НИКТО НЕ ЗАРЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО, Интересная Вахта была Опции

[Гость_Прохожий2_*]

Список №1: медальон — 10, пряжка с ремнем — 25, пуговицы — 12, каска — 40, сапоги — 20, коробка противогаза — 10, лопатка — 5, подсумки — 10, штык-нож — 40, фляжка — 30, котелок — 10, ложка — 10. Итого: 222.
Список №2: медальон — 30, фляжка — 70, каска — 40, лопатка — 15, эмблема — 80, котелок — 50. Итого: 285.
Это не интендантский прейскурант. Это цены на вернисаже в Измайлове. Список №1 относится к рядовому гитлеровской армии. Список №2, как вы, может быть, догадались, имеет прямое отношение к рядовому советскому. Да, совсем забыл. Цены в первом списке указаны в условных единицах. А во втором — в российских рублях. Наш солдатик дешевле в 22 раза...
Продавец выпил водки, крякнул и устремил на меня прозрачный взгляд.
— Почем каска? — спросил я, показывая на немецкий стальной головной убор.
— Пятнадцать баксов.
— А значок?
За немецкий нагрудный знак “За тяжелое ранение” попросили 200 долларов. Но заметили, что торг уместен.
— И в каких пределах?
Пределы оказались широки, как шаровары. Когда я уходил, продавец кричал вслед, что уступит значок за 150 рублей.
Торговля аксессуарами времен Второй мировой войны существует в Москве давно. И своим рождением она обязана отнюдь не официальным поисковикам (они-то занимаются в основном захоронением советских солдат), а “черным следопытам”. В середине восьмидесятых московский криминалитет предпочитал отовариваться именно у них. Сейчас киллеры больше любят современные стволы, но бизнес сохранился — коллекционеры приобретают старое оружие охотно. Да и стоит оно для ценителей сравнительно недорого: за немецкий парабеллум, к примеру, просят от 600$. А вообще на продажу выставляется все “нарытое нечестным трудом”, начиная от немецких именных опознавательных жетонов до громоздких объектов вроде танков и самолетов, которые раньше интересовали разве что музей бронетанковых войск в Кубинке. Останками солдат стран гитлеровской оси занимается на основе межгосударственных соглашений организация “Военные мемориалы”. С 1991 года она эксгумировала и захоронила 120000 немецких солдат, отправила на родину останки 8000 итальянцев и 7000 японцев.
Минобороны активно противится попыткам частных лиц присвоить найденную боевую технику. Военные считают, что все найденное принадлежит государству. С этим утверждением можно согласиться, если бы не одно “но”. Минобороны ведет себя как собака на сене: само не ищет и другим не дает. И не продает. А ведь продав один танк, можно построить многоквартирный дом.
Между военными и поисковиками идет тихая война. Поисковики ссылаются на статью 228 Гражданского кодекса, трактующую понятие находки. Они считают, что все найденное, после соблюдения формальностей, должно принадлежать нашедшему. Но если оставить в стороне юридический аспект вопроса, то появляется аспект моральный. Что ни говори, а “частники” занимаются мародерством. Вещички-то с мертвых...
Как говорят знающие люди в Измайлове, большей частью у нас продают подделки. Значок о ранении, которым интересовался я, скорее всего был изготовлен в наши дни. Умельцы копируют награды, старят их. Весьма профессионально, даже покрывают эмалью. Не так давно на вернисаже в огромных количествах продавали значки немецких горных стрелков “Эдельвейс”. Поисковики шутят, что такого количества горных стрелков просто не было в природе. Еще говорят, что за последние годы сельские жители весьма поднаторели в менеджменте. “Наводка” на местонахождение танка стоит до 10000$.
В Европе тоже не прочь нажиться на военных трофеях. Там регулярно проводится фестиваль “Технорама”, куда коллекционеры спешат за аксессуарами времен ВОВ. Вот номенклатура некоторых приобретений: “Технорама-94”: М4 А4 “Шерман”, 1942 г. — 2 800 000$; “Технорама-96”: МК4 — “Черчилль”, 1940 г. — 4 800 000$; Т 1V, 1941 г. — 2900000$. В Интернете также множество предложений: Т111, 1940 г. — 2 00 000 немецких марок; Т V1 — “Тигр”, 1944 г. — 5 500 000$.
* * *
По весне у поисковиков начинается “огородный” сезон. Корреспондент “МК” решил попробовать себя в роли следопыта и отправился в Брянскую область. Сначала в компании с поисковиком-“индивидуалом” по имени Олег.
