Элиза Адольфовна, Суражская немка Опции

[Blackwood]

Начало истории здесь.

___Привожу отрывок из главы "Немецкая судьба в Советской России" переведённой мною книги Вальтера Энгельгардта "Клинцы". Это рассказ от первого лица, записанный автором со слов немки, которую он встретил в городе.

___Мой будущий муж приехал в Германию в начале мировой войны в качестве военнопленного. В 1918-м он был отпущен на волю, но остался в Германии и стал работать во Франкфурте-на-Майне газосварщиком. Там я и познакомилась с ним в 1921-м. Мы обручились, переехали в мой родной город в Швабии и поселились у родителей. Чтобы сочетаться браком, у моего жениха не хватало некоторых документов. Он писал домой, но советские органы отказывали ему в бумагах, так необходимых для нашей женитьбы. Мы ждали долгие годы. В 1922-м я родила дочь. Сейчас она живёт у моих родителей в Германии. В 1926-м родился Константин, а мы так и не расписались. На моей родине это считалось большим позором. Когда в 1927-м я снова ожидала ребёнка, мы двинулись в другой город на юге Германии, где нас никто не знал. Осенью там родился Пауль. Новые попытки моего жениха получить документы были безуспешными. Тогда я настояла на том, чтобы переехать в его родной город в России и, наконец, заключить брак. Он отговаривал меня и уверял, что я не свыкнусь с русским образом жизни. Но мне было всё равно. Так мы уехали в Россию с малолетними детьми на руках. Я оставила всю свою мебель и взяла лишь небольшую часть приданого. Путь лежал через Берлин и дальше на восток Польшей. Ночью мы перешли советско-польскую границу. Что значил для моей жизни тот роковой переход, я тогда не осознавала.

___Когда я увидела первые деревянные дома, мне стало не по себе. Недалеко от Суража, это в 35 км на севере от Клинцов, мы встали у дороги. Поездка длилась уже 5 дней. Я стояла у обочины с обоими детьми, поклажей, коляской, чемоданами, перинами и видела, как сапоги у людей исчезают в грязи наполовину, застревая в вязкой земляной каше. Как можно было пройти по такой дороге в моих полуботинках?

___Мой супруг вернулся с повозкой. Сначала передала ему детей, а потом он бросил доску, чтобы я смогла влезть на телегу сама.

___Когда мы проезжали по грязной улице между покосившимися деревянными хижинами, я спросила: «Скоро будет город?» «Мы уже приехали» - сказал муж. «Это посёлок Калинки, тут живут мои родители». Дома становились всё хуже и хуже, а их окна меньше и меньше. На моей родине в конюшнях, пожалуй, окна будут пошире. Тогда я спросила: «Когда же будут дома, где живут люди?». «Вот тут они и живут», ответил он. Деревенская дорога представляла собой бесформенную густую массу, слегка припорошенную снегом.

___В пруду стояла женщина и плесалась в воде голыми ногами. «Это нормально?» - спросила я. «Да, она моется».

___У меня по телу пробежали мурашки. Я вздрогнула.

___Наша повозка остановилась перед маленькой хатой. «Вот теперь мы дома». Муж слез с телеги, а я сидела наверху и не шевелилась. Он принял у меня детей и помог спуститься самой. В сенях был земляной пол. Низкая дверь вела в комнату. Супруг долго говорил со своими родителями, братьями и сёстрами. Я ничего не могла понять и просто сидела, а присутствующие разглядывали меня. Его мать достала из печи горшок и поставила на стол, положила хлеб и деревянные ложки. Мой муж шепнул ей что-то на ухо и она сменила деревянную ложку на жестяную и выставила тарелку. Мы должны были есть. В горшке был суп, который очень кисло пах.

___«Это мать для тебя поставила», Я спросила: «Неужели мы прибыли из Германии, чтобы есть прокисший суп?»

___«Он так специально сварен. Это борщ. Мы едим его почти каждый день. До пасхи восемь дней, ещё пост, поэтому мать не клала туда жиру.»

