланные им в одну из редакций, в надежде, что к очередному юбилею Победы в перестроечные годы уж, конечно, их напечатают. Но не тут-то было. Их продержали в редакции целых 5 лет(!) и вернули уже после его кончины. Это материалы, несколько «причёсанные» отцом, которые я посылаю и Вам.

Кроме того, посылаю отсканированный лист с оригинала его автобиографии просто для сведения, а также подобранные фотографии начального периода войны и её окончания. Надеюсь, что присланные материалы не канут в Лету.

С уважением,
Эмилия Алексеевна – младшая дочь Алексея Георгиевича Журавлёва.
http://bryanskfront.mybb.ru/viewtopic.php?id=2077