Викентий Францевич Риккль, конторщик Дятьковской хрустальной фабрики Опции

[Minna]

Очень интересно узнать историю семьи стеклодува из Богемии, Викентия Францевич Риккль. Приглашён в Дятьково был уже после кончины Мальцова, интересно кто управлял фабрикой тогда? И какие задачи стояли перед приглашёнными специалистами? Если кто-то знает, прошу расскажите.

[igor1978]

5. НАШЕСТВИЕ

ВОТ и о первых месяцах войны вспомнила Ольга Тимофеевна:
- Наши ушли, а немцы не пришли. Они уж шибко бежали к Москве, хотели за один день всем овладеть. Дятьково осталось в стороне от главных путей продвижения к столице. Иногда сюда залетали немногочисленные немецкие части, распределялись по домам, вели себя бесцеремонно, как хозяева. Где хотели спали, что хотели брали, кого хотели стреляли прямо на улице. И, набедокурив, уходили. Наступала опять передышка до следующего набега. А потом здесь разгулялись партизаны. В феврале сорок второго года восстановили Советскую власть на большей части территории района. Даже стали функционировать колхозы, которые в апреле-мае провели весенний сев. И тогда фашисты, раздосадованные неудачей похода на Москву, и тем, что партизаны им досаждают, двинули в июне сюда карательные части, чтобы разгромить партизан.
Муж, Федор Алексеевич Аристов, был все это время с семьей. Он по специальности бухгалтер, перед войной был заместителем главного бухгалтера хрустального завода. Но на фронт его не взяли. Был очень болен. У него - декомпенсированный порок сердца. Да и партизаны больного человека по этой причине сторонились. Было трудно и голодно всем нам. Перебивались на одной картошке. А ему - больному человеку - было сложнее вдвойне. Его организм был столь ослаблен, что развился фурункулез, от которого страдал неимоверно. И в начале лета, когда стало известно о приближении карателей, он сказал: "Я уйду в партизанский отряд". Я пошла его провожать до самого конца Комсомольской улицы, которая подходила к лесу. На руках у меня были две девчонки, а за юбку держался Саша. И, прощаясь, Федор сказал: "Я сюда не вернусь, пока здесь будут немцы, даже если это будет стоить жизни. Теперь надейся только на себя. Береги детей!" И не знала я тогда, что это будут его последние слова, обращенные ко мне.
ПОЗДНЕЕ Ольге Тимофеевне расскажут очевидцы о горькой участи ее мужа. Он добрался до отряда Качалова, но бойцом его в отряд не зачислили, сославшись на то, что у него нет оружия. На довольствие его не поставили, в расположение отряда не пустили. Вот и обитал Аристов, как неприкаянный, вблизи партизанского лагеря. Соорудил себе шалаш, питался тем, что находил в лесу, да сердобольные партизаны с ним своим пайком делились. Конечно, истощал до предела. Но когда отряду надо было сменить место дислокации, Аристов пошел вместе с партизанами и помогал им тащить мешки.
Вскоре для отряда наступили тяжелые дни. Каратели устроили настоящую гонку за партизанами. Отряд Качалова взяли в тиски. Чтобы выскользнуть из лап карателей, надо было совершить быстрый маневр по тайным тропам. Встал вопрос, что делать с Аристовым. Помощник он никудышный, да и на марше будет помехой. Бросить в лесу - опасно. Вдруг попадет в лапы к немцам и невзначай наведет на след отряда. Остается одно - девять граммов свинца. Так товарищи по детству и работе решили судьбу своего верно¬го товарища. Но исполнителю даже не пришлось затратить пули на страшно больного и обессиленного человека. Хватило одного сильного удара. Такова была пронзительная правда того жестокого времени, которая спустя годы откроется Печенковой.
Но о гибели мужа Ольга Тимофеевна узнает от Сергея Васильевича Дымникова. С ним она случайно столкнется в Германии, где он находился в лагере узников. Однако до этого ей придется пройти свои круги ада.
ПОМНИТ она, как сгоняли женщин во двор при бывшем милицейском здании. Строили, выкликали по спискам, сортировали по возрастам, а то и вовсе по непонятным признакам, известным лишь самим оккупантам. Те, кого оставляли, ночевали в здании. Спали на голом полу, примостившись друг к другу.