___Наше прибытие всколыхнуло всю деревню, и вскоре комната была битком набита людьми, которые с удивлением осматривали меня и ощупывали мои вещи. Мои перины очень удивили их - они были набиты мягким и лёгким пухом. Позже я увидела, что русские набивают свои перины любыми перьями от всего, что только может летать.

___После супа его мать принесла варёную картошку из печи, она была рыжего цвета. Я съела её совсем немного, как и супа. Когда его мать увидела, что я снова не кушала, она положила два кирпича прямо на угли, поставила на них сковороду и сделала мне глазунью. У неё был привкус дыма. Своим детям я вскипятила молоко и дала сухарей, которые у меня остались ещё из Германии.
Когда стало смеркаться, зажгли керосиновую лампу. Однако соседи расходиться не думали. Они сидели и говорили с моим супругом и его родителями. Вскоре мать и сетра улеглись на печь. Отец устроился на лежанке.

___«Где наша спальня?» спросила я мужа. «Ты уже в ней» сказал он, а потом принёс из сарая несколько досок и уложил их от подоконника к печи. На старые доски я должна была класть мои ненаглядные перины. Для меня было непривычно раздеваться на глазах у чужих людей, тогда мой супруг протянул две верёвки к потолку и подвесил на них несколько платков, привезённых мною; получилось что-то вроде крохотной комнатки. Людям было больше не на что смотреть, и мать с печи сказала, чтобы они шли по домам, а если хотят, пусть возвращаются завтра.

___Всю ночь я не спала. Около четырёх утра встали мать с дочерью и развели огонь в печи. Вскоре подтянулись и любопытные соседи. Топот был как в голубятне. Они обсуждали меня. Но я их не понимала, поэтому не обращала внимания.

___Так как я не могла есть блюда из печи, в последующие дни муж достал для меня чугунную плиту. Я вынимала из углей пару кирпичей и ставила плиту на них. Теперь я могла стряпать как дома в Германии. Вскоре приготовленные мною швабские кушанья полюбились моим русским родственникам даже больше, чем их национальная пища. Когда они работали в поле, я готовила обед для всей семьи.

___Отец моего мужа считался «кулаком». В то время он владел 15-ю гектарами земли, домом, конюшней и большим амбаром; держал 3 лошади, 2 коровы, 7 свиней, 9 овец, 30 кур и много пасек в лесу.

___Вся семья работала с утра до вечера. То, что не шло в хозяйство и на пропитание, везли на рынок в Сураж и там продавали. Повседневная жизнь была очень простой, методы работы примитивными, дни однообразными. Единственным разнообразием и отблеском высшего мира было посещение церкви. Образ в углу комнаты был символом этого мира и почитался как сам Бог.

___Вскоре после пасхи мы расписались. Для официального бракосочетания нужно было ехать в Сураж. Суженый отправил меня туда обычной телегой, на которой он обычно ездил на базар в город. На сене мы с родственниками сидели молча, потому что не понимали друг друга. Муж заранее отправился в Сураж пешком, чтобы найти там свидетелей. Шёл проливной дождь. Из своих тревожных мыслей я была выдернута внезапным ударом. Телега завалилась, ударилась осью о землю и резко остановилась. Сломалось колесо. Свёкор отправился в Сураж за новым. А я осталась в телеге и ждала его под дождем.

___Местная суражская управа – небольшой деревянный двухэтажный дом. Там всё было подготовлено так, что мне оставалось лишь поставить подпись. По моей просьбе муж спросил, можем ли мы теперь снова вернуться в Германию. Ответ был таким: «Нет, это уже невозможно». Так мы перестали быть свободными людьми и стали пленниками в советском раю.

