Викентий Францевич Риккль, конторщик Дятьковской хрустальной фабрики Опции

[Minna]

Очень интересно узнать историю семьи стеклодува из Богемии, Викентия Францевич Риккль. Приглашён в Дятьково был уже после кончины Мальцова, интересно кто управлял фабрикой тогда? И какие задачи стояли перед приглашёнными специалистами? Если кто-то знает, прошу расскажите.

[igor1978]

3. ВИКЕНТИЙ-МЛАДШИЙ И ДРУГИЕ

ПЯТЫМ ребенком в семье Рикклей, которого в пятилетнем возрасте родители привезли в Дятьково, был мальчик Викентий, тёзка своего отца. Оба Викентия держались всегда вместе - и на рыбалке, и на охоте. Видно, поэтому охота стала страстью Викентия-младшего, когда он стал взрослым.
— Охота для Венцеля, - говорит Печенкова, называя его так, как принято было в семье, - была прекрасным отдыхом на лоне природы. Трофеев домой он приносил мало, но разговоров об охотничьих страстях было много. Однажды накануне нового года Венцель принес зайца. Торжество по этому поводу было необыкновенным. И Венцель заявил гостям, что теперь каждый новый год он будет угощать всех зайчатиной. Когда через год подступило время званого обеда, жена Викентия Дуня предусмотрительно приобрела большого кролика. И происходила эта комедия каждый новый год. Ели крольчатину вместо зайчатины.
Очень рано Викентий Францевич стал брать сына на завод. Показывал ему производство, рассказывал о нем. "Секреты передает!" - говорил между собой заводской люд. Вероятно, так оно и было. Ведь когда отец заболел и не смог дальше работать, Викентий Викентьевич, окончивший к тому времени коммерческое училище, принял из рук отца управление производством - составным, керамическим цехами и печами.
- Венцель, - рассказывает Ольга Тимофеевна, - прекрасно управлял своим "царством", варил от простого стекла до "золотого рубина". Он досконально знал рецептуру и добавки, необходимые для варки любого стекла. И это снискало ему авторитет и уважение. Даже в воскресные дни он шел на завод, чтобы проверить, все ли в порядке на производстве. Я очень любила сопровождать его по заводу. И как-то в выходной день он взял меня за руку и мы пошли на хрустальный. Посмотрев работу печей, заглянули в керамический цех. Там в печке обжигался какой-то припас. Топка горела, дров достаточно. А дежурный рабочий, подбросив очередную порцию чурок, улегся на скамеечке, поставив обувь рядом, и сладко спал, пригретый солнышком, укрыв голову за дощечкой. Викентий Викентьевич заглянул в печку, убедился, что все исправно, а потом подошел к рабочему, взял его за большой палец ноги, потрепал осторожненько и говорит: "Царство небесное проспишь!" Тот встрепенулся, подскочил: "Викентий Викентьевич, да я только что дрова подбросил, да я, да я..." А он рассмеялся, взял меня за руку и мы пошли. Не кричал, не шумел, а как-то по-особому деликатно сделал замечание и ушел. Что-то доброе было в этом человеке.
Вот только судьба была к нему недобра. Случилось это в тридцатые годы, когда молох всеобщей подозрительности стал пожирать общество. Толчок такой кампании на хрустальном дал молодой инженер, только что окончивший институт. Его определили в сферу стекловарения. Какая черная кошка пробежала между молодым специалистом и старшим стекловаром, сказать сложно, но стал новенький строчить доносы на Викентия Викентьевича. Ведь на производстве всегда можно найти массу неполадок. Обнаружили, например, у стекловаренной печи грязный бой, который надо мыть и сортировать до засыпки, но кто-то проворонил и не сделал необходимого. Чем не вредительство?! Или при варке стекла горшок треснул и стекломасса вытекла. Бывает же и такое. Ну чем не злой умысел стекловара? И этого было достаточно, чтобы сфабриковать дело и Викентия Риккль арестовать. А тут в пол¬ночь в дом старшего стекловара чекисты нагрянули. Обыск учинили. Переписку Берты Иосифовны с братьями покойного мужа на чешском языке обнаружили. Так это вообще "бесценное свидетельство связи" с международным империализмом - врагом рабочего класса. Вот и оказался Викентий Викентьевич в тюрьме. Прав¬да, был он там месяца три. После чего отпустили. Слава богу, что хватило ума разобраться.
- Но эта несправедливость Венцеля сломала, - говорит Ольга Тимофеевна. - Он не мог ни понять, ни осмыслить происшедшего. Для честного и порядочного человека это был страшный удар. Я помню, как в старом каменном доме с длинным коридором, где мы жили, Викентий ходил из угла в угол, заложив руки за спину и опустив голову, погруженный в тяжелые раздумья. Его приглашали снова работать на хрустальный, но он отказался. Поехал на Березический завод Калужской области. Немного там поработал и заболел. В 1939 году он умер. Его закат был полон журавлиной тревоги о минувшем.
Но его матери в эти трудные для Викентия годы с ним рядом не было. Она не могла смириться с его женитьбой на простой женщине, которая была старше его. Поэтому уехала к младшей дочери Анечке в Ленинград. А Аня, после окончания Брянской гимназии, сначала работала учительницей в Дятьковской средней школе, директором которой был друг Игната Фокина Николай Иванович Анцышкин. За него Анна Риккль и вышла замуж. А вскоре уехала учиться в вуз Ленинграда. Муж последовал за ней. Там Аня Риккль станет физиологом, будет работать в Колтушах у академика Павлова, получит ученую степень доктора медицинских наук, станет профессором медицины. Ее муж Анцышкин умрет перед войной, а мать - в блокадном Ленинграде.
Будет несправедливо не упомянуть о Марии Риккль, похожей на отца и представленной на семейном снимке. Она вышла замуж за Александра Николаевича Ткачевского. С ним уехала в Ташкент. Там у них родился сын Юрик. Но муж скоро умер. Переехала в Москву. Здесь в двенадцатилетнем возрасте умер сын. Вышла замуж за вдовца из Дятькова Константина Яковлевича Голубева и вместе воспитывали его сына. В столице и оборвался ее жизненный путь.
И еще один Риккль будет связан с нашим городом и хрустальным - Иван Викентьевич.
- Ваня, как и Викентий, окончил техническое училище, - рассказывает моя собеседница. - Это был сгусток необыкновенного доброжелательства и веселья. Он что-то насвистывал, что-то пел, что-то рассказывал, над чем-то шутил, смеялся. Он был заряжен добрым юмором и весельем. Просто был необыкновенным человеком. Вместе с Анечкой Ваня прекрасно пел под гитару. Таким он и остался в моей памяти на всю жизнь. Однажды я сидела в своем уголке с куклами и игрушками. Сидела и смотрела в одну точку. О чем думала, не знаю. Мимо шел Ваня, увидел эту грустную фигуру и спрашивает: "Олечка, о чем ты задумалась?" А я вздохнула и ему отвечаю: "О жизни!" Ваня рассмеялся и это бы все прошло мимо, если бы за семейным столом Ваня потом с присущим ему юмором не рассказал, как "наша Олечка о жизни думала". Ваня был электриком, заведовал на заводе подстанцией. Он рано ушел из жизни. Готовя на церкви иллюминацию к седьмой годовщине Октябрьской революции, которую пришлось делать при сильном ветре, он простыл, заработал туберкулез горла и в течение года болезнь его сожгла.
Такие вот были радости и печали в семье Рикклей до военного лихолетья.