Олега можно назвать “черным” следопытом только условно. Ничего из того, что он находит, на продажу не выставляется. А вот местное население, похоже, воспринимает лес и все, что в нем лежит, как манну небесную. Когда мы спрашивали у аборигенов дорогу, прозвучала недвусмысленная фраза:
— В лес? Ну, ну... У меня в сарае “Дегтярев” есть. Никому не надо?
Олег с местными жителями знаком. Говорит, что по две-три судимости за хранение и сбыт оружия для них не редкость, а скорее правило. А что делать, если работы днем с огнем не найти?
...Мы стояли около бывшего блиндажа, откуда Олег периодически извлекал непонятные предметы.
— Редкий экземпляр, — показал он на какую-то железяку. — Граната, прообраз современного подствольника. Сейчас обезвреживать будем.
— Как? — удивился я. Но через несколько мгновений понял...
Олег молча положил гранату в костер. “Беги!” — крикнул он. Меня как ветром сдуло. Через несколько минут рвануло. От попытки “обезвредить” минометную мину мне удалось его отговорить. За день, проведенный с ним в лесу, я натерпелся страху больше, чем за всю предыдущую жизнь. В костер летело все. Патроны, взрыватели, просто непонятные предметы... Покой настал только ночью. Олег уснул, а я все не мог понять, зачем ему это нужно: ходить по лесу и тюкать саперной лопатой по минам да снарядам? Взрослый вроде мужик...
Но на следующий день я опять пошел в поиск. Правда, теперь уже с официальными следопытами. Клянусь: до этого похода я даже не подозревал, сколько всего взрывающегося лежит у нас прямо под ногами. Вместе с руководителем поискового отряда “Обелиск” Василием Петровым мы прошли по лесу метров 50 с миноискателем.
— Это фигня — скорее всего осколок. Это тоже ерунда. Ага, а тут можно посмотреть...
Под слоем дерна оказалась трехкилограммовая чушка с тротилом. В метре от нее — “упаковки” с немецкими противотанковыми минами. В общей сложности мы нашли только в этом месте около пятнадцати килограммов тротила.
— Можно ли стрелять из найденного оружия? — спросил я у ребят.
— Ну что ты — это бред. Сам посуди, 60 лет прошло. Что угодно сгниет.
Все, что мы насобирали за три дня в Брянском лесу, поисковики называют “мелочевкой” (снаряды, мины, патроны). Они говорят, что основные трофеи находятся только к концу второй недели поиска. Хотя, впрочем, перед моим отъездом удалось найти кое-что стоящее: часть танковой гусеницы.
— Тут ерунда, — рассказывал Василий вечером возле костра. — Вот в Мясном бору недалеко отсюда действительно всего хватает. И костей, и железа. Там овражек есть. Местные говорят, что там народу подорвалось больше, чем в войну. Склон усыпан гранатами.
Многих следопытов губит собственная неосторожность. Недавно один “любитель” военной истории, реставрируя дома найденный “Вальтер”, чуть не вышиб себе мозги. Впрочем, рискуют своей жизнью не только следопыты, но и жители российской глубинки, которых голод тянет в леса. Отчаянные граждане ходят по местам боевой славы и срубают медные пояски со снарядов: килограмм меди тянет на доллар.
Статистики подрывов гражданских лиц на старых боеприпасах в России не ведется. В Белоруссии эти цифры есть. Там с 1944 года по сей день расстались с жизнью 2622 человека. Еще 3075 ранено. Вряд ли в России ситуация благополучнее. В 1999 году спасатели в Воронежской области при так называемом сплошном разминировании обезвредили около 5000 боеприпасов. 33918(!) взрывоопасных предметов было найдено и уничтожено спасателями по России в прошлом году.
Я убедился: чтобы найти пару-тройку мин, далеко ехать вовсе не обязательно. Лесов у нас много. Пара сотен километров от Москвы — и взрывоопасного “товара” пруд пруди. Конечно, для всего остального мира ситуация может показаться диковатой. Ведь в Европе невозможно найти на месте боев танк, а незахороненные останки солдат встречаются редко...
А у нас все это найти не просто, а очень просто. И покуда в деле поиска царит беспредел, намного легче снимать жирные сливки с бесхозного железа. Хочется верить, что хотя бы к 100-й годовщине Великой Победы по российским лесам можно будет ходить спокойно.
("Московский комсомолец", 07.05.2001)