___Обратно я снова поехала на телеге, а мой муж со свидетелями отравился следом пешком. В доме свёкра стол был уставлен хлебом, картошкой, мисками с пшённой кашей и борщом, солёными огурцами, которые здесь закусывают мёдом, маслом, гречневыми блинами, бутылями с водкой и кувшинами с водой. Посреди стола дымился начищенный самовар, который в каждом доме считается настоящим сокровищем. Наше почётное место было в «святом углу» под образами. Специально для меня поставили тарелку. Гости по привычке ели без тарелок. Я вынуждена была кушать и выпивать вместе с ними. Время от времени некоторые из застольных бесед мне переводил муж, но много времени у него на это не было, потому что он занимал всех пришедших родственников рассказами о Германии. Я была в печали. Мысль о том, что я со своими детьми больше не смогу вернуться на Родину очень душила меня. Вскоре я вышла, чтобы покормить детей и уложить их спать. Как долго ещё сидели гости на «свадебном пире» я не знаю. Чем больше я вглядывалась в местные нравы и обычаи, тем мучительнее было моё сожительство с родственниками мужа. Со временем я совсем поникла. Тогда мой муж приобрёл для нас собственный угол. Он купил старый маленький деревянный дом, выломал печь и протянул в комнате перегородку. Оставшимися кирпичами он укрепил гнилые наружные стены и всё выбелил снаружи. Так у нас появился собственный дом с гостиной и спальней, в котором я могла жить вместе со своей семьёй по немецкому укладу. В начале, всё удавалось; до тех пор, пока муж не стал обратно впадать в русскую жизнь, из которой он прибыл. Одежда, привычки, обычаи и даже внешний вид здешних людей разительно отличался от того, что я привыкла видеть дома.

___Самый важный предмет гардероба у женщин – это косынка. Уже в день своего рождения после первого купания ребёнку повязывают белый платочек. Способ ношения косынки может соответствовать возрасту женщины, подходящему событию или погоде. Есть простые белые платки для защиты от летнего солнца, есть украшенные чёрно-красной вышивкой для посещения церкви и к особым праздникам, есть толстые шерстяные платки на зиму, которые защищают от холода голову и уши. Косынка всегда на женщине: летом и зимой, днём и ночью, дома и на улице; на младенце, девочке, женщине и старухе.

___Другая одежда тоже не отличается разнообразием. Летом во время работы они носят белую рубаху и красную складчатую юбку. И всё. Длинные рукава воскресных рубах украшены красивой чёрно-красной вышивкой. По воскресеньям или во время поездки в город они одевают белые чулки или обматывают ноги до колен белыми портянками, поверх которых накрест затягивают красную бичёвку и одевают лапти. Лапти – плетёные сандалии из древесной коры или конопляного жмыха. Зимой женщины одевают толстые овчинные тулупы и носят на ногах валенки, которые иногда доходят до колен. Они не одевают исподнего даже в суровую зиму. В 30 и 40 градусов мороза по пути на базар женщины сидят на сене в узких санях, и в той же одежде стоят на льду рек, стирая и отжимая бельё. Ночью, когда они ложатся спать на печь, рядом ставят сохнуть валенки, а шубу используют как перину или одеяло.

___Сначала я не могла понять, как эти женщины могут переносить русские зимы; но они были приучены к ним с рождения и поэтому всегда остаются здоровыми.

___Наш сосед работал на одной фабрике с моим мужем. С его женой у меня были очень хорошие отношения, мы помогали друг другу. Однажды осенью я зашла к ней во второй половине дня, когда уже начало смеркаться. В первой половине дня она родила. Я осторожно приоткрыла дверь в комнату. Там стояла девушка и стирала бельё в деревянном корыте. Я удивлённо спросила: «Я думала, ты родила?»

___«Да», ответила она «Вон в люльке лежит. Девочка». С потолка на верёвке, разделённой к низу на четыре конца, свисала деревянная рама. Между длинными сторонами была натянута ткань. В этой колыбели спало новорожденное дитя. Девочка была завернута в пелёнку, а на голове у неё была повязана белая косынка. Когда я удивлённо спросила молодую мать, кто ей позволил встать, она сказала:

___«Я же не больна. Кому-то ведь нужно стирать. Когда муж вернётся, ещё и еда должна быть готова»

___Вскоре с работы пришёл муж. Он порадовался ребёнку, которого жена родила в его отсутствии. Это был уже второй. То, что она встала после родов, готовила ему еду и стирала бельё, казалось ему совершенно естественным; про это он не обронил ни слова.