- В пять утра, вспоминает Ольга Тимофеевна, - нас поднимали и выгоняли во двор. Затем (в зависимости от числа женщин) выстраивали в две, а то и три шеренги, на ширину дороги и гнали на Жукову. За городом, у леса, останавливались. Здесь, были сложены длинные палки, которыми мы вооружались. Каждая шедшая в своей шеренге должна была бить палкой впереди себя по земле. Попадет мина - значит взрыв и смерть. Так решили немцы рука¬ми наших женщин воевать с партизанскими минами, на которых то и дело подрывался транспорт фашистов. Причем, расстояние между шеренгами было 20-30 метров, а метрах в 70-ти позади ехали две телеги, груженые кирпичом. Это на тот случай, если какая-то мина уцелеет. А позади телег, на почтительном расстоянии, шли немецкие солдаты с автоматами на перевес и хохотали до упаду, уж по какому поводу, трудно понять. Видно, анекдоты друг другу рассказывали. Вот так доходили до Малой Жуковы и там устраивали небольшой отдых. Де¬ревня была сожжена. Торчали трубы печей. Но в огородах и на поле росли морковь, свекла, лук, картофель. Этот урожай мы и собирали. Немцы таким образом получали свежие овощи и лишали огорода партизан. Назад в Дятьково возвращались в том же порядке. Враг боялся, что партизаны за это время могут поставить мины. Такие походы продолжались ежедневно в летний зной, в дождь, в осенний холод, пока не опустошали огороды и поля соседних с городом сёл. А кормили нас все это время баландой с хлебом. Разрешали брать себе овощи, которые убирали. Обычно разжигали костры и пока работали, в котелках успевала свариться похлебка. И это - уж была какая-то добавка к скудному питанию.
А КОГДА наступила осень сорок второго года, решили немцы всю эту рабочую силу отправить в Германию. Прибыли военные в черной форме и стали отбирать женщин для отправки. В эту группу попали самые молодые. Среди них оказалась и Печенкова.
Появились незнакомые полицаи, некоторые верхом на лошадях. Они окружили колонну женщин и повели ее по дороге на Жиздру. А проходил путь мимо дома, в котором жила семья Ольги Тимофеевны. Там оставалась парализованная свекровь, которая едва двигалась и трое детей Печенковой под присмотром бабушки Петровны. Вот она и вышла навстречу колонне с двумя девочками на руках и мальчиком, стоявшим рядом. И женщины, будто по команде, остановились напротив дома. Они решили дать возможность матери проститься с детьми.
- Взяла я девочек на руки, - говорит Печенкова, - Алик уцепился за мою юбку, и я зарыдала, от несказанного горя запричитала. Детей у меня тут же взяли с рук и вернули Петровне, а я ударилась о землю и криком кричу. Подошел ко мне полицай и тихо сказал: "Поднимайся, а то останешься здесь навсегда!" Поднялась. Все пошли и я пошла. Многие женщины рыдали, ведь матерям эта сцена расставания их детей напомнила. И свое горе они в этом горе увидели.
А на пути к Малой Жукове их еще одна стрессовая ситуация ожидала. Женщина по нужде отбежала к кустику и полицай без разговора, вскинув карабин, застрелил несчастную.
Привели в Улемль. Носители нового порядка сельские дома обнесли колючей проволокой, а в центре стоял навес на четырех столбах, под которым в котле на костре варилась баланда. Бойкая повариха плескала черпаком бурду в консервные банки пришедшим женщинам. Кто-то в ней узнал знакомую и говорит:
- Нин, ты хотя бы мух отгоняла. Что ты нам с мухами наливаешь.
- Ладно, и так пожрете, - огрызнулась та, чувствуя превосходство своего положения.
Затем их развели по хатам на ночлег. А через день приехал нарядный офицер в черном и, поигрывая в руке пистолетом перед выстроившимися в шеренгу женщинами, сказал:
- Фрау! У вас есть счастливая возможность добровольно поехать в Германию!
Вопросов не было. Все "добровольно" под дулами автоматов, двинули по дороге на Жиздру.
Туда прибыли перед вечером. Журавлиной тревогой пронизал пурпурный закат души женщин. Только птицы улетали в чужие края по законам природы, а людей гнала на чужбину грубая сила вражеского нашествия.
Смилостивились. Позволили посетить действовавший в Жиздре собор.
- Он мне показался огромным, - говорит Ольга Тимофеевна, - а купол взлетевшим невероятно высоко. У икон горели свечи и мне показалось, что хоть и не увидела бога, но он где-то здесь. Я была комсомолкой и молитв не знала, но обратилась к богу со своей речью. Сказала: "Господи! Ты же всевидящий, всеслышащий, всемогущий! И если ты знаешь, что творится на нашей земле, как же все это ты можешь позволить?!" Вот так всей своей душой, со страстью я обратилась к богу, которого почувствовала под этим куполом.
А ПОТОМ затолкнули их в товарные вагоны и понесли колеса на чужбину.