[Blackwood]

___Деревенские бабы не хотели ложиться в городские роддома, потому что там им положено было оставаться в постели семь дней, а для них это хуже пытки. В нашей деревне я знала женщин, которые ожидали третьего ребёнка, в то время как кормили грудью второго; а первый влезал на табурет и терпеливо ждал остатка молока. При этом женщины должны были весь день тяжело работать в доме и на поле. Но все они были здоровыми и выглядели свежими и цветущими. Я ими любовалась.

___Как-то раз я снова вызвала удивление сельских жителей, на этот раз своим маленьким огородом, который я устроила с аккуратными грядками на немецкий манер. Из Германии я привезла семена бобов, качанного салата, красной капусты, савойской капусты, брюссельской капусты, змеиного огурца и других овощей, которые здесь неизвестны. Женщины в этой местности не умеют варить овощи. Они варят только свой кислый борщ. Когда я однажды рвала молодую фасоль для обеда, моя соседка таращилась на меня, покачивая головой; а потом рассказала мужу, пришедшему с работы, какой убыток я принесла, срывая несозревшую фасоль. Мой супруг, уже изведавший разнообразие немецкой кухни, ответил: «Оставьте её. Она знает, что делает.»

___О консервациях на зиму деревенские не имеют никакого понятия. Первое время мне нравилось, как они уваривали лесные ягоды с большим количеством сахара и заполняли смесью банки. Но сахара у нас нет уже давно, по крайней мере, у рабочих людей.

___До нас ничего не доходило, даже если мы днями стояли вчередях до приезда сахара в Клинцы. Мы не имели возможности купить даже немного сахару на повседневные нужды. Я никогда не готовила сладкого по рецептам вюртембергской Родины детям. Они даже не знают что это. Здесь, чтобы сохранить фрукты и овощи, их сушат в печи. Помидоры и огурцы солят в бочках.

___Мой огородик приносил ощутимую пользу. Напимер, каждый раз после уборки картофеля я сразу сеяла редис. Помню даже день, 17 октября 1932, когда из-под первого снега вытащила последний урожай. Я часто слашала, как прохожие говорили: «Надо же, у неё такой маленький огород, а кормит всё лето.»

___Однажды летом 1930, ночью, в дверь родителей моего супруга постучались. Перед домом стояли мужчины. Они приехали с повозкой. Свёкор отворил дверь. Мужчины скрутили его и привязали к телеге. Затем обшарили весь дом и вывели скот из сарая. Половину дома конфисковали со всем, что там имеется; свекрови, оставшейся с обеими дочерьми и внуком настрого запретили входить в подвал и сарай. Когда непрошенные гости уехали с 65-летним свёкром и скотом, женщины остались в перерытом вверх дном, наполовину потерянном доме.

___Что совершил этот старик? Он работал всю жизнь с утра до вечера, и это привело его к определённому благосостоянию. Но богатство было под запретом. За это его арестовали и увезли. Никто не знал куда. Никто не знал, вернётся ли он когда нибудь. Этого не знали даже коммунисты. Вся жизнь превратилась в произвол. Через несколько месяцев 60-летнюю свекровь заставили покинуть оставленную ей часть дома. Её младшая дочь вскоре после этого умерла, старшая с ребёнком во второй раз вышла замуж и уехала. Старуха мать не могла ничего взять с собой. С пустыми руками, в чём была, она должна была уйти. Ночью свекровь пришла к нам. Но мы не могли оставить её насовсем, иначе нас бы тоже выставили на улицу; тем более коммунисты знали, что я – немка.

___Свекровь нашла приют в дальней деревне, помогала местной семье по хозяйству и присматривала за детьми, в то время как взрослые работали в колхозе. Так она влачила свою жизнь. Свекровь не могла узнать о судьбе своего мужа, не знала даже, жив ли он вообще. После того, как прошло 5 лет, в феврале 1935 свёкор вернулся в родную деревню, сильно истощавший, одетый в одни лохмотья. Его никто не узнал. Его со многими тысячами заключённых пригнали на принудительные работы по строительству железнодорожной линии в Мурманске у Северного Ледовитого океана. После освобождения он прошёл пешком расстояние без малого 2000 км. Многие пали на этом марше смерти и остались там навсегда.

___Старики не захотели оставаться в Калинках и отправились в Клинцы, чтобы начать там новую жизнь.

___Та же самая судьба постигла и других деревенских кулаков. Сегодня один, завтра другой. Городские коммунисты образовали в деревне коллективное хозяйство, сокращённо «Колхоз». Отнятый у крестьян скот сгонялся в большое стадо, поля объединялись в огромные пашни. Свободные до этого крестьяне должны были записываться в колхоз и отныне работать, как заключённые, с утра до вечера. Весной и летом поля засевались, а осенью приносили урожай. Зимой рубили лес и отвозили в город. Женщины мяли лён, пряли пряжу и ткали полотно. Весной готовые полотна отбеливались, но крестьяне ничего из этого не получали. Всё полотно должно было доставляться на прилавки Минска, Москвы и Ленинграда.

___На обустройство собственной жизни у крестьян не осталось времени. Их дома покосились. Хозяйство не обновлялось. Одежда превратилась в лохмотья. Никаких праздников, никакого посещения церкви. Иконы исчезли из красного угла. Люди тупо и безразлично с утра и до вечера по нескольку месяцев кряду занимались принудительным трудом, будь то мужчины или женщины, которым надо было ещё и детей кормить. Молодёжь совсем опустилась. Дети и подростки не знали другой жизни, поэтому неряшливый и оборванный вид каказался им вполне естественным.

___У брата моего мужа, который работал на бумажной фабрике «Пролетарий» шорником и между прочим имел небольшое крестьянское хозяйство, состоящее из коровы, свиньи и нескольких куриц, дела шли не так плохо, как у его старого отца. Однажды к его порогу пришёл председатель колхоза и сказал, что для него и семи членов его семьи одной комнаты дома будет достаточно, а вторую он должен отдать колхозу. Следующим утром приехали колхозные работники и при помощи пил и топоров отделили часть его дома по линии от конька крыши до венцовых брёвен, забрали даже четвёртую стену оставшейся комнаты. Таким образом, от дома осталось только три наружных стены. Больше отделять было нечего, иначе дом бы рухнул. Разборка шла очень быстро. Сруб был без гвоздей. Брёвна были просто положены друг на друга и связаны пробками, которые быстро выбивались. Вечером отпиленная часть дома стояла в колхозе, полностью собранная. Деверю нужно было срочно соорудить четвёртую стену. Он достал на фабрике листы фанеры, прибил их гвоздями к стене и врезал дверь. Чтобы зимой в дом не попадал снег, и сохранялось тепло, осенью, вплотную к самодельной стене он пристроил веранду из тонких стволов и ветвей, обшитых досками. Так до сих пор этот дом и стоит.

___Мой муж работал в Сураже на той же бумажной фабрике, что и брат. Он был кочегаром. Сначала его месячный заработок составлял 65 рублей и с 1928 по 1934 увеличился до 100 рублей. Хотя всё лето у нас были овощи с огорода, а зимой консервация, зарплаты не хватало. Из заработка едва ли оставались средства на одежду и обувь. Поэтому мой муж ещё подрабатывал тем, что после работы прибивал подмётки к крестьянским сапогам. Сапожницкому делу он выучился ещё во время немецкого плена.

___В феврале 1931, когда миновала полночь, к нам явились сотрудники ГПУ, разбудили нас и арестовали моего мужа. В то время как он собирался, мне запретили с ним говорить, потому что я тогда общалась только по-немецки, ГПУ-шники меня не понимали. В эту ночь 17 рабочих и крестьян из нашей маленькой деревни отвезли в Сураж, где их стало уже 40. За что эти мужчины были арестованы? Что совершил мой муж? Вернётся ли он? Никто не мог ответить мне на эти вопросы. Теперь нужно было выживать с обоими детьми самостоятельно.

___По ночам я вязала для крестьян чулки и рукавицы, днём учила молодых девушек вышивать. Они платили мне продуктами. Это было скверное время. Однако оно продлилось недолго, 6 мая домой вернулся муж. Он был посажен в стародубскую тюрьму, так как вместе с нашими детьми неоднократно посещал суражскую церковь. Когда его освободили, то пригрозили, что если это повторится снова, он отправится на 10 лет принудительных работ. Вскоре обе суражские церкви были закрыты коммунистами. Точную дату я не помню. В большой каменной церкви они устроили зернохранилище, которое спустя некоторе время сгорело. Сегодня там кинотеатр.

___Уже летом 1932 колхозное руководство сделало так, что на рынке больше нельзя было купить достаточно продуктов. Львиная доля колхозного урожая отправлялась в большие города. Лишь малая часть оседала на провинциальных рынках и в продмагах. Хорошие сорта хлеба постепенно становились редкостью, до тех пор пока на прилавках не остался лишь простой ржаной. И хотя иногда выдавались хлебные карточки, нужно было занимать очередь, потому что карточек всегда было больше, чем хлеба в наличии. Его никогда не хватало, хоть по карточкам, хоть без. С декабря 1934 хлебные карточки вообще прекратили выдавать населению. Я сама пекла хлеб, когда мой муж за набойку крестьянских сапог получал муку и картофель.

___Когда весной 1933 наша нужда возросла, я написала в посольство Германии в Москву с просьбой добиться в советских органах разрешения на выезд в Германию для меня и моих детей. Через несколько недель оттуда прибыли запросы, я должна была выслать туда свои личные документы и некоторые заявления. Осенью я получила ответ, что для меня не имеется законного основания для возвращения на родину. Оказывается, с подписью на акте бракосочетания я одновременно получила советское гражданство.

___Весной 1933 пищи было так мало, что мы собирали листья свеклы, крапивы, мучнистую росу и варили из этого суп. Жир и картофель закончился у нас уже давно. Я сушила мучнистую росу и смешивала с отрубями, потом пекла из этого оладьи на плите. Когда летом от сильной жары и продолжительной засухи выгорел хлеб на полях, был неурожай. Начался голод. Цены на продукты раздулись до бесконечности. На суражском базаре я сменяла на хлеб все украшения: серебряные часы, подаренные мне на конфирмацию, наши обручальные кольца, 6 серебряных столовых приборов и другие ценности. Сегодня отнесу серебряную ложку, завтра золотую брошь – и так до тех пор, пока всё не закончилось. Менялами были евреи; у них в этот голодный год за хорошие деньги, золото и серебро можно было купить всё. За одну серебряную ложку мне давали меньше кило ржаного хлеба.

[Blackwood]

Далее по тексту следует долгое описание жизни Элизы Адольфовны в Клинцах. Забегая вперёд, отмечу, что во время оккупации, вероятно сама того не желая, она сыграла роковую роль в жизни многих горожан.

[Blackwood]

___За подтверждением вышеизложенной информации я отправился в Сураж. Самостоятельно и сходу решить проблему не удалось. Тогда за помощью я обратился к старшему научному сотруднику Суражского краеведческого музея Елене Дмитриевне Коржуковой. Прошло две недели, я уже понял, что свидетелей искать бесполезно – и тут раздаётся звонок.
- «Паш, нашла тебе свидетеля!»
- «Да ладно!?»
- «Да, Байдарико Сергей Борисович, 20-го года рождения»
- «Какого??»
- «20-го»
- «Ему что – 92 года?»
- «…Эээ. Ну да, выходит да.»
- «И что, он что-то помнит?»
- «Не то слово, приезжай сам.»

___На следующей неделе незамедлительно выехал в Сураж. На крыльце одного из городских домов меня встретила хозяйка, обаятельная женщина лет 60-ти.
- «Здравствуйте, проходите в дом, отец вас ждёт».

___Сергей Борисович Байдарико, уроженец села Калинки 1920-го года рождения, в свои 92 года сохранил неплохую память и трезвый рассудок, даже юморит. Отец Сергея Борисовича работал на суражской фабрике «Пролетарий» сеточником, мать занималась хозяйством. В армию он был призван в 1940-м году и встретил войну на Дальнем Востоке, в городе Ворошилов (Уссурийск) в составе 167-го отдельного строительного батальона. Крепил оборонительную линию против японцев, потом участвовал в разгроме Квантунской армии. После войны 30 лет проработал шофёром в родном колхозе «Весёлый луч». Его жена, Прасковья Мартыновна, кстати с ним одногодка, тоже в здравии и проживает в Калинках, в доме, где она родилась без малого 90 лет назад – не захотела переезжать к дочери. Такие у нас долгожители.

Вот что Сергей Борисович мне рассказал:
"...Я её помню, Лизою звали. На картинке у тебя она вже постаревшая, а приехала – молодою была. Игнат её привёз. Фамилия у их – Кулик, да. А на селе у нас Куликов етих звали ещё «Костюками». Я помню хорошо, где они жили. Там сейчас клуб стоит. Хижина была, обделана землёю. Помню ребят. Одного Павел звали, другого Костя. Малые были совсем. Она к моей матери ходила, гулять. И в зимнее и в летнее время. Она, когда ходила – платок не носила, только вуаль, даже зимой. Всегда была, как это сказать, аккуратная очень. Но очень бедно жили. По-русски она не говорила, только жестами. Когда Игната забрали, совсем стали они бедно жить. Кушать мать им носила. А потом уехали, совсем..."

[SolAV]

Востребованно очень.
Спасибо.
Дальше будет?

[Blackwood]

...
Дальше будет?

Дальше истоия без контекста книги полноценно восприниматься не будет, поэтому ограничился Суражской частью повествования. Что делать с самой книгой пока не знаю.

Во время оккупации в Клинцах Элиза занимала одну из ведущих должностей в бюро труда. В частности, приложила руку и к этому делу:

http://www.poisk32.ru/index.php?showtopic=5042&st=0

[ш.в.з.]

Познавательно. В некоторых местах повествования автор сгустил краски, но в целом объективно описан быт советской деревни( сталинского колхозного рая)-этакий взгляд со стороны.
Многое совпадает с рассказами моих покойных ныне дедов, только многие детали своей нелёгкой жизни они вспоминали с юмором или как должное. Не дай Бог хлебнуть нам и десятой доли того, что пережили они.
Прикольно читать некоторые посты о нелёгкой жизни в современной России, вот-бы их, бедолаг закинуть в суражскую деревню 30х гг.

[vokrich]

Blackwood, как всегда, спасибо!

[Blackwood]

Познавательно. В некоторых местах повествования автор сгустил краски, но в целом объективно описан быт советской деревни( сталинского колхозного рая)-этакий взгляд со стороны.
Многое совпадает с рассказами моих покойных ныне дедов, только многие детали своей нелёгкой жизни они вспоминали с юмором или как должное. Не дай Бог хлебнуть нам и десятой доли того, что пережили они.
Прикольно читать некоторые посты о нелёгкой жизни в современной России, вот-бы их, бедолаг закинуть в суражскую деревню 30х гг.

Во время визита к С.Б. Байдарико всю главу зачитал ему вслух. Он кивал, делал дополнения, в некоторых местах перебивал меня и заканчивал абзац сам, почти как по тексту. Его очень веселили моменты, в которых немка удивляется быту советской деревни - смеялся в голос. В переводе пришлось идти на некоторые допущения. Например, в немецком языке нет эквивалента словосочетания "русская печь", и Элиза использует слово, близкое по значению к "духовка" - её крайне удивило, что люди на ней спят.

В самой книге также есть комичные моменты. Например, где автор офигевает от русских дорог. Самое интересное, что и сейчас у нас можно отыскать дороги, вполне подходящие под его описание))

[Blackwood]

Подумалось: а ведь, может, живут где-то в Швабии трое пожилых бюргеров – Константин, Пауль и Михель; котрые много лет назад босыми носились по пыльной деревенской улице под Суражом, бегали с портфелями в довоенную клинцовскую школу…

[ш.в.з.]

Павел, извини немного скорректирую . Отец рассказывал, что в его детстве - конец 50х, в школу бегали с холщовой сумкой, а в деревне электричества не было, учились при керосинках года до 60-го.